Люди Дивия

– Твое... но что оно представляет собой в свете объективности?

– Отдай Риту и узнаешь. У нее много энергии Зет, а это очень кстати для меня.

Мне показалось, что он совершил промах, и я торжествующе закричал:

– Но я вывел из нее эту энергию! И ты сам приказал это сделать. Какого же рожна ты теперь говоришь о том, чего нет? Где твое всеведение?

– Вывел... Вывел он! То было раньше, в другое время, - ответил "дух" грубо.
– Тебе не понять. Отдавай или проваливай!

Я нерешительно взглянул на Риту. Меня поразило, что она сидит там, возле костра, с таким видом, будто мой разговор с дуплом совершенно ее не касается.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ....................... Остромыслов тревожно покосился на меня.

– Надеюсь, Никита, ты не находишь предосудительным, что я сделал выбор в пользу истины?

Я встрепенулся.

– Как! Ты ждешь от меня одобрения и похвалы? Думаешь, я буду рукоплескать тебе за то, что ты отправил мою жену в какое-то дупло?

– Я допускаю, - заметил Остромыслов с хладнокровием естествоиспытателя, - что ты на моем месте поступил бы иначе. Но у каждого свой путь, Никита. Мы часто совершаем поступки, не задумываясь, как они отзовутся на других, и если бы не это, не видать никому из нас самостоятельности. Чрезмерная взаимосвязанность между людьми... она вредит развитию личности. Но и отвергать ее напрочь тоже не годится. Видя теперь в более ясном свете последствия моего выбора, я вижу и те новые возможности, которые открываются перед тобой в виду исчезновения твоей жены. Возможно, ты склонен пренебрежительно отозваться о том дупле. Но я бы на твоем месте не спешил, да... видишь ли, дупло дуплом, казалось бы, велика ли важность. А может, все-таки тут и что-то иное, большее? Почему бы тебе не допустить, что тебя ожидают подвиги на манер Орфея, спускавшегося в ад за своей женой Эвридикой... ведь это в каком-то смысле вполне вероятно, дружище!

– Каждый поступок имеет цену, - заостренно возразил я.
– И даже если совершивший его человек не желает ничего знать о ней, она существует, она не меньшая истина, чем та, которая достигается поступком.

– Я не знаю, как в моем случае сопоставить эту цену с истиной, которую я добыл.
– Остромыслов пожал плечами, удивляясь моей наивности.
– Я не знаю приема, с помощью которого это можно было бы сделать.

– Этот прием в твоем сердце, - сказал я, - но он порос таким мхом, что похож скорее на могилу...

– В таком случае, - живо перебил собеседник, - давай отделим овец от козлищ. Ты нашел во мне что-то мертвое. Пусть! Я даже согласен! Признаю! В каждом из нас сыщется немало ороговелостей, окаменелостей... всяких ископаемых штучек, рудиментарных остатков... Но наряду с этим мертвым во мне много живого, и мне проще простого указать тебе на это, напомнив, какие чувства вызывала у меня твоя жена, сколько раздражения и гнева пробудила она в том же моем сердце...

... Ах так, подумал я, вот ты как повела себя! Заставила меня, ученого, образованного, культурного человека, настрадаться из-за твоей жалкой сущности, а теперь хочешь, чтобы я терзался еще и из-за этого условия, придуманного Мартином Крюковым или тем, кто его замещает, из-за этого ужасного выбора, сама же сидишь себе как ни в чем не бывало!

Никита, я ведь просто рассказываю как было, все как на духу. Не обижайся. У тебя, собственно говоря, милая жена, но эти скитания по лесу вымотали меня, и я был уже очень раздражен, а там, возле дупла, вышел из себя окончательно. Ты ошибешься, если подумаешь, что я возненавидел Риту, но что я рассердился на нее, это верно. Это было. Даже больше, чем рассердился. Ну, просто мое раздражение в решающую минуту вдруг обрело слепоту и глухоту и через это я сам сделался как невменяемый, как взбесившийся зверек. Я крикнул:

– Согласен! Забирай ее!

И знаешь, что произошло? Твоя жена встала, с видом человека, которому терять нечего, подошла к дереву и залезла в дупло. Все! Больше я ее не видел. Последнее, что я увидел, это ее стертые до крови подошвы.

– Но ты же только что уверял, что она как раз не стерла...

Остромыслов замахал руками, перебивая меня:

– Так было до поры до времени, потом все-таки стерла!

– А почему?
– удивился я.
– Она что, шла босиком?

– Да, где-то в середине нашего пути решила, что босиком будет удобнее. Я, конечно, уговаривал ее не делать этого. Но она... я думаю, она поступила так назло мне... В общем, сняла туфли и несла их в руках. Она прихватила их с собой и туда, в дупло.

– А тот, на доске, он тоже исчез?

– Нет, зачем, он меня не обманул. Кое-что порассказал.

Самодовольная ухмылка появилась на озренной пламенем костра физиономии философа.

– "Кое-что" не может быть истиной!
– запротестовал я.
– Выходит, он тебя все-таки обманул. А ты, лопух, развесил уши!

– Но погоди, ты же не дослушал... как можно так поспешно судить! Кто из нас лопух? Ты или я? Я-то свой случай не упустил, воспользовался... А вот ты...

Ничего мне так не хотелось, как сбить с него спесь. Но, переломив себя, я проговорил миролюбивым тоном:

– Не будем спорить. Итак, что он тебе сказал?

– Но я не должен тебе этого говорить. Он связал меня обетом молчания.

– Вот оно что... И дальше?

– Выслушав его, я поискал себе пристанище в другом месте, проспал ночь, а утром отправился в путь.

– Куда?
– терпеливо спросил я.

– Да никуда, собственно... Шел и шел. Блуждал, как и прежде, только уже без твоей жены, в одиночестве. Короче говоря, то же самое... Пока вы меня не нашли...

Я стал потихоньку выпускать пары:

– И эти блуждания - подходящее дело для человека, узнавшего истину?

– А что я могу поделать?
– ответил он простодушно.
– Истина - одно, блуждания - другое. Реализм!

По моим расчетам, самое время было показывать когти. Во рту накопилось много ядовитой слюны, я запустил голову низко над костром, и она мерно закачалась, потекла в узость между языками пламени, сама уже острая, как нож. Остромыслов смотрел на меня с изумлением. Мой голос забрался на большую высоту, и парень возводил очи горе, высматривая его источник в ночном небе. Я верещал, хихикал и как будто рыдал. Из моей глотки вырвалось шипение:

– Что ты должен делать? Я тебе скажу. Признать, что все, что ты там возле дупла услышал, полный вздор!

От неожиданности Остромыслов вздрогнул и рассмеялся.

– Для тебя это важно?..
– сдавленно, растерянно, тревожно спросил он.

Я кивнул. Голос вдруг пропал. Это было настолько важно для меня, что я не мог вымолвить ни слова.

Но Остромыслов уже совладал с собой. Он сидел за стеной огня и смеялся над моими неуклюжими попытками преподать ему урок больший, чем он уже получил, блуждая в лесу и общаясь с духом Мартина Крюкова.