Любовью спасены будете...
Шрифт:
Около изуродованного рафика и нависшего над ним ЗИЛа первой остановилась бригада Сашки Костина и Марины Золочевской. Сашка выскочил из кабины, с одного взгляда поняв, что в носовском рафике все кончено, подбежал к ЗИЛу и стал вырывать из-за руля мертвецки пьяного водителя. Тот спал, положив голову на руль… Похоже, он даже не заметил аварии. Сашка кульком выволок мужика в черном промасленном комбинезоне, достал из кармана флакон с нашатырем и, сорвав с головы пьяного вязаную шапочку, обильно смочил ее, а потом натянул прямо на слюнявую раскисшую рожу.
Марина обошла изувеченный рафик и попыталась открыть вколоченную переднюю дверь… Она видела
Костин дождался, пока пьяный начал судорожно стаскивать шапочку, помог снять и, поставив стоять, с ненавистью глядя в белые пустые глаза, врезал в челюсть. Пьяный упал. Сашку сзади схватили за руки, он оглянулся и увидел милиционера, тот сказал:
– Не надо… Все равно не поймет…
Костин дернулся и заорал:
– Из-за этого гада ребята погибли! Ты понимаешь, он убил их!
– Все равно, – сказал милиционер, – он узнает… завтра. Но бить не надо. Во всяком случае, здесь и сейчас… – добавил он тихо.
Милиционер отпустил Сашкины руки и, подхватив пьяного, потащил к машине ГАИ, засунул на заднее сиденье.
Подъехал на стареньком «москвиче» внезапно разбуженный Герман Стахис. Милиционеры отогнали ЗИЛ, а водители скорой (все проезжающие мимо бригады останавливались) с монтировками пытались открыть заклиненные двери. Наконец их вытащили, положили на подставленные носилки. Герман смотрел на то, что осталось, и ком в горле мешал ему отвечать на вопросы. Он махнул рукой: увозите, увозите же.
К месту аварии пешком пришла Вилечка и, увидев искореженный рафик, как сомнамбула подошла к отцу и спросила:
– Они умерли? Оба?
Герман прижал ее к груди и, преодолевая ком в горле, сказал хрипло:
– Оба.
Он отвез ее на подстанцию, привел в свой кабинет, вытащил из тумбочки стола початую бутылку коньяку и, плеснув полстакана, выпил не поморщившись, потом на треть налил еще и протянул Вилечке:
– На, выпей.
Она покрутила головой и хлюпнула носом.
– Выпей, так надо.
Он спустился в диспетчерскую и сказал:
– Дайте мне их координаты. Надеюсь, ведь еще не звонили?
Диспетчеры дружно подтвердили, что никому не звонили. Герман взял бумажку с записанными на ней адресами и телефонами Носова и Морозова.
Когда вернулся в свой кабинет, оказалось, что Вилечка выпила коньяк и, забившись в уголок дивана, плакала… Он хотел подойти к ней… но передумал и сел за стол, положив голову на руки.
Утром в кабинет зашел старший врач. Вилену ночью отвезли домой.
– На конференцию идешь?
Герман махнул рукой:
– Проведи сам, мне не до того… – и показал на лежащую перед ним бумажку с телефонами, – надо позвонить…
Старший врач понимающе кивнул: это проблема. У Виктора одна мать, пожилая женщина, как ей сказать? У Морозова жена молодая на шестом месяце…
В конференц-зале висела мрачная тишина, сотрудники тихо переговаривались, обсуждали ночное событие. Старший врач вышел за трибуну и сказал:
– В общем, так. Вы все знаете, что случилось… Погибли врач Виктор Васильевич Носов и фельдшер Владимир Владимирович Морозов. Вместо разбитой машины придет резерв. Все подробности – завтра. А сегодня давайте работать.
И ушел из зала.
Стахис поймал его в коридоре.
– Я не могу звонить. Поехали. Расскажем.
Их хоронила вся Московская скорая, так рядышком и положили. На Архангельском кладбище. Все было: и речи, и памятник,
и ограда… Кто-то вспомнил, что такое бывает очень уж часто, почти каждый год… А проезжая мимо того места, каждый водитель скорой сигналил, отдавая маленький долг памяти отличным ребятам.Часть вторая
Посеявший ветер
Глава 1
Та, что не стала эпилогом
Герман со старшим врачом на следующий день после аварии ездили сообщить о гибели родственникам. Анастасия Георгиевна приняла сообщение о гибели сына на удивление спокойно. Она зашла в комнату, села на диванчик и сказала:
– Ну вот и все.
Герман со старшим врачом переглянулись. Старший пробормотал вполголоса:
– Думаешь, аффект?
– Не знаю… не знаю. Не похоже, – ответил Герман. Смотреть на Анастасию Георгиевну было тяжело. Динка стояла в коридоре между врачами и то одному, то другому поддавала носом по рукам, прося почесать, но, видя искаженные болью и скорбью лица, отошла, легла в углу на коврик, положила морду на лапы и тоненько засвистела носом, жалея всех на свете.
– Анастасия Георгиевна, мы соболезнуем, смерть Виктора тяжелая потеря для всех нас…
Осиротевшая мама Виктора закрыла лицо руками и беззвучно плакала. Старший достал из кармана облаточку с успокаивающими, выдавил таблетку и протянул ей.
– Выпейте.
Анастасия Георгиевна положила таблетку в рот, проглотила. Старший выдавил еще пару и положил на крышку серванта.
– Это на вечер, не забудьте.
– Анастасия Георгиевна, вы ни о чем не беспокойтесь, мы все сделаем сами, – сказал Герман, – когда все решится, позвоним.
Они уехали. У Володи Морозова все было тяжелее и хуже. Жена в истерике, родители. Крики, слезы, плач. Успокаивающие таблетки, валерьянка и корвалол…
Выполнив тяжелую миссию вестников смерти, заведующий подстанцией и старший врач вернулись на подстанцию. Предстояло собирать деньги, оформлять документы о смерти и вообще помогать родственникам погибших.
Водитель Рифат Сагидуллин остался жив благодаря плохим дверным замкам в рафике. Рифат десять дней пролежал в больнице, потом еще месяц отбюллетенил дома, вышел на работу, откатал две недели и уволился, никому ничего не объясняя.
После выписки из больницы его четырежды вызывали свидетелем к следователю, и, когда при последнем допросе следователь стал явно все сводить к невнимательности Рифата, тот понял, что пьяницу, убившего ребят, хотят если не оправдать, то значительно снизить ему степень наказания.
На подстанции народ закипал. Писались гневные письма начальнику отделения милиции и в прокуратуру, собирались подписи. А на суде вдруг откуда-то выплыла справка, что в крови водителя ЗИЛа обнаружены лишь следы алкоголя, а он просто устал, оттого и уснул за рулем. Когда Сашка Костин у следователя попробовал заикнуться, что от водилы несло, как от спиртовой канистры, следователь сунул ему заявление какого-то шибко принципиального прохожего, который видел, как врач скорой помощи избивал водителя грузовика, и посоветовал молчать в тряпочку, а то возбудить новое дело легче, чем закрыть старое. Прокурор ни словом не обмолвился о том, что грузовик вылетел из темного переулка и шел с незажженными габаритными огнями, что на выезде висел знак «уступи дорогу», зато сделал акцент, что машина скорой ехала без спецсигнала. В общем, становилось ясно, что правды не видать как собственных ушей после третичного сифилиса.