Люди и Я

— Откуда мне знать? Не знаю. Ты рассказывал, что он затворник и живет с матерью. На свете есть люди, Эндрю, у которых есть другие интересы, кроме финансовых.

Вот это новость!

— Неужели?

— Да. Есть. Видишь ли, существует известная революционная и спорная теория, будто счастья за деньги не купишь.

— Ого!

Изабель рассмеялась. Я решил, что она пытается меня развеселить, и тоже засмеялся.

— Значит, никто не доказал гипотезу Римана?

— Что? Со вчерашнего дня?

— Вообще.

— Нет. Никто не доказал. Несколько лет назад поднимали ложную тревогу. Кто-то из Франции. Но нет. Деньги на месте.

— Значит, ради этого он… ради этого я… то есть меня мотивируют деньги?

Изабель принялась разбирать носки на постели, раскладывая их по парам. Услышанное меня буквально потрясло.

— Не только деньги, — ответила она. — Тебя мотивирует слава. Эго. Ты хочешь, чтобы повсюду было твое имя. Эндрю Мартин. Эндрю Мартин. Эндрю Мартин. Ты хочешь попасть на все страницы Википедии. Стать Эйнштейном. Беда в том, Эндрю, что ты так и не вырос из пеленок.

Я растерялся.

— Разве? Как такое возможно?

— Мать не дала тебе любви, в которой ты нуждался. Ты обречен вечно сосать пустышку. Ты хочешь, чтобы тебя узнал мир. Хочешь стать великим.

Она говорила с ощутимой прохладцей. Интересно, люди всегда так разговаривают друг с другом или это характерно только для супругов? Я услышал, как в замке повернулся ключ.

Изабель посмотрела на меня круглыми, ошеломленными глазами.

— Гулливер.

Темная материя

Гулливер занимал самую верхнюю часть дома. «Чердак». Последнюю плоскость перед термосферой. Он отправился прямиком туда, пройдя мимо спальни, где лежал я, и лишь на короткий миг задержавшись у последнего лестничного пролета.

Когда Изабель ушла выгуливать собаку, я решил позвонить по номеру, записанному на клочке бумаге у меня в кармане. Возможно, это номер Дэниела Рассела.

— Алло, — сказал голос. Женский. — Кто это?

— Это профессор Эндрю Мартин, — ответил я.

Женщина рассмеялась.

— Ну, здравствуйте, профессор Эндрю Мартин.

— Кто вы? Вы меня знаете?

— Ты на «Ютьюбе». Теперь тебя все знают. Хит сезона. Голый профессор.

— Ой.

— Эй, да не волнуйся ты. Народ любит эксгибиционистов.

Она говорила медленно, растягивая слова, будто каждое из них обладало вкусом, который она хотела распробовать.

— Пожалуйста, скажите, откуда я вас знаю?

Вопрос остался без ответа, потому что в эту самую минуту в комнату вошел Гулливер, и я положил трубку.

Гулливер. Мой «сын». Темноволосый мальчик, которого я видел на фотографиях. Он оказался таким, как я и ожидал, разве что повыше. Почти с меня ростом. Тень от его волос падала на глаза. (Волосы, кстати, имеют здесь очень большое значение. Конечно, не такое, как одежда, но что-то в этом духе. Для человека волосы — это не просто биоволокна, растущие на голове. Они заключают в себе множество социальных коннотаций, большинство из которых я не сумел уяснить.) Гулливер был в черной, как космос, одежде, в футболке с надписью «Темная материя». Может, некоторые люди так общаются? Посредством слоганов на футболках? Его запястья стягивали напульсники. Он держал руки в карманах и, похоже, не мог спокойно смотреть мне в лицо (на тот момент я разделял его чувства). Голос у него оказался тихим. По крайней мере, по человеческим меркам. Тембр примерно как у воннадорианского гудящего цветка. Гулливер подошел, сел на кровать и сначала пытался сдерживаться, но в какой-то момент переключился на более высокую частоту.

— Пап, зачем ты это сделал?

— Не знаю.

— В школе меня ждет ад!

— Ой.

— И это все, что ты можешь сказать? «Ой?» Ты серьезно? И это, блин, все?

— Нет. Да. Блин, я не знаю, Гулливер.

— Ты сломал мне жизнь. Я теперь посмешище. И раньше было плохо. С самого первого дня, как я перешел сюда. Но теперь…

Я не слушал. Я думал о Дэниеле Расселе и о том, что мне позарез нужно ему позвонить. Гулливер почувствовал мое невнимание.

— Тебе даже нет дела. Ты вообще со мной не разговариваешь. Если не считать вчерашнего вечера.

Гулливер вышел из комнаты. Он хлопнул дверью, испустив своего рода рык. Ему было пятнадцать лет. Это означало, что он относился к особой подгруппе людей, называемых подростками, основными характеристиками которых является пониженная сопротивляемость гравитации, обширный вокабуляр для выражения неудовольствия, слабая ориентация в пространстве, регулярные мастурбации и способность бесконечно поедать зерновые продукты.

Если не считать вчерашнего вечера.

Я встал с постели и поднялся по лестнице на чердак. Постучал в его дверь. Ответа не последовало, но я все равно вошел.

В помещении преобладал мрак. Стены были увешаны плакатами с изображением музыкантов. Thermostat, Skrillex, The Fetid, Mother, и The Dark Matter — «Темная материя» с футболки Гулливера. В скошенном потолке имелось окно, но оно было зашторено. На кровати лежала книга. «Хлеб с ветчиной» Чарлза Буковски. На полу валялась одежда. В целом комната представляла собой концентрат признаков отчаяния. Я чувствовал: Гулливер хочет, чтобы его так или иначе избавили от мучений. Дойдет, конечно, и до этого, но сначала несколько вопросов.

Он не слышал, как я вошел, из-за звуковых передатчиков, торчавших у него из ушей. Увидеть меня он тоже не мог, потому что буквально прирос к своему компьютеру. На мониторе мелькали кадры, изображавшие, как я в голом виде прохожу мимо одного из университетских зданий. Кроме того, на экране были надписи. Сверху слова: «Гулливер Мартин, тебе есть чем гордиться».

А внизу множество комментариев. Типичный пример: «ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! ХА! Да, и чуть не забыл — ХА!» Я прочел подпись под этим конкретным постом.

— Кто такой Тео «Катись колбаской» Кларк?

Услышав мой голос, Гулливер подскочил и обернулся.

Я повторил вопрос, но ответа не последовало.

— Что ты делаешь? — спросил я из чистого исследовательского интереса.

— Уйди, а?

— Я хочу поговорить с тобой. Поговорить о вчерашнем вечере.

Гулливер повернулся ко мне спиной. Его торс напрягся.

— Уходи, пап.

— Нет. Мне нужно знать, что я тебе говорил.

Он вскочил со стула и, как выражаются люди, наехал на меня.