Люди былой империи (сборник)

Хотя песни писать я ещё умею.

Вот одна из песен к «Женитьбе Дон-Жуана», монолог главного героя:

Расставаться всё труднее,Уходить уже нет силы,Но остаться рядом с нею?Звать её одною милой?Припев:Были жаркими объятья,Были страстными поцелуи,Стали нежными объятья,Стали нужными поцелуи.Нет, не в наших это привычках.Кавалер ведь вольнее ветра.Приласкает и певичка,Но уйду я вместе с рассветом.О, нежданные оковы!Непривычна мне ваша сладость.Стёрты у коня подковы,И со мною что-то сталось.Что мне пышности Мадрида?Гамма чёрно-золотая?Слава богу, не убит я,А карманы залатаю!Кавалер, словно вольный ветер,Скачет сам, а куда – не знает,Но учтив он с самою смертью,Лишь любовь его пронзает!Припев, и т. д.

История театра «Красный факел» [16]

Театр создан в 1920 году в Одессе группой молодых актёров во главе с режиссёром В. К. Татищевым. В Новосибирске работает с 1932 года. Немало замечательных имён театральных деятелей России связано с этим коллективом: в разные годы на сцене «Красного факела» играли выдающиеся актёры – С. Иловайский, С. Бирюков, К. Гончарова, Е. Агаронова, Н. Михайлов, Е. Матвеев (наш земляк), А. Глазырин, А. Солоницын, А. Болтнев, здесь шли спектакли А. Дикого, К. Чернядева, работал один из лучших театральных художников С. Белоголовый. Летом 1953 года состоялись триумфальные гастроли в Москве, послекоторыхза «Красным факелом» закрепилось высокое звание «Сибирский МХАТ». Это был успех ансамбля художников, объединённых Верой Павловной Редлих.

16

(Использованы материалы сайта театра www.red-torch.ru).

В 1971 году театр возглавил Владимир Кузьмин. Рождались яркие постановки, незабываемые роли, но в целом до уровня уникального явления на театральной карте России, как это было при Редлих, «Красный факел» пока подняться не мог. Первая половина 1980-х серьёзных перемен в жизнь «Красного факела» не принесла, да и в жизни страны это, как известно, было застойное продолжение предыдущего десятилетия. Репертуарный выбор нового главного режиссёра Виталия Черменева был чрезвычайно широк, рядом с глубокими и искренними его спектаклями – «Закон вечности», «Птицы нашей молодости» – возникали и такие ложно-пафосные постановки, как «Правда памяти» или «Не был, не состоял, не участвовал…». С 1992 по 1997 год «Красный факел» возглавлял молодой режиссёр Алексей Серов. Эти годы дали театру новое дыхание, а лучшие спектакли – «Шестеро персонажей в поисках автора», «Мамаша Кураж», «Моё загляденье» – привлекли в «Красный факел» новую, интеллектуальную, молодую публику. В середине 1990-х труппа театра пополнилась замечательной командой молодых актёров, свободно владеющих современным театральным языком. Их приход тоже изменил лицо театра. В 1995 году спектаклем «Время и комната» на краснофакельской сцене дебютировал Олег Рыбкин (главный режиссёр театра с 1997 по 2002 год). Это стало началом нового этапа в жизни театра – этапа смелых художественных поисков, ярких сценических решений и открытия новой драматургии. Спектакли Олега Рыбкина не раз удостаивались различных премий, три из них номинировались на соискание Национальной театральной премии «Золотая Маска» – «Зойкина квартира» (1998 г.), «Ивонна, принцесса Бургундская» (1999 г.) и «Три сестры» (2001 г.). Во второй половине 1990-х «Красный факел» с постановками Олега Рыбкина участвует в пяти европейских фестивалях.

В 2001 году «Красный факел» учредил и впервые провёл на своей сцене Первый фестиваль «Сибирский транзит», стал участником и соучредителем Второго, Третьего и Четвёртого фестивалей. Премия имени Веры Павловны Редлих за лучшие актёрские работы, учреждённая театром в рамках «Сибирского транзита», призвана сохранить память о творческом наследии театров Сибири, поддержать их лучшие традиции на всем театральном пространстве региона.

Сегодня в репертуаре «Красного факела» – лучшие образцы как классической, так и остро экспериментальной мировой драматургии. Почти ежегодно театр представляет уникальные проекты или всероссийские премьеры пьес.

Здание «Красного факела» представляет историческую и архитектурную ценность. Оно было спроектировано знаменитым новосибирским архитектором Андреем Крячковым и построено в 1914 году как Купеческое собрание (или Коммерческий клуб) в сложной стилистике ампира с элементами модерна и русского стиля. Это был самый большой, самый красивый зал в городе, и здесь происходили главные культурные события: гастроли, концерты, спектакли любительских коллективов. Одно из первых крупных зданий, появившихся в Новосибирске, оно остаётся одним из наиболее интересных и красивых. В 1918 году здание стало называться «Домом революции». Здесь размещались Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и городской штаб Красной гвардии. С 1923 года оно вновь начинает выполнять функции городского «дворца культуры» (и называется в то время «Рабочим дворцом»)».

Розовая пятка Розенблюма (Из жизни великих композиторов)

Счастливому обладателю пятки посвящается.

Все события вымышлены. Все совпадения случайны.

Образ Розенблюма – собирательный.

Ворошиловград. Начало восьмидесятых. Перед концертом в ДК

– Не умеешь пить, – не пой! – в очередной раз повторил прибаутку молодой бард Розенблюм. – Сколько я Могилевичу говорил: бухло тебя погубит, кефир тебе через тряпочку сосать, а не водку квасить!

Он стоял посреди уютной маленькой кухни и ел хрумкие болгарские огурчики руками прямо из банки. Водочка в количестве одной пол-литры аккуратно стояла на столе. Хозяева тихой ворошиловградской квартиры, Фима Глянцвейзер и его жена Дося, она же Дора Блинкина, почтительно молчали. В другое время суток Досю невозможно было остановить. Она трещала как сорока двадцать пять часов в сутки. К тому же они с Фимой торжественно собирались выезжать в Вену, и Дося была самой важной птицей на семь вёрст вокруг: её папа с мамой уже давно жили, как они писали, в «деревне Чикаговке». Книги из огромной библиотеки увязывались пачками и продавались собраниями сочинений. Мебель уже была выкуплена авансом, и Фима чувствовал себя как в гостинице. Иногда он печально ощупывал жёсткий диван и уныло вздыхал. Спорить с Досей он не решался. Чего стоило только её знаменитое: «Фима, что стоишь, бикицер, бикицер, спать будешь на том свете!». Если что не так, она могла не только гавкнуть, но и двинуть мужа мощной дланью в мясистый подбородок. В общем, уютно, как в морге.

Но любовь к авторской песне была выше денег, заграницы и светлого капиталистического будущего. Полуподпольный Саша Розенблюм был в Ворошиловграде персоной грата на все времена. ДК «Строитель», куда он приезжал каждые полгода, трещал от зрителей. Студия звукозаписи пообещала Саше три тысячи рублей за магнитоальбом памяти Аркаши Южного, альбом записали, пихнули на чёрный рынок и продали на корню, а Саша не получил ни копейки. Но его известность была баснословной.

В восьмидесятых годах двадцатого века в советской империи всё настоящее шло или с Запада, мимо властей, или из-под полы, мимо кассы. Сапоги финские – значит, будут носиться. Кобзон поёт про комсомол на БАМе – значит, туфта. Розенблюм поет блатные и про Афганистан – значит, народная любовь обеспечена. А принимать Розенблюма в гостях – за такую честь бились десятки лучших домов Ворошиловграда. Вот почему только приехав с автовокзала и взасос облобызав любителей песни при встрече, молодой, повторяю, Розенблюм имел не только право, но и возможность ходить по выморочной еврейской квартире и громко жувать огурчики.

Клуб и клубничка

Клуб авторской песни в бывшем Луганске, а тогда Ворошиловграде, помещался в громадном подвале жилого дома. Самодельные плакаты гласили:

«Кто хочет научиться игре на гитаре, – обращайтесь к Землянскому.

Кто хочет петь, – обращайтесь к Ирине Поляницкой.

Кто хочет – к Могилевичу».

Серёжа Могилевич был личностью легендарной. Таких больше не выпускают, люди стали меньше масштабом и больше думают о физическом здоровье, чем о душе. Телом Серёжа был не обижен: метр девяносто два, почти сто килограммов веса, и только очки в чёрной оправе несколько портили ощущение библейского Давида. К тому же южные жгучие усы, хорошо подвешенный язык, неизменное добродушие, неистощимый запас анекдотов на все темы жизни – можно себе представить, как бесилась жена Марина, когда он видел перед собой очередную жертву и певуче произносил своё неизменное:

– Клёвая чувиха! Тебе я ещё песен не пел. Иди сюда, маленькая, познакомимся!

И они начинали усиленно знакомиться, причём чаще всего долгих песен было не надобно: был у Серёги какой-то флюид, феромон, хрен его знает что… Однажды Марина в сердцах сказала, что Могилевич олицетворяет собой мужское начало в авторской песне. Тут же встрял в разговор Саша Анущенко, самый деловой из председателей клуба: «А что, конец у него уже на лбу вырос?».

Но количество алкоголя, потребляемого Могилевичем, не поддавалось ни учёту, ни контролю. Забегая вперёд, скажем, что Серёга таки однажды умер: пришёл к Анущенко на день рождения своего крестника и скончался прямо за столом.

А вчера он перепил настолько, что не смог подняться и встретить своего давнего корефана Розенблюма. Когда они созвонились, то на вопрос, что он сейчас делает, утомлённый Серёга Могилевич кратко ответил: «Блюю!» – и повесил трубку.

Впрочем, вернёмся к Фиме с Досей. Розенблюм завтракал. Или обедал. Как истинный врач скорой помощи, он свою норму знал и соблюдал. До концерта оставалось ещё пять часов, и Саша, шевеля мощными усами на скуластом лице, похожий на афганского душмана, жевал жареную индейку. Водочка постепенно уменьшалась в размерах.