Люций и Эребус

— То есть меня с моим островком попросту нет.

— Когда я вас не вижу — да.

— Кажется, у вас, людей, это именуется «субъективный идеализм» и «берклианство».

— Не в том дело. Я понял, что барьер между вами и миром — временный. Ох нет, простите: временной. Расхождение примерно в ноль целых, ноль две тысячных секунды. И разорвать его можно лишь тому, кто к течению часов безразличен. И лишь в тот момент, когда он в самом деле безразличен. Если я вижу — и когда я вижу…

— Хватит, я понял. А как ты забрался на высоту?

— Взлетел, — коротко пожал плечами юнец. — Кажется, у вас, созданий ночи, это называется «левитация».

Теперь он стоял в воротах своего утлого жилища, занимая весь проем.

Щуплый, росточком едва по плечо хозяину, но имеющий такой вид, будто для него исполнилось самое заветное.

— Мне теперь придется много вам объяснять. Ну, то есть, если в первые же минуты вы меня…

— Не мямли. Если ты, по счастливой случайности, останешься мною нетронут. Это ты хотел сказать?

— Да. Для того я и подобрался не к самой границе ночи, а на пару суток ее раньше. Посмотреть, как и что. Только вот ваших котов не учел.

— Сильно подрали? — осведомился Люций, уже почти смеясь в душе.

— Нет. У меня запасная сменка была. Я не думал, что у вас тут такие тропики. Палатку еще взял, зимний спальник и одеяло — хотел перемогнуться. А вот еды у меня почти не было.

— И как ты от одного этого не помер за время осадного сидения, — Люций всё более проникался абсурдом ситуации.

— Мыши выручили. Я от них котов отвел, а потом они меня в свои закрома пустили. Кашу варил на костре.

— Угу. В ладонях.

— Зачем? Котелок у меня тоже имеется. И термокружка.

Тут до парня дошло, что кое-что неладно в их задушевной беседе:

— Ой, через порог толковать — плохая примета и неуважение. Я мог бы вас к себе пригласить, но… вам же на пороге кланяться придется.

— Долго тебе еще?

— Это как сказать. И о чем.

— Тогда пойдем ко мне. Я — Люций.

— Знаю. А мое прозвание — Владислав Кугаевских. Слава.

— Поляк, что ли?

— Скорее якут и сибиряк. Мама моя за потомка польских ссыльных вышла. Русские цари в девятнадцатом веке весь полюс холода набили разгромленными повстанцами. Знаменитый словарь якутского языка Пекарского — слышали? Тоже «еще Польска нэ згинела».

Тем временем они неторопливо шли по направлению к дому. Слава озирался вокруг, по временам издавая тихие восхищенные вопли:

— Как чудесно: икэбаны эти из бутонов и ветвей ракитника. Бонсаи прямо в открытой земле! Гранитные валуны среди подушек мха! И острая кость земли, что рвет цветущую ткань жизни.

— Ты напрасно тратишь на меня свою лесть. Ваши человеческие сады и парки куда богаче — я видел их образы.

— Я не льщу, что вы! В земных садах бывает очень нарядно, очень изысканно или изящно и вместе с тем просто, но здесь сама природа по своей воле творит красоту и гармонию. Вы ведь только что проспали полгода, а ничто не нарушено. Правда же… мессер Люций?

Дошли, устроились на низком пороге.

— Едой и питьем я тебя угощать не стану, — сухо заметил Люций. — Сам не ем и другим не даю.

— Понимаю, — кивнул Слава.

— Ты понимаешь и видишь слишком уж много. Что средь ночи, что средь бела дня, как говорится. И как давно ты, такой чистый мальчик, с вампирами якшаешься?

— Не очень, — спокойно ответил юноша. — С первого курса Московского геологоразведочного. Мы с моим земляком…

Он глубоко вздохнул.

— У Валерия сразу завелась девочка из Ленинского Педагогического. В чужие общежития нашему брату ходу после двадцати двух ноль ноль не было, так они по Усачевке гуляли, по кривым переулкам Малой и Большой Пироговок, около больниц, моргов, заводов и старого троллейбусного депо, его года три назад еще до основания разрыли. Глухая кирпичная стена в три, что ли, метра высотой, человек ее и не перепрыгнет. И вот там на них весной два местных кровососа наскочили. Его только одурманили, чтобы столбом стоял, а ее… в общем, извращенно высосали у него на глазах. Просто на клочки порвали. И удрали с первым рассветным лучом.

— Вам захотелось отомстить?

— Ему. Я попробовал сначала заявить в милицию — как о людях, конечно.

— Не поверил дружку-то?

— Не знаю. У Вальки голова всю жизнь была светлая. Что-то он точно еще раньше знал, и верно… В тот день прибежал в общагу совсем без ума, еле уняли его. А когда поуспокоился, я ему и говорю: погоди днем рыскать и колом размахивать, а ночью с канистрой подстерегать. Хоть до следующего дня погоди.

— И утром…

— Мы прямо на первом этаже обитали, внизу. Ровно в четыре утра, еще только рассветать начало, — хорошая горсть песка в окно. Мы выскочили, как ошпаренные, мимо спящей вахтерши в палисадник, а там…

Слава нервно сглотнул.

— Один из этих, голый и крепко связан чем-то вроде волосяного аркана, какими у нас на празднике Ысыах лошадей в табуне ловят. И тут как раз солнце, робкое такое. Вмиг сгорел на наших глазах и мелкой трухой рассыпался.

На вторую ночь… Словом, всё то же самое, только другой был в одежде и грязи побольше, стало быть. Валька и говорит: «Мне не смерть этих говнюков была нужна, а чтобы моей Свете жить. Уеду отсюда сразу, как билет куплю, а пока во двор ни ногой!»

— Наелся доотвала, значит, — раздумчиво заметил Люций. — А ты сам?

— А я понял, что это еще не всё. На следующее утро вообще в комнату не пришел, всю ночь сторожил в сквере напротив. Часа в два появляется такой… Светлый. Тихий, как тень. Ну, что я это вам говорю! Опускает прямо на то самое место табличку: «Вендетта исчерпала себя. Теперь это только наши проблемы». И глядит прямо на меня своими алыми гляделками, только угол бледного рта чуть дергается вроде как в усмешке. Я как прочел — сразу пошел за ним. Не раздумывая.

— Верю, — ответил Люций.

Толстая беременная кошка подошла к ним, тихо мяукая. Юноша рассеянно почесал ей за ухом, погладил тугое пузо.

— Что дальше — не так важно. Видите ли, они сразу мне зачли, что уберег товарища от всяких там обоюдно острых глупостей. Сходиться близко — ну нет, упаси от того обе наших стороны, и их, и лично меня. Они меня вроде как премировали по-всякому: роскошная полевая практика на Алтае, Южном Сахалине и Курилах, поездки в забугорье на стажировку, альпинистские туры, заповедные места по всему миру. Учили, не без того. Но не в крови. Просто кой-чему хорошо забытому человечеством.

— Например, вертикальной стометровке с полной альпинистской выкладкой за плечами, — съязвил Люций.

— Думаете, если эта вертикаль не воздушная, а каменная, то намного легче? — спросил его собеседник.

— Так, значит, вампирское сообщество города Москвы всего лишь устраивало тебе познавательные экскурсии.

— Нет. Скоро я понял, что придется платить. По моей доброй воле, как они мне сказали. Их Высшие, я имею в виду.

Юноша поднялся с места, глянул вверх. Звезды звенели в такт его словам, как ледяные колокольцы, луна била в огромный серебряный бубен, когда он начал говорить снова.