Любовью спасены будете...

Маша присела на скамейку у могил. Что в душе творится? Как быть? Как отвести беду, что давно грозила, да вот и пришла? Маша знала, что Людка, ее двоюродная сестра по отцовской линии, завидует лютой завистью. Ей вспомнились последние слова тетки Евдокии: «А я тебя предупреждала, когда ты за своего выходила!» А что она предупреждала? Маша впервые привезла Германа в свою деревню в августе шестьдесят третьего. После распределения ее направили в районную больницу в селе Ижевском, где второй год работал похожий на молодого Карла Маркса Герман Стахис. Молоденькая Маша, придя в отделение, боялась его. Герман был суров и почему-то все время обращался к Маше. Как потом оказалось, это было поведение мальчишки, дергающего понравившуюся девчонку за косу. Ну как догадаешься, что доктор от большой любви посылает тебя ставить клизму? Он никогда не ругал сестер лично, особенно в присутствии больных, а зайдя в кабинет старшей сестры, выговаривал ей либо в ее присутствии. Вот уж кого девочки боялись пуще огня! Старшая сестра была старшей во всех смыслах. Огромная, крепкая, с командирским голосом, она была похожа на известную в те годы актрису Телегину. Глядя на нее, на ум сразу приходили лермонтовские строчки: «Полковник наш рожден был хватом, слуга царю, отец солдатам…» Так и она была и полковником и матерью своим сестрам. И поругает, и пожалеет, и защитит от неправедного гнева врачей. Отделение мылось непрерывно, санитарки трудились не покладая рук, струганое хозяйственное мыло, каустик да хлорка… У девочек порой глаза слезились, но старшая приговаривала: «Хлорка пахнет свежестью и чистотой! А чистота – залог здоровья!» Маша однажды пожаловалась старшей сестре, что Герман Исаевич ее использует чаще остальных сестер. «Любит он тебя! – сказала старшая. – Это и слепому видно».

Да уж, браки свершаются на небесах, подумала Маша. Луна ныряла в облака, и тьма окружала маленькое сельское кладбище. Как же ей не хватало бабушки! В том, что в болезни и порче Вилены повинны ее сестра с теткой, она не сомневалась. И сегодня ночью должно было решиться главное. Ей предстояло идти в атаку. Навести порчу Людка должна была через какой-то предмет, а вот какой?

Было у нее одно подозрение, но уж больно невероятно казалось подобное совпадение!

Всякий раз, как Маша пыталась заставить Вилечку вспомнить тот момент, когда она второй раз впала в ступор, ничего не получалось. Вилечка кричала, держась за голову: «Мама, не надо! Мама, не надо!» А потом замыкалась на сутки-двое. Маша все пыталась найти хоть маленькую зацепочку. Перетряхнула все вещи Вилены, белье, бижутерию, заколки и резиночки. Все на месте. Сомневаясь в себе, Маша перелистала фотоальбом. Все фотографии на месте, но была часть карточек, просто лежащая между страницами, и вот тут уже никаких гарантий нет, что одной не хватает. Маша снова приступала к Вилене, пытаясь хоть на минутку снять блок в сознании. Вилечка повторяла как пономарь: все нормально, нормально.

– Ты давала кому-нибудь свою фотографию?

– Все нормально. – Казалось, Вилечка хотела бы сказать, но что-то складывало ее губы и заставляло произносить одну и ту же фразу.

– Ну хорошо. – Маша подумала и предложила: – Давай так, если я не угадаю, ты будешь говорить «все нормально», а если угадаю – «нормально все». Ты кому-нибудь давала свою фотографию?

Вилечка встревожилась и быстро-быстро заговорила:

– Всенормальновсенормально. – Постепенно у нее стало выходить: – Нормально все, нормально все.

– Так, – удовлетворенно сказала Мария Ивановна. – Подруге?

– Все нормально, – сказала Вилечка.

– Понятно. Это был чужой человек?

– Все нормально.

– Близкий?

– Все нормально.

– Родной?

– Нормально все.

– Хм… – Маша задумалась. Кому бы это? Совершенно интуитивно она спросила: – Виктору?

– Нормально все.

Ну, теперь кое-что ясно. Но кому ее мог отдать Виктор? Вопрос. Маловероятно, чтобы он отдал, – вероятнее всего, украли или потерял. «Ах, Витя, Витя… Я ж как чувствовала. А почему как? Чувствовала».

Ближе к маю Маша решила: надо ехать в деревню. Что-то подсказывало ей, что там хотя и Людка с теткой Евдокией ближе, но там и бабушка, и родители, и стены маленького домика, что защитят надежнее, чем московская квартира. Да и маленькая ниточка тянулась в сторону Рязанской области, и теперь все стало на свои места. Оставалось непонятно, как и когда фотокарточка Вилечки попала к Людмиле, но это уже не важно. Сам Виктор отдать не мог. Это очевидно, а остальное не важно.

Мария Ивановна сидела опустив голову, лунный свет то освещал землю, то темнело кромешно. Ну хорошо, тетка Евдокия с Людкой раздобыли Вилечкину фотографию, Людка в марте приехала и через открытую дверь навела порчу на Вилечку, и, хотя она это могла сделать отсюда, не поленилась, приехала. Ну что ж, все встает на свои места. А зачем тетушка приходила? Проверить, не пыталась ли Маша снять ее? Проверила, порча на месте. Отлично. Значит, они сейчас относительно успокоенные. Нет, вряд ли, они ведь далеко не дуры и понимают, что Маша их раскрыла, раз приехала в деревню. Значит, попытаются закрепить успех и будут сегодня же ночью мудрить с фотографией. И это значит только одно – нужно прийти к ним и забрать ее.

«Ну сказала. Самой нырнуть в их воронье гнездо? В отличие от них я им зла не желаю, а значит, пройду все препоны и обереги. Бабушка, милая, помоги мне». Лунный луч вынырнул из-за тучи и посеребрил крест на бабушкиной могиле, у самого основания креста Маша увидела кучку желтеньких цветов мать-и-мачехи, протянула руку, сорвала один, вставила в петлицу, с бабушкиного холмика зацепила щепотку влажного песка и сунула в карман. Ну вот. Теперь хоть к черту в зубы.

Маша вернулась в дом, посмотрела Вилечку. Та мирно сопела, словно ребенок. Не подходя к окну, Мария Ивановна поглядела на дом тетки Евдокии. Там из-за плотно зашторенных окон слабо пробивались лучики света. «На свечу заговор… – догадалась Маша. – Ну я вам сейчас устрою». Маша вспомнила старуху Шапокляк из мультика про Чебурашку. Вот ведь настоящие Шапоклячки! Зло на родственниц прошло.

Мария Ивановна, не таясь, перешла через дорогу, прекрасно зная, что никто в окно не смотрит и ее визита не ожидает.

Она распахнула внутреннюю дверь в комнату, от сквозняка единственная свеча дрогнула и погасла. Сидевшие в напряжении Людмила и тетка Евдокия не успели даже увидеть, кто вошел. А Маша заметила фотографию Вилечки на столе, в темноте прошла к столу, взяла ее и, разрывая на четыре части, четко сказала:

– От кого взялось, к тому и вернется! Уйдет зло ко злу, а добро к добру. И будет так, ибо слово мое крепко! – Она повторила эти слова еще дважды.

Закричала в темноте тетка Евдокия, Людка бросилась со спичкой зажигать свечу, и, едва только трепетное пламя осветило помещение, Маша протянула руку и запалила обрывки фотографии.

– А вот так и совсем крепко. Впредь наука вам, воронам, будет, как на людей порчу наводить! – бросила горящие кусочки в блюдце со свечой.

– Машенька, пощади! – завопила Людка, увидев в тусклом свечении Машу в рыжей замшевой куртке с откинутым капюшоном.

– А я тут ни при чем, сестренка, – ответила Маша с усмешкой, – на себя пеняй да на матушку свою.

Тетка Евдокия стонала в углу, зажимая лицо руками.

Мария Ивановна дождалась, пока от фотографии остался лишь черный пепел, собрала его щепотью и дунула с пальцев в комнату.

– Все. Каждый при своем. Прощайте.

Тетка Евдокия, скорчившись в углу, в черном платке, кофте, и в самом деле похожая на ворону, что-то каркнула. Людка подскочила к ней с расспросами. Маша плюнула на порог и вышла.

Ну, все. Теперь одной заботой меньше.

Мария Ивановна вернулась к себе, на мосту поставила на плитку ведро воды и, пока оно грелось, не видела, как почти бегом заспешила Людка в сторону конторы, как через час приехала машина скорой помощи и забрала Евдокию. Зачем ей все это? Маша помылась, смывая всю грязь, что, казалось, налипла после посещения сестренкиного дома. Как же мерзко все, боже мой!

Наутро Вилечка проснулась и, потягиваясь, спросила:

– Мам, а папа к нам приедет?

Маша подошла к ней.

– Попозже. Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно, – Вилечка потрогала губы, – знаешь, будто замок был… Что это такое?

– А ты помнишь, что случилось?

– Помню. – Вилечка села на кушетке. – Я занималась с Динкой, вдруг позвонили в дверь, я открыла. За дверью стояла высокая женщина, она держала мою фотографию, ту, что я подарила Вите. Откуда? И что-то сказала. Мне показалось, что-то вроде… «замри, и у тебя все нормально». Я не поняла. Меня так удивила фотография в ее руках…

– Высокая, худая, в черном шерстяном платке, лет сорока пяти – пятидесяти? Глаза черные, под левым глазом большая волосатая родинка?

– Да. – Вилечка удивленно уставилась на маму. – А ты откуда ее знаешь?

– Это моя двоюродная сестра Людмила.

Мария Ивановна вышла на мост, налила и поставила на плитку чайник, еще теплой воды из ведра плеснула в рукомойник на дворе. Зашла обратно в комнату. Вилечка одевалась.

– Умыться найдешь на дворе, полотенце там же, и садись к столу, завтракать.