Люди и боги. Триптих (сборник)

Улыбаясь, Минос повел головой из стороны в сторону, словно приглашая присутствующих разделить его веселье, и тогда громким смехом залились царские советники и слуги, смех подхватила многочисленная челядь. Смеялись долго, старательно, со всхлипываниями, утирая слезы, но стоило царю вскинуть руку – вмиг наступила тишина.

– Ну что ж, Тесей. Если в самом деле ты сын Посейдона, докажи это. Вот тебе задание: достань со дна морского это кольцо.

Стянув со своего пальца широкое – на всю фалангу – кольцо из чистого золота, отец размахнулся и закинул его далеко в море. В следующий момент афинянин скинул длинное свое одеяние, разбежался и прыгнул в воду. Доплыв до места, куда долетело кольцо, набрал полные легкие воздуха и ушел под воду.

Прошла минута, две, пять, десять, пятнадцать… Ни один смертный не способен находиться под водой так долго. Все стоящие на берегу пребывали в уверенности, что Тесей погиб, утонул. Наверняка многих посетила мысль: смерти в пасти чудовища смельчак предпочел смерть в морской пучине.

По щекам моим потекли слезы – и не припомню, когда такое было со мной в последний раз – в далеком-далеком детстве. Украдкой – никто не должен видеть, как плачет царская дочь – я смахнула их. Здесь, на Крите, многие мужи, прекрасные внешне, смелые и честные, из богатых и знатных родов добивались моей благосклонности, но никто из них не понравился мне настолько, чтоб получить мое согласие. И вот этот отчаянный афинянин, едва появившись на острове, сумел зародить в сердце моем чувство столь сильное…

Однако, все на берегу находящиеся, и я в том числе ошибались: смертный час героя еще не настал. Как позже поведал мне сам Тесей, уже под водой он был подхвачен быстрым посланцем Посейдона и доставлен в его сверкающий подводный дворец. Бог морей и океанов, чрезвычайно обрадованный встречей, отставил в сторону трезубец – символ своей неограниченной власти на воде и под водой – подошел к сыну и крепко обнял. Затем вручил брошенное Миносом кольцо. Жена же Посейдона, младая Амфитрина – ее, как и любую женщину, не смогла оставить равнодушной красота Тесея – возложила на его голову золотой венок.

Когда над поверхностью воды появилась золотом увенчанная голова Тесея, стоящие на берегу вскрикнули от удивления. Не совладав с собой, вскрикнула и я: о боги, какое счастье видеть его живым! Слезы вновь полились по щекам моим, но на сей раз это были слезы радости. И подумала я тогда: сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти от смерти этого смелого, благородного и – нет смысла скрывать это от себя самой – желанного мужа.

Тесей

Слепяще-белый солнечный круг еще не оторвался от линии земли, а на главной площади Афин уже собралась громадная толпа – мужчины, женщины, старики, представители всех сословий – от подметальщиков и уличных торговцев до высших сановных особ. Громкие возбужденные голоса слились в единый несмолкающий гул, и гул этот разнесся далеко за пределы площади. Сегодня – тот день, которого девять лет с содроганием ждут афиняне: именно сегодня будет брошен жребий, и назовет он четырнадцать несчастных – семь юношей и семь девушек, – которым надлежит отбыть на остров Крит, где по велению жестокого царя Миноса их, безоружных, втолкнут в Лабиринт, и там они будут съедены человеко-быком Минотавром.

Недолгие приготовления, и вот верховный жрец провозглашает: приступить к действу. Один жребий тянут девушки, второй – юноши. Вид жребия таков: на столе (точнее, на двух столах – один для дев, другой для юношей) в ряд выложено множество обрезков веточек; все обрезки равны меж собой, за исключением семи – семь длиннее остальных. Разновеликие концы прикрыты долгой деревянной доской, выглядывающие выровнены в линию. Как только все семь длинных на двух столах будут вытянуты, жрецы возвестят о конце жеребьевки.

Бледнеют лица подходящих к жребию, дрожат руки. Одна из дев, еще не дойдя до стола со жребием, падает без чувств.

В шеренге мужчин мое место ближе к концу; мне известно, что четыре из семи длинных уже вытянуто; через несколько минут оказывается вытянутой и пятая веточка, а значит, вероятность того, что одна из двух оставшихся достанется мне, весьма низка. Все ближе и ближе я ко столу… Вот уже и шестая длинная в руке у юноши; худощавый, невысокого роста, глядит он округлившимися от ужаса глазами на веточку – смерть свою – и не может поверить. Вдруг движимый какой-то внутренней силой, я отстраняю череду стоящих предо мной мужей, подхожу к столу со жребием, откидываю брус, и, ладонью сметя оставшиеся веточки, выкрикиваю:

– Я седьмой.

Многие тысячи пар глаз – мужских и женских – на меня. Во взглядах восторг и удивление, и еще какие-то чувства, определить которые мне не по силам. Кто-то тянет ко мне руки – прикоснуться к одежде; кто-то, в отдалении, просит, чтоб хоть на секунду приподняли – взглянуть на меня.

Многие афиняне – и друзья мои, и мало знакомые, и вовсе не знакомые – задавали мне потом один и тот же вопрос: почему ты это сделал, Тесей, назови причину. Но я лишь пожимал плечами: не знаю, не могу ответить. И не было лукавства в ответе моем – в самом деле, я не то, что им – себе даже толком не мог объяснить, почему сделал это. Ответ явился позже, уже по пути на Крит. Во сне явилась ко мне Афродита и дивным голосом произнесла: «Знай, Тесей, это я направила тебя к столу со жребием, я же подвигла тебя произнести короткую, всего из двух слов, фразу: «Я седьмой». Убив Минотавра, ты прославишься, и вся Греция узнает о тебе».

Утром, проснувшись, я подумал: все это так, но как же я смогу голыми руками, без меча одолеть человеко-быка. Что же касается шестерых юношей, что войдут со мной в Лабиринт, рассчитывать на них не приходится: они слишком молоды, слабы телесно, а главное, подавлены духовно. Одним словом, не помощники.

Но нет и нет, успокоил я себя после долгого раздумья, прекрасная Афродита, покровительница моя, не допустит моей погибели в пасти Минотавра. Есть, наверняка есть у нее какая-то задумка.

Ариадна

Подобно кошке, что не торопится лишить жизни придушенную мышь, наслаждается ее тихим жалобным попискиванием, ее безнадежными попытками убежать, отец не спешил отправить афинян в Лабиринт. Злобно посмеиваясь, приговаривал: пускай поживут еще, пускай не раз и не два, а много – много раз переживут в сознании своем момент встречи с чудовищем.

Воспользовавшись отсутствием стражи (нет смысла охранять афинян, рассудил отец, бежать им все равно ведь некуда), я прокралась ночью к их жилищу и, подойдя к входу, позвала шепотом:

– Тесей! – И еще раз, чуть громче: – Тесей!

Выйдя наружу, муж вгляделся в мое лицо, подсвеченное тусклым светом луны, узнал, но не выказал ни малейшего удивления. Я уже поняла эту его особенность: не выплескивать чувства наружу. Взяв за руку, повела к морю.

Какое-то время мы молча сидели на берегу, у самой кромки воды, слушая шипение прибоя, стрекот сверчков, отдаленные звуки ночных птиц и зверей, глядя, как растворяются в ночном небе долгие следы падающих звезд. Но вот, крутнувшись на песке, Тесей лег под прямым углом ко мне, положил голову на ноги. Снизу вверх заглянул в мои глаза, после чего, притянул к себе и нежно поцеловал. И еще раз, и еще. Тихо вымолвил:

– Как сладки твои губы, Ариадна.

– Как сладки твои губы, Тесей.

– Вот только… – и смолк.

– Что «только»? Почему ты не договариваешь?

– Мне трудно выразить словами то, что я испытываю, целуясь с дочерью того, кто в скором времени отправит меня вместе с тринадцатью несчастными на съедение чудовищу.

На съедение чудовищу…

– Не хочу, чтоб ты погиб! Не хочу!

Тесей рассмеялся.

– Я, знаешь ли, тоже.

– Милый, всю жизнь я мечтала о таком, как ты – красивом и гордом, благородном, бесстрашном. Ты – грез моих воплощение, и потерять тебя – о, нет! Вчера, когда ты нырнул под воду и долгое время не появлялся, сердце мое едва не разорвалось на части. Поверишь, в тот момент мне захотелось броситься в воду, за тобой.