Любовный узел, или Испытание верностью
Шрифт:
– Сейчас, милорд, – ответил по-французски Годард, вежливо, но не услужливо. – Просто мы больше привыкли к паломникам, чем к солдатам.
Он щелкнул пальцами Оливеру, который выступил вперед, готовясь сыграть роль конюха.
– Добро пожаловать. Напоите коней и освежитесь сами, коли вам того угодно.
Повернувшись к Оливеру, Годард велел ему по-английски отвести лошадей к корыту, ради Евстахия повторил то же самое по-французски и добавил, как бы извиняясь:
– Он не говорит по-французски, сэр.
– Я и не ожидал, – фыркнул старший сын Стефана. – Натуральный безмозглый
Оливер наклонил голову, постаравшись принять самый тупой вид. Евстахий решил не доверять ему своего коня и отдал его оруженосцу. Оливер показал солдатам корыто и сеновал, а затем, получив положенную долю толчков и пинков, вернулся в таверну, чтобы помочь Эдит и Годарду прислуживать нежданным гостям.
– Итак, вы не видели ни одного копыта или конского хвоста от армии, которая шла бы этой дорогой? – требовательно осведомился Евстахий, несколькими быстрыми глотками осушив первую кружку эля. Он довольно громко возмущался отсутствием вина, но замена, кажется, пришлась по вкусу.
– Нет, милорд, – ответила Эдит, заново наполняя кружку. – Здесь ходят одни паломники, да иногда появляются солдаты из Эшбери. То имение принадлежит Одинелу Фламандцу, – добавила она, не глядя на Оливера. – Он верен вашему отцу.
Оливер быстро заговорил по-английски.
– Что еще он там лопочет? – гневно воззрился на него Евстахий. – Боже, ничего удивительного, что они были побеждены при Гастингсе.
Годард откашлялся.
– Сэр, он говорит, что видел войска на бристольской дороге сегодня утром, перед рассветом, когда ходил высматривать птичьи гнезда. Говорит, что они поскакали от развилки вправо и ехали быстро, освещая дорогу факелами. Он спрашивает, не относитесь ли вы к ним.
– Перед рассветом? – повторил Евстахий, скривившись.
– Да, милорд. – Годард бросил что-то через плечо Оливеру, который буркнул в ответ, подняв указательный палец. – Примерно за час до рассвета, так говорит Осмунд.
– Насколько далеко отсюда до Бристоля?
– На лошадях, как ваши, милорд, четыре часа скачки. На моей старой кобыле целых пять, а если на телеге, то полдня.
Евстахий прикинул и отпихнул от себя вторую кружку эля, гневно мотнув головой.
– Упустили! – прорычал он. – Я отдал бы душу хоть за крошку той удачи, которая сопутствует этому анжуйскому бастарду.
Он стукнул кружкой по столу и горько продолжал:
– Так близко! – Он поднял кверху большой и указательный пальцы. – Но с тем же успехом я мог быть за сотню миль отсюда!
Евстахий еще раз недовольно рыкнул и гневно воззрился на Годарда.
– Ладно, пусть прячется в Бристоле. Когда-нибудь ему придется оттуда вылезти, и тут-то я и прихлопну его, как блоху.
Он сдвинул поднятые пальцы, словно растирал насекомое между ногтями.
– Да, сэр, – дипломатично отозвался Годард – Не желаете ли попробовать цыплячье рагу, которое приготовила моя жена?
Евстахий отказался.
– У нас есть дела, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Анжуйский выродок ускользнул, но я еще могу прищемить ему хвост. Вам повезло, что вы приветили правильную армию, – добавил он, швыряя на стол два серебряных пенни.
Отряд сел на лошадей и ускакал. Когда пыль стала оседать, над деревней
повисла жаркая тишина.– Господи! – Оливер, у которого внезапно ослабели ноги, плюхнулся за ближайший стол и провел рукой по волосам, затем плеснул себе немного эля, сделал долгий глоток и рассмеялся от облегчения и злой радости.
– Что тут смешного? – раздражительно осведомилась Эдит, которая только что изрядно боялась, что таверна вот-вот запылает.
– Я сказал ему, что Генрих проехал часа три назад, хотя на самом деле не прошло и часа. Если бы Евстахий как следует взгрел коней, он мог бы догнать его.
– Ладно, а что он имел в виду, говоря, что прищемит Генриху хвост? – спросил Годард. Он взял у Оливера кувшин с элем и налил себе чашу.
Смех погас в глазах рыцаря.
– Держу пари, что Евстахий собирается разорить и сжечь деревни, принадлежащие графству Глостершир. Он весь дымится от злости и ужасно хочет сорваться на чем-нибудь. Разграбит, подожжет и отступит к Оксфорду дожидаться следующей возможности.
Эдит поджала губы и принялась чистить столы.
– Какая разница, кто правит страной, лишь бы все это наконец прекратилось, – резко бросила она. – Ради амбиций людей, которые смеют называть себя благородными, то и дело страдают невинные.
Годард со смущенным видом откашлялся.
– Согласен, – сказал Оливер – Но к добру или к злу, мне от этих дел никуда не уйти. Как бы ты сама поступила, если бы появилась другая хозяйка и забрала твой дом себе? Просто пожала бы плечами и ушла?
Эдит сморщила нос, признавая его правоту, однако так до конца и не успокоилась.
– Ладно, а я все же скажу, что пускай лучше договариваются. Ну пусть себе Стефан сидит на троне, а Генрих пускай сядет после него, и пусть каждый сохранит за собой те земли, которыми владел, когда умер старый король.
– А каждый нищий пусть получит коня, – фыркнул Годард.
– Такое вполне может статься, – ответил Оливер Эдит гораздо менее скептически – Генрих уже говорил о возможности подобного хода. Он требует себе корону деда, но, если иначе нельзя, согласен подождать смерти Стефана, чтобы получить ее.
– А как же Евстахий?
– Если бы ты видела Генриха и Евстахия вместе, то сама поняла бы, что тут и сравнения никакого нет. В жилах Евстахия течет такая же королевская кровь, как у Генриха, но на этом сходство и кончается. Я отдам жизнь за Генриха Плантагенета, а вот такому, как Евстахий, даже и не подумаю присягнуть на верность. Точно так же прямо сейчас решили бы большинство баронов страны, если бы правда стала явной. Сторонники Стефана не поддержат его сына.
– Что ж, пока нас здесь не трогают, меня все это мало волнует. – Выпятила живот Эдит. – Не могу сказать, чтоб он мне самой очень нравился, а коли повезет, так он вообще больше сюда не заглянет.
С этими словами она решительно отправилась по делам.
– Женщины, – проговорил Годард с легким беспокойством.
Оливер понял, что бывший слуга прикидывает, не нанесена ли обида гостю, и улыбнулся, чтобы успокоить его.
– Они живут по иным правилам, и кто может их осуждать. Ведь именно им приходится собирать разбитые горшки или выметать осколки.