Любовный узел, или Испытание верностью

– Ты приняла хотя бы одно? – поинтересовался он.

– Что ты такое говоришь?!

Рыцарь еще некоторое время смотрел на нее. Между ними падали серебряные и золотые от отблесков огня снежинки.

– Я говорю, – мягко сказал он, – что мне сильно не хватало тебя. Так сильно, что в зале не найдется ветви омелы – достаточно крупной, чтобы показать под ней поцелуем, насколько.

Кэтрин сглотнула. Боже, она хотела его; ей мало было встать с ним под венком из омелы и остролиста.

– Кажется, в комнате у Этель есть подходящая, – осторожно сказала молодая женщина, глядя на рыцаря из-под темных ресниц, и с радостью услышала, как он резко втянул в себя воздух. Она провела кончиком башмака по грязной земле. – Разумеется, если ты не предпочитаешь присоединиться к пиршеству в зале, чтобы посмотреть, какие ветки там.

Оливер покачал головой.

– У меня уже есть все, что мне нужно.

Он схватил ее за руку и снова притянул к себе. Их холодные от снежной крупы губы встретились и загорелись, как от солнца. Рыцарь притянул молодую женщину ближе к себе. У нее перехватило дыхание: такая твердая кольчуга… Борода царапала ее кожу, но это было приятно. Объятия стали еще крепче, и Кэтрин с глубоким счастливым вздохом прижалась губами к его рту.

Из зала выбрался кто-то из приближенных. Его начало рвать у стены. Его спутник стоял рядом и хохотал. Оливер с Кэтрин разомкнули объятия и по молчаливому соглашению направились в комнатку Этель.

Но даже там на пути их общего горячего желания оставались помехи. Заниматься любовью в кольчуге сложно и неудобно, а сорвать ее наспех – практически невозможно. После трех безуспешных попыток расстегнуть пояс с мечом самостоятельно, Оливеру пришлось сделать несколько глубоких вдохов и остановиться.

– Тебе помочь?

Мысль о ее тонких пальцах в области паха кидала то в жар, то в холод. Блеск в глазах говорил о том, что под словом «помочь» подразумевается не только пояс. Она высвободила конец ремня, сумела вытянуть язычок пряжки из отверстия, и пояс вместе с мечом в ножнах упал к его ногам.

Кэтрин подняла ножны, аккуратно обернула их поясом и бережно отложила в угол комнаты. Затем настала очередь кольчуги. Снять ее даже вдвоем оказалось непросто, потому что она была с длинными рукавами и крепилась к подкольчужнику. К тому моменту, когда молодой женщине удалось наконец стянуть ее через голову, она задыхалась и едва не упала под неожиданно обрушившейся тяжестью. Оливер облегченно вздохнул, немедленно отобрал у нее кольчугу и положил на столик у огня. Кольца звякнули.

С гамбезоном справиться было легче, но тоже потребовало некоторых усилий. Когда рыцарь положил его поверх кольчуги, Кэтрин с улыбкой произнесла:

– Словно луковицу чистишь.

– Или подарок разворачиваешь, – усмехнулся в ответ Оливер.

Молодая женщина сморщила нос, но в глазах ее прыгали озорные искорки.

– Ты считаешь, что мне понравится подарок? Или придется утирать слезы с глаз?

– Есть только один способ проверить это.

Его пальцы сомкнулись на ее запястье, и он снова притянул ее к себе. На этот раз между ними не было металла и стеганного полотна, не было пьяниц, которые могли бы помешать. Они поцеловались и, не выпуская друг друга из объятий, качнувшись, сели на край лавки.

После тяжелых доспехов Оливеру оказалось трудно управиться с круглой брошью, которая держала ворот красного платья Кэтрин, и развязать ее вышитый пояс. Части его существа хотелось наплевать на все эти сложности, задрать ее юбки и заставить почувствовать вспухшие жилы, но он сдерживался: ведь она тоже должна ощутить удовольствие от предстоящего поединка. Кроме того, он буквально шестым чувством понимал, что одно только грубое движение – и он подпишет себе приговор. Кэтрин – не Эмма, которая шептала ему на ухо ласковые слова и сияла от гордости, успешно справившись с обязанностями жены.

И Оливер затеял игру в раздевание, сопровождая ее шутками и смехом. Он не торопился, чтобы Кэтрин тоже могла распутать обмотки на его ногах и развязать шнурки рубашки.

Она слегка коснулась губами его ключицы, куснула за мочку уха и игриво потерлась об него. Он запустил руки под ее рубашку, спустил подвязки, затем осмелился подняться выше и притянул ее на себя, одновременно раздвигая ее ноги и ловко сажая промежностью на свою набухшую плоть.

Она слегка вскрикнула и принялась тереться об него. Их тела разделяла только тонкая ткань его набедренной повязки и мягкие шерсть и лен ее платья и рубашки. Слишком много, но недостаточно. Он застонал, попытался думать о другом, однако запах ее волос и кожи заставил его окончательно потерять благоразумие, вызвал неодолимое желание.

Он выгнул спину, почти бросился к ней, но она отпрянула, чтобы скинуть платье и рубашку. Ее груди были высокими, круглыми, с небольшими красновато-коричневыми сосками, мгновенно затвердевшими на воздухе. Живот оказался плоским, ноги гладкими и очень пропорциональными. От этого зрелища у Оливера окончательно перехватило дыхание. Если не считать брачной ночи, ему никогда не удавалось так открыто увидеть женское тело. Эмма предпочитала заниматься любовью в темноте или в рубашке, а при редких встречах с продажными девками ему и в голову не приходило предварительно раздеть их.

Кэтрин же была совсем другой. Он понял это еще тогда, в Пенфосе, когда она вскочила за ним на спину лошади. В ней сочетались монашка и сорванец, и это было невыразимо очаровательно.

Она вернулась к узкому ложу, прильнула к Оливеру, и никаких преград между ними уже не существовало. Его член прижался к лохматому лобку, скользнул дальше, слепо нащупывая путь. Оливер стиснул руками ее груди и прижался лицом к пахнущему ароматным мылом горлу. Кэтрин обхватила бедрами его поясницу, позволяя войти в себя, и он застонал. Ее пальцы дрогнули, скользнули ноготками по его коже, и она слегка изменила позу, давая возможность войти еще глубже. Он почувствовал, как ее мышцы охватывают его плоть, сжимаются… и собрал последние остатки воли, чтобы не кончить прямо сию секунду.

Словно почувствовав это, она перестала двигаться. Оливер уставился на пучок травы, свисающий с балки, разглядывая каждую жилку, каждое пятнышко на сухих листьях, и запел про себя песню трубадура, чтобы слегка отвлечься. «Северный ветер, дуй, зови, милую мою пришли. Дуй же, дуй и дуй». Ощущение неминуемого спазма миновало. Он слегка провел кончиками пальцев по ее коже, коснулся сосков, приник губами к бьющейся на горле жилке. Затем его рука украдкой скользнула ниже, указательный палец нащупывал в курчавых волосах лобка тот чувствительный узелок, в котором, по словам Гавейна, скрывается источник наслаждения женщин. Прикосновение было совсем легким, несмелым, потому что Оливер наполовину сомневался в рассказах своего товарища, но Кэтрин вздрогнула, застонала, жилка под его губами забилась сильнее. Он слегка шевельнул бедрами, ее мышцы сжались крепче. «Северный ветер, дуй, зови, милую мою пришли…» Он плотно закрыл глаза, продолжая тереть рукой.

В горле у Кэтрин слабо заклокотало, она опять изменила позу, оказалась совсем над ним и, опустившись вниз, окончательно вобрала его в себя. Оливер бросил всякие попытки отвлечься. Это было бесполезно. Не существовало ничего кроме наслаждения и давления на его ягодицы. Кэтрин тяжело дышала над ним. Он схватил ее за бедра и устремился глубоко внутрь. Женская плоть затрепетала, затем мягко охватила его.

– Иисусе! – простонал Оливер. Он был больше не в силах сдерживаться, нанес один мощный удар, второй и затрясся в оргазме. Кэтрин всхлипнула, притиснулась ближе, и тоже затряслась, хватая ртом воздух, буквально растворяясь в нем. По ее лицу метались пряди темных волос. Он чувствовал ее плотные груди, мягкую округлость шелковистых бедер и то, как слегка подрагивает его смягчившаяся плоть.