Люди, лодки, море

Теперь они хотят, чтоб я им свои рассказики прочитал.

«А пусть-ка нам Санечка рассказики свои почитает!»

Даже не знаю, что на это сказать, блин!..

Постскриптум: я прочитал все это жене, и она мне сказала: «Я знаю, что на это ответить?» – «Что?» – «Хуй!» ***

Всем хочется, чтоб они остались живы. Это сумасшествие какое-то. Выходит тетка с просмотра фильма, видит меня, подходит, и со слезами на глазах: «Они ведь останутся живы, правда?»

Ну, что тут сказать. Тут обычно я говорю: «Правда».

Говорят, пол-Иркутска два дня гадало. Город разделился. А в Самаре все решили, после долгих разговоров, что живы. Самара успокоилась. Теперь кипит Воронеж. Уже звонили. Все узнали Гаджиево, слезы на глазах.

Помню, Валера Залотуха придумал другой конец: Черненко выбирается и бежит, бежит. С сопки на сопку, а потом его снимают с вертолета, и видно, что те сопки до горизонта, и нигде города нет.

А те, в отсеке, обманывали Черненко с самого начала, когда говорили ему, что «вылезешь, а там город и женщины». Значит они заранее знали, что там ничего нет. И Маковецкий так это и играл, достаточно посмотреть на его лицо. Города нет, и он рычит, плачет, но все равно идет.

Меня спрашивали: правильно ли то, что отдали единственный аппарат гражданскому человеку? Будет ли так в жизни? Я сказал, что правильно, что отдадут. Потому что он чужой, это не его жизнь, он тут лишний, он мешает. А вдруг он перед самым концом запаникует и смутит души других? Лучше отправить его, конечно, подальше. Вот его и отправили.

Это потом появился этот свет в окошках. Его добавили, чтоб не так все было грустно.

Да, вот еще что, насчет того единственного аппарата, что был в рабочем состоянии. Когда Залотуха мне позвонил и сказал, что ему надо придумать так, чтоб аппарат остался один, я ему сказал, что это невозможно, уж очень много проверок, но Валера настаивал: «Саня, мне надо, чтоб один аппарат был исправен, подумай!» – и я обещал подумать.

Потом я ему позвонил и нарисовал целую схему: в спешке выходим в море, у аппаратов вышел срок, их надо вести на проверку, берется ГАЗ-66, и мичман с двумя матросами едет их сдавать, а потом он же получать, мичман отвлекается, обед получают матросы, им говорят: вот ваши аппараты, забирайте, водитель машины торопится, ему тоже на обед, и они проверяют только один аппарат – он с полными баллонами…

Довольно фантастично, но такое бывает.

Спрашивали еще про яйца в первом. Это из жизни. Грузят продукты. Спешка. Завтра в море. Старпом говорит: «Яйца в первый!» – «А торпеды?» – это мичман-торпедист из первого. – «Я сказал, яйца в первый!» – так яйца попадают в первый. Это из жизни. Там вообще много из жизни.

Валера Залотуха, когда мы собрались после фильма, поднял тост за меня. Он сказал: «Там все придумал Саня!»

Это не так. Это сценарий Валерия Залотухи по мотивам Александра Покровского. Так я ему и сказал. ***

Когда погибал «Комсомолец», я стоял на вахте. У нас организовали вахту по оказанию какой-то там помощи. За сутки до этого я отстоял обычное дежурство, и тут вдруг вызвали: «Заступаешь! «Комсомолец» тонет!» – «Какой «Комсомолец»?» – «Это так теперь «Плавник» называется».

Так единственная и неповторимая противолодочная лодка «Плавник», способная погружаться на немыслимую глубину и развивать на ней скорость в сорок пять узлов, превратилась в «Комсомолец».

И теперь он тонул – пожар, горит корма, лодка в надводном положении, идет борьба за живучесть. Они уже несколько часов горят.

«Надо покидать корабль». – «Да. Надо. Только кто ж им команду подаст?»

Это верно. Никто не подаст. Нет у нас команды «Спасайся, кто может!» – не подают ее.

Командир корабля принимает решение на прекращение борьбы за живучесть и снятие с борта экипажа. Только он потом за это несет ответственность. Его будут судить-рядить. Мертвым легче. Их не судят. А живые вечно что-то делают ни так.

Они горели шесть часов. Через шесть часов корма заполнилась водой, лодка встала на попа, и люди с нее посыпались в воду, как пустые бутылки. Пятьдесят девять человек в ледяной воде. На всех один плот. Потом в них авиация будет пулять плоты с воздуха. Она будет пулять, а плоты будут тонуть, не раскрываясь. Только уворачивайся от того, что летит.

Так легче. Спросит начальство – как там дела? – а ему доклад – бросаем плоты.

Они в воде «Варяга» пели. Вроде помогало. Плюс три градуса. Тридцать три человека погибли от переохлаждения. Тридцать – в воде, трое – уже на плавбазе.

Могли ли они спастись? Могли. Командир должен был подать команду: «Выйти наверх. Форма одежды – водолазное белье, гидрокостюм СГП». Это специальное белье из верблюжьей шерсти, а СГП – специальный костюм. В нем дашь воздух из двух небольших таких черных баллончиков, расположенных в районе колена, и на спине надувается воздушная подушка. Падай потом в воду и плавай, разбросав руки.

Подберут. Костюм оранжевый, его хорошо в волнах видно. И переохлаждение не грозит.

Выжили бы.

Просто не было команды. ***

Вот это да! В защиту Геннадия Сучкова выступили командиры кораблей. Они написали письмо Главнокомандующему. Мир переворачивается. А может, он выздоравливает, этот мир? И это происходит на моих глазах. И я этому рад.

Чтоб такое произошло, на флоте многое должно было измениться. И главное – появились люди, способные отстоять перед начальством свою точку зрения.

Это может быть только в одном случае: флот жив несмотря ни на что, и это настоящие специалисты своего дела. Без них – никуда. И они это знают. И потому они могут встать на защиту чужой поруганной чести.

То, что командующий Северным флотом подвергается поруганию – вне всякого сомнения. Никакого отношения к выяснению причин и обстоятельств гибели «К-159» происходящее не имеет.

Оно имеет отношение к личности адмирала Сучкова.

Адмирал Сучков – это командующий, к которому подчиненные относятся с уважением и даже с любовью. Редкий случай. Есть такой орден «Любовь и уважение подчиненных». При жизни им награждают не часто.

Скорее всего, адмирал Сучков им награжден.

Потому и гоним.

Повезло ему, не то что некоторым. ***

Бывшие курсанты, проходившие практику в Гаджиево, помнят меня как болтливого, но работящего каптри. Я, вроде, был назначен к ним старшим и вместе с ними сажал траву на газоне перед приездом главкома Горшкова. Наверное, что-то похожее было. Курсантов тогда на практику привозили великое множество. Сажал ли я траву? Может быть. Я много чего сажал. Почему-то считалось, что куда меня не пошли, я всегда там буду к месту, и классного специалиста, капитана 3 ранга и, тем более, химика, конечно, можно было вооружить лопатой, и при этом он копал бы за троих. Не отпираюсь. Я сажал траву.