Любовники

Время завихрилось на пороге двери в светлое будущее, которую распахнуло взрывом революции. Этот вихрь сорвал с корней и разметал в беспорядке не только людей, страну, но жизнь как таковую. Он поднял столб едкой идеологической пыли и ментального мусора, которые рассеялись в воздухе, заполнив его, став самим этим воздухом. На волне разрушения до основания всего и вся, подвергнув обобществлению движимое и недвижимое, дорвавшийся до власти класс рушил и обобществлял теперь и личную жизнь своих граждан. Женщины стали общими, а любовь — свободной.

С брезгливостью и омерзением отворачивалась недокоммунарка от сверхактивной сексуальной жизни своих соседей по новым временам, к которой они не сумели приобщить ее, как ни старались. Девушки или, точнее, те, кто мог бы называться ими, делились своими впечатлениями от новых партнеров и новых ощущений — все это с напускной независимостью и в какой-то болезненной ажитации, словно победа мировой революции напрямую зависела от количества и качества их половых контактов. Она не понимала одного: если это так же приятно и так же необходимо их организмам, как еда, зачем же они все прячутся по дровяным сараям, чердакам, черным лестницам и темным кухням, почему не занимаются этим прямо здесь — в общих спальных комнатах?.. Но она не спрашивала их об этом — ей и это было безразлично.

Ее окончательно оставили в покое как неспособную отдать даже такую незначительную и приятную дань всеобщему делу после одного случая. Некий здоровенный детина, то ли на спор, то ли по собственному благородному порыву, решил наставить на путь истинный сей отсталый мелкобуржуазный элемент и донести, наконец, до него всю важность и необходимость, а заодно и прелесть регулярной половой жизни. После занятий в вечерней школе рабочей молодежи детина попросил Раису задержаться в классе и объяснить ему что-то там из только что пройденного материала. Как только они остались одни, огромные его лапы протянулись к Раисиной недоразвитой груди, потом переместились на узкий зад и принялись прижимать к себе ее хрупкое тело и одновременно задирать юбку. Она так опешила, что осознала смысл происходящего, только когда его ручища уже была у нее между ног и поспешно пыталась нащупать край трусов, а прыщавое лицо тыкалось в ее шею и сопело. От пролетария исходил такой мерзкий запах, что Раису замутило. У нее начались позывы к рвоте. Парень, видимо приняв эти звуки и содрогания за выражение экстаза, быстро достал из штанов пришедшее в полную боевую готовность орудие, отстранился от девушки и с гордостью показал ей свое сокровище. В следующий момент несчастную стошнило прямо на это великолепие.

Теперь опешил детина. Вероятно, только это его короткое замешательство спасло Раису от синяков или даже увечий — она успела выбежать из классной комнаты. Неизвестно, узнал ли кто об инциденте, но желающих приобщить Раису к полнокровной пролетарской жизни больше не объявлялось.

* * *

Однажды на каком-то балу, устроенном в коммуне, на который были приглашены учащиеся военно-морского училища, к Раисе подошел высокий красивый юноша в форме и с погонами выпускника. Он был строен, широкоплеч, подтянут и как-то инородно элегантен. И так же выделялся среди своих товарищей в форме, как Раиса в окружении коммуновской молодежи. Темные глаза, черные волнистые волосы и ослепительная белозубая улыбка. Таким парням покорялись и пространство, и время. Сама жизнь стелилась им под ноги. Что уж говорить о хрупких девичьих сердцах, разбивавшихся об эту красоту и удаль, как фарфоровая чашка о каменный пол.

Протанцевав с Раисой весь вечер, Костя сказал, что вернется за ней, если она согласна. Она сказала «да», и через несколько дней он увел Раису из коммуны в большую родительскую квартиру и сделал ее своей женой. Подумать о том, любит ли она этого красавца, Раиса не удосужилась. Да и зачем? Главное — она больше не будет жить в коммуне, маршировать строем и петь дурацкие песни, не будет ходить в школу и изучать ненужные в этой жизни предметы, не будет больше содрогаться при мысли о грязной работе санитарки. А все остальное приложится.

Свекрами ее стали учительница словесности и довольно известный архитектор-градостроитель. Новоиспеченная жена и родители мужа сразу почуяли друг в друге одни корни, одну закваску, чем пришлись по душе друг другу. Хоть и без явных выражений симпатий: хорошие манеры, включающие в себя сдержанность в проявлении чувств, были неотъемлемой частью их устоев, самой их сущности.

Под одной крышей прожили они недолго — военная карьера мужа только начиналась, и Раисе предстояло поскитаться вместе с ним, прежде чем они осели в этом шикарном особняке на берегу моря.

Все, что ей приходилось делать в своей замужней жизни, — это быть красивой женой не менее красивого и подающего большие надежды морского офицера. За детьми ухаживали няни, еду готовили и убирались в жилищах горничные, и у Раисы оставалось достаточно времени на то, чтобы следить по часам за возвращением мужа домой со службы, высчитывать продолжительность его задержек и строить догадки о том, какие дела можно было бы успеть проделать за время таких задержек. Ревность ее была вовсе не безосновательной, но за руку она мужа ни разу не поймала и в лицо своих соперниц не знала. Знала только доподлинно, что они существуют и их немало.

Но со временем и это перестало по-настоящему волновать Раису. Ее то ли от рождения ущербный, то ли недоразвитый к моменту замужества, то ли прибитый в зародыше попыткой насилия женский темперамент не требовал частой близости с мужем. Она, собственно, и не понимала, что за радость распластаться под тяжеленным мужчиной, позволить ему совершить вторжение в свое нутро, после которого оно болит несколько дней, а то и беременность ненужная наступает!.. Но скандалы мужу Раиса все же устраивала — только чтобы в доме не воцарилась окончательно и бесповоротно уже угнездившаяся по дальним углам серая беспросветная скука.

Вот и сегодня, в воскресенье, когда можно было бы сесть в машину, забрать из училища Сереженьку, поехать всем вместе в кино, а потом пообедать в ресторане, — сегодня у ее мужа возникла «служебная необходимость». Вернется он поздно вечером, слегка нетрезвый, провонявший чужими духами, и скажется усталым из-за какого-нибудь «протокольного мероприятия», где после совещания якобы был запланирован банкет с танцами и к нему липла то ли жена, то ли любовница очередного присланного на службу чина, а оттолкнуть ее — значило бы испортить отношения в коллективе, и так далее и тому подобное…

* * *

Ее лениво текущие мысли прервал испуганный крик маленького сына, раздававшийся из глубины двора:

— Мама! Любовница! Там любовница! Ма-ма-а-а!

Мать вздрогнула и обернулась, раздражение на лице обозначилось острее: уголки губ провисли, тонкие бледные крылья точеного носа встрепенулись, глаза остекленели и сощурились.

К ней бежал четырехлетний сын. Он был не на шутку испуган, хоть и старался изо всех сил не выказать страха. Завидев мать, он умерил шаг.

— Мама, там любовница. Там! — Голос срывался от волнения и быстрого бега.

— Что ты мелешь?! Что это?.. Какая любовница?.. Где?.. — Она ненавидела своего младшего сына и ничего не могла с этим поделать.

— Там. Огромная любовница. — Костя почти взял себя в руки. Он жестами пытался изобразить, какая большая любовница обнаружена им вон там, за домом, в глубине сада.

Мать поднялась с кресла, книга упала на пол, но она даже не заметила этого. Костя уже храбро бежал впереди, изредка огладываясь на мать: идет ли та за ним. Для пущей безопасности он вынул из ножен свой блестящий кортик. Когда они приблизились к месту обнаружения Костей любовницы, он остановился, дождался, чтобы мать поравнялась с ним, пропустил ее вперед и указал кортиком направление, в котором следовало теперь идти.