Люди, Лодки, Море Александра Покровского
Шрифт:
Знали только со всей определенностью, что не служить нам в армии шейха Омана. Даже насчет израильтян все предпочитали давать уклончивые ответы, но насчет шейха Омана все были категоричны и сходу рукой по воздуху все отметали.
И если только женщины не знают, куда они сейчас понесутся и что вытворят, то значит, я тоже баба. И не только я.
Про экономистов мне лучше не говорить. Ой! Тяжелый народ. Ой-ей-ей! Знаете, почему математикам не дают Нобелевской премии? Потому что все у них условно. Одна видимость. А у экономистов все даже не видимость, все чушь. У нас в стране все чушь. Потому мне и весело здесь живется. Внутри чуши я чувствую себя прекрасно.
Меня спрашивают, почему у нас все чушь? Ой, не спрашивайте! Ой, не надо!
Есть
С оргазмами нет проблем. Мой сын, когда видит половые сцены по телеку, так сразу начинает смеяться. Мал еще. Не понимает, что секс — дело серьезное. И юмор при сексе ведет к опаданию.
…В. парень стрелянный, газами давленный, и вообще тугой. Я ему этого не говорю, конечно. Странно. Служил он недолго, в сравнении с моими 21 годами. Видно тут что-то было недонатуральное, потому и в жизни много чего неотданного осталось. А мы-то честь на каждом шагу отдавали. Так что наотдавались. У них в Афганистане вроде и смерть рядом ходила, солдатчину смерть здорово выдавливает. Но не выдавила.
У подводников смерть другого рода. Но то что она всегда рядом, чувствуется. Но мы, в абсолютном своем большинстве, народ веселый. Есть угрюмые, но они и на балете "Лебединое озеро" смеяться не будут.
Ушли боевые службы, вернулась романтика. Вернутся службы, и романтика растает. Я прагматик. Наверное, у меня когда-то была романтика и она где-то далеко во мне все-таки сидит. Но я ходил в море до середины 80-х. Мы ходили как бешеные. Тяжелый труд. Никакой радости. На берегу — полная ерунда, в море — не полная. И с другими экипажами не очень боялись ходить. Просто не думали об этом. Знали друг друга. И кто на что способен, знали. Превыше всего ценилась грамотность. Лодку только железом и называли. В любви к ней особенно не признавались. Скорее, это было уважение. Она все же большая и уважение внушает. Хотя и недостатков у нее полно. Словом, это почти живое существо. Но относились к нему без особого пафоса. Тогда ко всему относились без особого пафоса. Пафос — это замовское. А тосты "за родной флот" я только среди надводников слышал, и то один раз, с пивом и в бане.
Да, иногда страшно. А с тоски и заплакать можно. И от обиды можно заплакать. Люди же. Не деревянные. И потом, сильные имеют право на слабость. Все время сильными бывают только волы.
Экипаж… Там был хороший человеческий материал. Просто жизнь его таким делала. Многие там и остались. К этой жизни не приспособились. С лодкой была не жизнь, без лодки была не жизнь.
Умерла лодка, и они умерли.
Так, говорите, вернулась романтика… поди ж ты… Значит, тоска по походам… А если по 260 суток ходовых? А если так 10 лет? И вода в чайнике замерзала. К нам же как к рабочей скотине относились. Мы должны были только работать. И сейчас относятся так же. Тогда лодочники были фрондерами. Начальство не любили во всех видах, терпели его только в малых дозах. Со смехом рассказывали, например, что у главкома адъютант — лейтенант, и его главкомовская жена на рынок за продуктами гоняет. "Я бы удавился!" — так говорили.
Орденов желали, но во всем этом была ухмылка. Ордена давали в основном замам, начальникам отдела кадров и прочим. Некоторым командирам тоже перепадали ордена, но их за это прощали. Командирам многое прощали. Собачья у них была жизнь — одна нервотрепка.
Конечно, годы службы — лучшее время. Молодые же были. По молодости все хорошо.
Получил электронное письмо от очень серьезной девушки. Там, где "тема", она написала: "я согласна".
Лихорадочно шепчу "согласна, согласна", открываю, а она… с моим мнением согласна.Вот такой коитус.
Ш. жаль. Там комплексов много. Вот я маленький, а сам себе кажусь большим. А он маленький и кажется себе еще меньше. И жизнь воспринимает не так. Я вот для себя давно решил, что я — инопланетянин, и меня на этой планете должно все удивлять и радовать: соборы золоченые, дебаты в Думе и лошадиное дерьмо, которое, как только подсыхает, так сразу и развеивается ветром.
А насчет ироничной философии и кружев все верно. Даже жаль, что нашелся только один человек, который понял, что мне просто жить хочется, вот я слова-то и плету, потому что они пьянят.
Я думал, никто не поймет.
Телевизионщиков не люблю. Я люблю стереометрию, а у них — геометрия. Они плоские. Сбоку — в толщину миллиметр. И видят только то, что перед глазами и движется. Как лягушки. А холодные — бррр!
Я сейчас занимаюсь чушью. Я сортирую: это чушь, а это пусть полежит, а это опять чушь. Проходит время, и я подбираюсь к тому, что я долгое время считал не чушью и опять начинается отбор: это чушь, а это пусть полежит… Так жизнь и проходит.
А потом я думаю: "Господи, я же такой хороший! Неужели же я не достоин награды?" Потом я замираю в надежде, что сейчас она сверху свалится, и слушаю свой внутренний голос.
А он мне говорит, что награда за то, что я был таким хорошим в прошлом то — что я такой хороший в настоящем.
"А за настоящего хорошего меня награда — я хороший будущий?" — спрашиваю я.
"Правильно мыслишь!" — говорит он.
"Ловко! — говорю я. — Мною будущим расплатиться за меня же прошлого!"
И слышу в ответ: "А ты думал".
Генералы обидчивы как девицы-перестарки. Чуть что — губы поджали, ножки растопырили. Тем более, военный дирижёр.
В атаку этот генерал не ходил, а в таких патриотизма — лопатой не выгребешь. Каждый парад для него праздник. Он состарится и при звуках трубы плакать будет.
Подводники насчет парадов все сволочи: терпеть их не могут. 8 марта считают самым настоящим мужским праздником, потому что он один без парада, и бабы наготове.
А в поход нас оркестр не провожал, так ходили. Он нас иногда встречал. Бедняги на морозе дули в трубы.
Спроси генерала, трудно ли на морозе. Заслужишь его теплый, понимающий взгляд.
Генерал, да еще и дирижёр — это ужас. Его лексикон: Родина, Россия, армия, государство, долг, посвятить, жизнь, служение, Отечество. Урфин Джюс и его деревянные солдаты.
Мой Генерал Кожемякин сказал про этих людей так: "Их понятия простираются так, что порой диву даешься до скольких еще можно дойти". Или: "Я как просыпаюсь иногда ночью, так сразу вопросом задаюсь: как же еще и чем помочь!" А вот еще: "Очеловечить это все можно конечно, был бы только смысл". И: "В служении Отчизне я всегда предполагал, прежде всего, наличие абсолютного большинства".
Для генерала само собственное существование — это служение. Фуражку надел — полдела сделал. Снял — уже целое дело. Я не знаю, о чем с ним можно говорить.
Первомай не люблю, как и другие праздники. Из-за парадов. Люблю 8 марта, по перечисленным ранее причинам, и Новый Год — там тоже парада нет.
Я всю сознательную жизнь на парады ходил. Имею право их ненавидеть. Но вот что удивительно, как собаки чувствуют парад, никто не знает. Особенно весной. Та, что прибежала, была, наверняка, сукой.