Люди и нелюди

В конце концов, Георг был вынужден согласиться на компромисс. Все равно тут было два вездехода. На одном на шаттл отправили извлеченные из земли останки и все найденные образцы в сопровождении Наты Чех и Петера Ли. А второй вместе с экипажем остался охранять палеонтологов.

Вот так и получилось, что Ната оказалась в лаборатории практически в полном одиночестве. Замотанный работой Тим Уотс с удовольствием уступил ей место.

Переодевшись в стерильный комбинезон и подвергнув образцы ультрафиолетовому излучению, чтобы наверняка убить чужеродные ДНК, Ната прошла в «чистую комнату» лаборатории. Ей неоднократно приходилось бывать в таких вот «чистых комнатах» — в институте их было четыре, на кафедре генетики, палеонтологии, антропологии и общей биологии. Эта комната, конечно, была обустроена довольно скромно, даже примитивно — образцы ДНК предлагалось брать просто алмазным буром, раствор для анализа изготовлялся чуть ли не вручную, разделение на фракции шло с помощью электронной центрифуги, а остальную работу проделывал электронный микроскоп. Но Ната привыкла, что в полевых условиях иного просто может не быть и довольствовалась малым. Все равно ей было важно не провести полноценный анализ, а лишь выделить ДНК и установить возраст образца. Остальное — уже не ее забота. Вернее, не только ее.

Самым простым оказалось определить возраст волосков и обломка ногтя. И тут ее ждал сюрприз. Старый добрый радиоуглеродный метод показал «всего» четыреста сорок лет.

— Сколько? — не выдержала Ната и запросила повтор.

На сей раз данные были точнее — четыреста тридцать восемь с небольшими, в два-три года, отклонениями в ту или иную сторону. Точнее определить было просто нереально. Но и не надо. Ведь, если верить документам, межгалактический шаттл «Мол Северный» отправился в путь как раз четыреста сорок пять лет тому назад! Полтора года в космосе, да пара лет жизни на планете — вот тебе и нижняя граница. Обладатель волоска — волосков! — наверняка видел тех людей, которые жили на базе.

А что, если…

Женщина посмотрела на второй компьютер. Туда она успела загрузить фотографии черепа неизвестной землянки и включила программу традиционной герасимовской реконструкции, которая, как успели проверить антропологи, прекрасно работала даже в случае с черепами иномирян. Что человек, что змеелюд, что гламр или рептилоид гротх — законы природ работали одинаково для всех. Разве что за исключением уриан, но это же не животные, это, по большому счету, растения…

Сейчас программа активно работала. На экране медленно вращалась трехмерная модель черепа, составленная на основе фотографий. Конечно, она немного отличалась от оригинала — череп пока не был до конца обработан и подвергнут сканированию — но программа уже начала «наматывать» на него слой за слоем. Уже появились крохотные заплатки-фрагменты недостающих косточек, их скрепили между собой связки, к которым волокно за волокном лепились мышцы. Несколько жутковато таращились пока еще не прикрытые веками глазные яблоки, не было кожи на голове и волос. Но привычный взгляд антрополога уже узнавал черты. Погибшая была еще молода. Ей вряд ли было больше сорока лет.

— А что, если это ты? — спросила женщина у неизвестной землянки.

Руки у Наты ощутимо подрагивали, когда она брала образец ДНК из волосков и, выделив клеточное вещество, заправляла его в анализатор. Ей улыбнулась удача — возраст образцов был настолько мал, что ей удалось найти неповрежденные ДНК. ДНК, которые могут дать ответ на вопрос, кем был обладатель этого волоса.

Анализ мог занять несколько минут. Женщина воспользовалась этим, чтобы пройтись по лаборатории. От волнения она не могла стоять на месте. И, как назло, рядом никого! Не с кем поделиться тем, что она стоит на пороге открытия.

Короткий мелодичный звонок возвестил, что анализ завершен. Мужчина. Волосок принадлежал особи мужского пола.

Жаль. Ната опять покосилась на экран. Там на модели уже начала появляться «кожа». Еще немного, и компьютерная реконструкция будет завершена. Это, конечно, предварительный вариант, точный появится, когда в лабораторию прибудет очищенный от земли череп и подвергнут сканированию. А пока… Пока надо работать с тем материалом, который есть. Застывший неподвижно курсор на экране дрогнул, побежал, выписывая первые строки:

АТТГАТЦААГТЦАТГАТТЦУАТТЦТЦААГ…

Несколько минут Ната просто смотрела, как экран заполняется такими знакомыми буквами. Аденин, гуамин, цитозин, тимин… Все знакомо, все привычно настолько, что хотелось себя ущипнуть. Этого не может быть!

— Этого не может быть! — сказала она вслух, словно от этого что-то изменилось. Подтянула к себе клавиатуру, ввела запрос…Мысленно скрестила пальцы…Зажмурилась, как маленькая девочка, а когда открыла глаза…

«Предварительный анализ завершен. 99,9 % — род Homo. Вид…

И пульсирующий знак вопроса.

— Чего? — забывшись, Ната стукнула кулаком по столу. — Какой вид? Человек… какой?

Знак вопроса продолжал пульсировать. Ната торопливо ввела дополнительный запрос.

На сей раз машина «думала» несколько минут, в течение которых женщина то принималась грызть затянутее в латексные перчатки ногти — и едва не прогрызла перчатку насквозь — то дергать себя за шапочку, прикрывающую волосы. Мелькнула вызвавшая нервный смешок мысль о том, что, если бы не подобная защита, она бы сейчас натрясла тут своих собственных образцов выше крыши.

Наконец, курсор дрогнул. Машина выдала ответ, при взгляде на который у Наты глаза на лоб полезли:

96,3 % — Homo sapiensis, 2,9 % — Australopithecus boisei, 0,8 % — неизвестный вид.

— Неизвестный вид, — повторила Ната, хватаясь за голову.

Как такое могло случиться? Как ухитрились здесь очутиться эти существа, генетически почти во всем схожие с предками современного человека, но… настолько от них отличающиеся? Всем мало-мальски грамотным людям известно, что человек разумный отличается от своего ближайшего родственника, шимпанзе, на один-единственный процент. Всего один процент генов — а какая разница в строении тела, мозга, наличии разума и психики! А здесь почти три процента от давно вымершего существа и восемь десятых процента неизвестного вида! Откуда? Как?

Вскочив со стула, Ната рванулась к выходу, но затормозила, уже схватившись за ручку.

— Стоп, — сказала она себе. — Кончай истерить. Это все-таки человек… Человек разумный!* Человек…

(*Перевод латинского названия Homo sahiensis. Стыдно не знать! Прим. авт.)

Да, но человек ли это? Да еще с таким диким сочетанием генов? Ведь австралопитек Бойса, от которого у него почти три процента генов, не является предком человека. Он ближе к гориллам, тупиковая ветвь эволюции гоминид. И этот неизвестный процент… Откуда он тут взялся? От какого вида он вообще получен, если даже машина, располагающая библиотекой в полторы сотни видов — большинство, конечно, местная фауна и лишь несколько генотипов принадлежат людям разных рас — не может его определить?

Она вернулась к экрану, вывела снова знакомый ряд из четырех букв. Добавила для сравнения эталонный геном** человека разумного и те несколько крохотных обрывков генома, который удалось относительно недавно синтезировать из костей человека умелого. Эти последние были представлены столь крохотными отрывками, буквально в десять-пятнадцать символов, что надежды на идентификацию не было никакой. Ната вывела их на экран по одной простой причине — если потом кто-нибудь из въедливых ученых задаст вопрос, а проводился ли сравнительный анализ, она гордо ответит: «Да!» — и предъявит эту запись.

(**Эталонный геном — усредненный геном, составленный из геномов тридцати анонимов, из которых примерно половину составляют европейцы. Известен с конца двадцатого века. Прим. авт.)

На экране опять побежал двойной ряд знаков. Большая часть ожидаемо совпадала — все-таки оба были людьми! — но вот среди белых символов мелькнул красный.

Урацил.

В этот белок обычно после смерти человека превращается один из «обычных» белков, цитозин. У живых он иногда появляется — если что-то нарушается именно в процессе синтеза цитозина, но его тут же «чинят» особые ферменты. Лишь когда человек умирает и ферменты перестают вырабатываться, цитозин постепенно превращается в урацил. Его присутствие здесь, в ДНК чужеродного волоска, еще ни о чем не говорит — ведь его обладатель умер. Но…