Люди и атоллы

Уникальной особенностью Понапе, насколько мне известно, неповторимой не только для Микронезии, но и для других островов, является институт двух вождей в каждом из пяти племен жителей Понапе. Одного титулуют нанмарки, а другого — нанкин. Это своеобразное двоевластие обеспечивает племени равновесие в его структуре, которое подкрепляется матрилинеарными браками обеих линий вождей. Любопытно, что основные детали этого механизма сохранились до наших дней, может, вследствие оккупации острова чужеземцами. Согласно легенде, первым нанмарки был великий завоеватель Понапе Исокелекель, а первым нанкином — сын завоевателя по имени Налепениен.

— В прежние времена коронация нанмарки племени Мадоленигмв совершалась торжественно, сопровождалась продолжительными церемониями и, конечно, (обязательно возлияниями сакау.

— Сакау? Что за напиток?

— Местное название известной по всей Океании кавы. Я думаю, ты пробовал этот напиток, — заметил Пенсл.

— Вообще-то да, я даже несколько раз видел, как его готовят.

— Сегодня ты увидишь, как его готовят у нас. Я приглашаю тебя вечером к себе домой.

Я поблагодарил за приглашение, а Пенсл продолжал свой рассказ о том, как возводят вождя на «трон».

— Чаще всего этот торжественный обряд совершался ночью, с участием лишь посвященных. В него входили Шествия с факелами, произнесения таинственных заклинаний, натирание нового вождя обломком скалы, затем «возведение» его на помост — сооружение в виде плат-формы. Вождя сажали на возвышение не без умысла: простые смертные обязаны всегда держать головы склоненными перед нанмарки. Поэтому, если вождь не сидит на возвышении, ходить поблизости от него можно, лишь согнувшись в три погибели. В присутствии вождя даже подростки должны спрашивать у него разрешение, можно ли взобраться на пальму, чтобы нарвать кокосовых орехов.

Беседуя, мы шли по тропинкам мимо пышных садов и обрабатываемых полей. Я нигде не замечал скоплений жилищ, чаще всего из зарослей виднелись одинокие постройки.

— Да. Так у нас живут, — подтвердил мои наблюдения Пенсл. — Несмотря на внутриклановые связи, мы неохотно живем деревнями. Отдельные семьи, чаще всего в нескольких поселениях, живут обособленно.

Неожиданно мы выбрались из зарослей. Прямо перед нами возникло жилище, представляющее собой гибрид традиционной архитектуры и современной типовой постройки. Как я уже понял, такое сочетание должно было свидетельствовать о зажиточности семьи, но давало минимум эстетических впечатлений.

Первыми нас заметили дети. Увидев дядюшку Пенсла, они обрадовались, но мое бледное лицо и смешной длинный нос перепугали их. Какое-то мгновение они стояли в оцепенении, но затем толпа обнаженных карапузов с криком исчезла из виду. И тут к нам навстречу вышли взрослые.

На местном языке Пенсл стал им объяснять цель нашего визита. Тем временем вокруг нас собиралось все больше людей — девушки и женщины всех возрастов. Многие из них по случаю нашего прибытия прикрылись какими-то полотенцами, кусками материи, из чего я сделал вывод, что обычно здесь ходят полуобнаженными. Пенсл довольно долго что-то объяснял им, но мужчины слушали его совсем без интереса, каждый был занят своим делом. В конце концов по знаку, поданному мне Пенслом, я вынул книгу Слабчиньского о Кубари, которую привез с собой из Польши. Я открыл ее на странице, где был портрет ученого и его жены.

Женщины с неподдельным интересом склонились над книгой. Прежде всего, как сказал мне Пенсл, они стали оживленно обсуждать европейское платье жены Кубари. Отовсюду слышалась незнакомая речь, но Пенсл счел нужным перевести лишь одно: Анна умерла в 1937 г., когда была уже совсем старой женщиной.

Пока присутствующие знакомились с книгой, дети, немного осмелев, подошли ближе. Они стали жаться к матерям и сестрам, все время поглядывая на мое белое лицо со страхом и любопытством.

Пенсл почтительно поблагодарил старшую из женщин. Я сделал несколько снимков, и мы двинулись в обратный путь, к Колонии. Было уже за полдень. Солнце ярко освещало «прекраснейший сад Микронезии», как иногда называют Понапе. «Сад» действительно великолепен, но только, на мой взгляд, его слишком часто поливают. В это время снова хлынул дождь. Мне так хотелось укрыться под каким-нибудь банановым деревом, но Пенсл, не обращая ни малейшего внимания на ливень, спокойно продолжал идти по тропинке. Мне оставалось только следовать его примеру. Вскоре дождь прекратился, и, похоже, хранитель музея был прав: когда снова показалось солнце, наши рубашки и волосы моментально высохли. Вот что значит тропики!

К моему удивлению, Пенсл оказался моим соседом. Он жил по другую сторону коралловой дороги, с которой я сворачивал к отелю «Поэнпэи».

Мы двигались уже в темноте, но мой провожатый ни разу не споткнулся, бесшумно шагая, словно привидение. Я шел за ним и, разумеется, производил большой шум. Когда мы добрались до места, луна еще не взошла и было совсем темно.

Мне показалось, что я нахожусь на довольно просторной площадке, с двух сторон обрамленной хижинами. В одном из этих строений светил слабый огонек керосиновой лампы, резко обрисовывающий контуры ближайших предметов и усугубляющий тьму за пределами ее действия. Хозяин жестом пригласил меня присесть на циновку, расстеленную на земле. Я уже хорошо ориентировался в Океании, поэтому сразу же выбрал местечко возле столба, поддерживающего крышу. Это давало мне возможность опираться о него спиной, что было существенно, так как я знал, что позу со скрещенными по-турецки ногами долго не выдержу. Я огляделся вокруг и в свете керосиновой лампы разглядел несколько мужчин. Пожалуй, они были молодые, судя по голосам, какие прозвучали в ответ на мое «калеселия». Женщин тут не было.

На знак, поданный Пенслом, двое юношей подошли к лежащему посреди хижины плоскому камню, который я только теперь заметил. С большой ловкостью они стали крошить и перетирать каменными толкушками но только корни, но и стебли, а также листья и тоненькие отростки. Я узнал эти листья кустарника, перечника Piper methysticum, весьма распространенного на всех островах Тихого океана. Я с интересом наблюдал за движениями молодых мужчин. Мне невольно припомнились подобные приготовления, которые случалось видеть на Новых Гебридах и Фиджи. Однако там употребляли и растирали лишь корни этого растения. Я поделился своими знаниями с Пенслом.

— Я тоже слышал об этом, — заметил он, но эти люди понятия не имеют о вкусе настоящего сакау. Тут очень важны листья, а нежная кора молодых ветвей придает напитку особый вкус. Ты убедишься в этом сам. На Фиджи употребляют каву в порошке, который хранят в мешочках. Мне кажется, это ужасная гадость!

С последним заявлением Пенсла я был абсолютно согласен. Причем для меня не имело никакого значения, как называется жидкость — сакау, кава или джагуна (Фиджи). Этот «великолепный» напиток похож на жидкую, терпкую на вкус грязь. Чтобы почувствовать его легкое наркотическое действие, надо выпить много литров этой жидкости. Я, конечно, не мог выпить столько и, может, именно поэтому не имел должного представления о достоинствах напитка.

Тем временем сакау было почти готово. Молодые люди уже поливали кашицу водой, что означало, что сакау вот-вот будет подано.

Из темноты появился какой-то старик, видимо отец или дед хозяина. Он присел возле каменного стола, держа в руке половину скорлупы большого кокосового ореха, которую юноши стали наполнять сакау. Я боялся нанести обиду гостеприимной семье, поэтому спросил шепотом у Пенсла, должен ли я выпить все, что мне подадут, или поступить, как меня учили раньше. Хорошо, что спросил. Оказалось, на Понапе не пьют всю порцию сакау одним духом. Напротив, надо отпить немного и вернуть «кубок» «церемониймейстеру».

В прежние времена телохранители вождя следили за соблюдением обряда, связанного с питьем сакау, а тех, кто нарушал церемониал, просто-напросто убивали. В качестве почетного гостя я получил кокосовый «кубок» первым.

— Нельзя смотреть на присутствующих. Лучше всего закрыть глаза, — услышал я шепот.

Взяв «Кубок» обеими руками, я закрыл глаза й сделал порядочный глоток сакау. Во рту появился знакомый отвратительный привкус, губы и язык одеревенели. С любезным выражением лица я вернул «кубок» «церемониймейстеру», который сразу же передал его Пенслу. Снова чаша вернулась в руки старца и снова… Из темноты тянулись руки: они принимали чашу и возвращали ее. «Кубок» обошел «стол» несколько раз, совсем ак в прежние времена в польских поместьях.