Люди легенд

— Холодно ему, гаду! Замерз, собака!

Скворцов сам нашел этот пулемет на дне Ужи, когда река еще не замерзла. Сам ремонтировал, чистил и испытывал. И вот тебе, на!

Немецкая цепь все ближе.

— Затворы! Отогревайте затворы! — кричит командир.

— Сейчас! — отвечает Василий Александрович и, на коленях поколдовав над пулеметом, опускает затвор за пазуху. Сверху пышет пламя, а он морщится от холода.

Четко слышно немецкую команду. Цепь приближается бегом. Выстрелы звучат уже слева и справа.

Опять окружены? Неужели все, с первого боя все? — думают тридцать и, оторвавшись от прикладов, скрещивают взгляды на командире…

…Все тридцать — из разных частей, все выбирались из окружения разными горькими дорогами. И в разное время у каждого оказывалось на пути Фомино. Деревня, не занятая врагами. И каждому — оборванному, обросшему, голодному — сердобольная бабка, клянущая бога за то, что в такое беспокойное время поселил ее в крайней хате, отлив из крынки молока, говорила:

— А вот и староста идет…

И каждый от этих слов вздрагивал. А зоркий староста Алексей Буханов не пропускал ни одного нового человека. Сняв с ремня и положив на колени карабин, учинял крутой допрос, потом бросал:

— Ну, пошли! — и, перехватив забегавший по огородам взгляд, улыбался. — Не баловать!

А если на миролюбие новенького все равно нельзя было положиться, добавлял:

— Не к Гитлеру веду, к учителю здешнему.

Они останавливались у домика под соломой, староста стучал в окно, дверь открывалась.

— Принимай, Сергей. По–моему, парень стоящий.

В дверях появлялся невысокий ладный человек с лицом, чуть заметно тронутым оспой, и окидывал новенького странным, одновременно колючим и добрым, взглядом всегда веселых карих глаз.

— А вы сразу оценили, господин староста?

— Чего тут, — отвечал Буханов. — Поговорили. Номера части, видишь, и то не помнит, и вообще врет как по писаному. — И поворачивался к новенькому. — Знакомься, это Гришин. Заведующий школой, а вообще вояка вроде тебя.

Новенький решал, что, пока положение прояснится, поесть, во всяком случае, можно. Набрасывался на щи, принесенные сестрой Гришина, Клавдией, слушал, как староста отпускает шпильки учителю, а тот отшучивается, и ничего не понимал. Он еще не знал, что командир сгоревшего танка Сергей Гришин тоже недавно шел из окружения фронт догонять. На лесном привале он с товарищами нашел листовку, празывавшую зажечь пламя партизанской борьбы, и повернул к родной деревне.

С ним шел высокий пожилой человек. На «перекурах», поглаживая седые усы, он рассказывал, как партизанил в гражданскую против Колчака. Когда ночью вырисовалась крайняя хата деревни Фомино, Василий Александрович снял трехлинейку с предохранителя.

— Погоди, лучше я.

Постучал, выпил у бабки молока, хлеба не взял, и возвратился.

— Немцев нету. Пошли!

Оставляя, как говорил Василий Александрович, «один след на всех», они попетляли огородами и, круто свернув, подошли со двора к хате под соломой. На стук ответило шлепанье босых ног и старушечий голос спросил:

— Кого леший принес?

И вдруг крепкий мужской голос прогрохотал:

— Открывай, мать! Серега это, ей богу, Серега!..

Пальцы матери пахли молоком и соломой. В темноте они пробежали по лицу и скользнули на шею…

За закрытыми ставнями зажгли лучину. Старик хлопал Сергея по плечам и, пугая мать, сестру Клавдию и деверя Ваську, раскатисто хохотал. На всю округу прославились этим смехом колхозный сторож Владимир Николаевич Гришин со своим сыном–любимцем Сергеем. Подмигнут, бывало, друг дружке, рассмеются — далеко слыхать.

— Ну рассказывай, сын!..

— Что было, не уйдет, батя. Поговорим сперва о будущем.

В короткой беседе порешили: Сергею показываться в деревне пока не следует. Бывший завшколой, да комсомольский секретарь, да еще председатель ревизионной комиссии!.. Спутник же Гришина, как человек пожилой, будет жить открыто на правах дальнего родственника…

О своих планах Сергей ничего не сказал. Начинать надо было с подполья. Опыта не было. Но бывший учитель истории уже разобрался в государственном механизме «нового порядка». Первым винтиком в этой машине рабства был сельский староста.

— Староста в деревне есть?

— Нет еще.

— Алексей дома?

— Дома.

Сергей повернулся к Василию.

— Позвать его утром сюда.

«Ишь, командует!» — подумал тот и съязвил:

— Есть, товарищ младший лейтенант!

Сергей снова грохнул смехом. Василий потупился, и всем стало ясно, что Сергей — это уже не тот мягкий и изысканно вежливый учитель, каким он два года назад ушел в армию. Так решилось, кто будет здесь верховодить.

Сергей полез в подпол, поставил две винтовки. Клавдия устроила там запасную постель.

Мать плакала:

— Господи, в своей хате сыну родному, что кроту, прятаться!

Утром пришел Алексей Буханов, человек в летах, старый знакомый, колхозный бригадир.

— Трудно! — втолковывал ему Гришин. — Даже невыносимо. Но нужно! Понимаешь?

И Алексей скрепя сердце понял. Он стал старостой. Но при встречах с Гришиным по–своему отводил душу, не отказывал себе в удовольствии позлить его и как мог подковыривал шпильками.

А тот похохатывал, как всегда, раскатисто и громко — дела шли хорошо. Буханов был «старательным» старостой. Немецкий комендант в Дорогобуже ставил в пример другим деревню Фомино. Она по статистике не приютила ни одного красноармейца. Она, как докладывал комендант, с «невиданной для русских аккуратностью выполнила предписание собирать и сдавать оружие». Словом, комендант был доволен.

Гришин тоже. В лесной землянке, которую отыскал Василий Александрович, жил уже целый взвод, собранный из окруженцев. Клавдия и Василий носили в лес еду и приносили оттуда переписанные от руки сводки Совинформбюро— запрятанный в сене приемник нашелся у одного из колхозников. А что касается оружия — фашисты получили десяток заржавленных и ловко заклиненных навеки трехлинеек, а подпольная группа Гришина не только вооружалась до зубов, но и запасалась впрок.

Гришин теперь появлялся в открытую. Налаживалась связь с другими подпольными группами. И вот в морозную ночь на 20 декабря 1941 года в деревне Фомино можно было увидеть первых партизанских часовых. Похлопывая рукавицами и постукивая сапогами, они прохаживались на околицах. Подъезжали к деревне и, сворачивая в кусты, останавливались розвальни. Люди в шубах и полушубках направлялись к гришинскому дому. Здесь собирался тайный совет.

— Пароль?

— Москва. Один.

Вошел высокий человек в шубе с седым воротником, на который струями спадала великолепная борода. В руке — палочка. Это был Дедушка (Воронченко). Гришин уже встречался с ним в Козловке.