Люди меча

— Ты кто? — удивленно остановилась она.

В ответ мужчина довольно осклабился, протянул руку, запустив пальцы к ней в волосы, резко рванул вперед.

— A-a! Пусти, больно! — завизжала она, наклонившись вперед и бегая за рукой. — Пусти!

Анна выронила ведра и схватилась за руку незнакомца, но тот рванул еще сильнее, отчего она полетела на камни лицом вперед, вскрикнула, пытаясь подняться, и ощутила, как под юбку лезут чужие холодные руки.

— Ты чего… Уйди! — она попыталась оттолкнуть мужчину, но тот схватил ее за руку, да так хитро, что она ощутила резкую боль, и уже не могла шевельнуться. — Нет… Не-е-ет!!!

Предчувствуя страшное и непоправимое, она плакала и молила о пощаде, но незнакомец все равно задрал юбку ей на спину, прижался сзади. Она ощутила резкую боль, что-то горячее внутри и перестала дергаться и кричать, просто заплакав.

Удовлетворив похоть, мужчина отпустил ее, деловито отодрал широкую полосу полотна от ее юбки, после чего свёл Анне руки за спиной крепко связал, и пнул ногой в бок:

— Вставай!

Анна согнулась, подтянула ноги под себя, кое-как поднялась. Незнакомец взял ее за плечо, повел по ведущей к соседям тропе и толкнул в амбар. Вскрикнув, она пробежала несколько шагов и уткнулась во что-то мягкое.

— Уно? — девушка отодвинулась, села рядом. Спросила, чувствуя как из глаз непрерывно вытекают слезы: — Что это, Уно? Что творится?

— Русские… — прошептал тот.

Дверь амбара отворилась, в нее пихнули отца, следом вошло несколько мужчин с саблями за кушаками:

— Вот, смотри, какую девку я на дворе поймал, — похвастался один.

— Да, ладная, — второй подошел ближе, наклонился, принялся давить ей груди, сунул руку под юбку.

— A-a! Пустите! Уно! Па-апа-а!!!

— Чего ты там один развлекаешься? Тащи ее сюда.

Анну схватили за руку, рывком подняли и выволокли наружу, там снова опрокинули — на траву под их с Уно березой, развели ноги…

Она думала что умрет. Умрет под вторым, под пятым… Потом думала, что умрет во время перехода босиком по камням. Потом — что не выживет в трюме большой ладьи. Но она благополучно дошла до помоста торговых рядов вольного Новгорода, где и была продана трем смешливым промышленникам, собирающимся уходить за мехами куда-то на Урал…

* * *

Это был настоящий праздник. Семен Зализа, собираясь достойно ответить визитом на визит, выбрал не морской путь к любимому новгородскими ратниками Выборгу, а путь сухопутный — через глухие деревни Хималансаари, Пентинен, Харисало, Сиискола. Через селения, вот уже больше ста лет знающие о войне только из рассказов заходящих с товаром купцов, через селения, уже не первое поколение которых рождалось, вырастало и умирало, так ни разу и не увидев на своей земле человека в доспехе, с мечом или копьем в руке. Война казалась им чем-то вроде детских сказок, чем-то таким, что кажется жутковатым, интересным, но чего никогда не бывает на самом деле. И когда вдруг по их деревням пошла кровавая гребенка ищущих добычи ратников, они просто остолбенели. Они уже давным-давно забыли, как это — прятаться, убегать, таиться, осторожничать. Столкнувшись с жестокой враждебной силой, они просто зажмурились, покорно ожидая: что же будет дальше, словно запертая в загоне овечья отара при появлении матерого волка.

С одной стороны оказались перепуганные беззащитные рыбаки и землепашцы, с другой — псковичи и казаки, привыкшие, что ни год ходить за добычей, добывать ее саблей и отвагой, выискивать тайники, отлавливать затаившихся по схронам девок и ломать волю парням. И потянулись от Корелы к Новгороду глубоко просевшие в воду ладьи, вывалилось на торговые ряды несчитанное количество одежды, посуды, мебели, отмеренных отрезов, прялок, мехов. Пленников гнали на торг десятками тысяч, цены на девок упали до пяти алтын, на крепких мужчин — до гривны. Пленных отдавали едва не даром — а покупателей все равно не хватало.

Всего месяц Зализа шерстил леса и озера Швеции — но уже потянулись к русским портам немецкие, итальянские, английские суда. Впервые за последние два века купцы плыли за рабами не в Крым или порты Османской империи, а на север, к московитам. Месяц потребовался и королю Густаву Вазе, чтобы собрать в один кулак преданных ему рыцарей с их кнехтами, городское ополчение, две роты знаменитых швейцарских наемников, еще две тысячи наемников баварских — всего двадцать тысяч человек, и кинуть их навстречу русской рати, пока она не разорила всю страну до последнего хутора.

Зализа же, уйдя слишком далеко на север, почти до самых датских границ, тоже собирал в единое целое свои разрозненные отряды, поворачивая их к югу, на Выборг, который извечно платил своими стенами за баловство свенов в новгородских пределах. Высокая вода уже ушла, ладьи не рисковали подниматься выше Корелы, а свозить добычу туда малыми лодками опричник не имел возможности — казаки, умелые мореходы, нужны были ему не на веслах, а в строю. Посему и выбрал он столь странную дорогу к цели — назад, через уже разоренные земли. Так он избавлял своих воинов от соблазна снова устроить гонку за добычей и подогревал желание добраться до главного блюда: Выборга.

Туда же двигалось и шведское войско под командой Якоба Брагге, но с целью прямо противоположной: оборонить древнюю твердыню, не допустить русских в нее, а заодно — отрезать их от уже скапливающихся в гавани Выборга лодок и рыбацких плоскодонок, принудить бросить добычу и обоз, и пробираться назад через бесчисленные каменистые завалы и протоки, ломая ноги людям и ногам. Вода ушла, и тяжелые ладьи больше не могли подвозить припасы через россыпи озер и лабиринт обмелевших проток, либо увезти попавшее в ловушку войско. А малые лодки местных рыбаков если и принимали на борт оружных людей в тяжелых доспехах, то никак не способны поднять боевых коней. Так что, если русские не хотят пробираться через камни и болота пешком — конницу им придется бросить.

Разумеется, Зализа был куда ближе к цели своего пути — но он шел по незнакомым дорогам с огромным тяжелым обозом, и двигался куда как медленнее Якоба Брагге, несмотря даже на то, что в шведской армии две трети воинов двигались пешком. Пятнадцатого июня, возле небольшого городка Кивинеббз передовой разъезд шведов наткнулся на стрелецкий отряд прикрытия, и шарахнулся назад, сообщая адмиралу о присутствии впереди русской рати. Стрельцы тоже дали шпоры коням, неся опричнику тревожную весть.

Войско, словно огромный, медлительный дракон принялось изворачиваться, подтягивая и пряча за спину хвост-обоз, и поворачиваясь к врагу множеством оскаленных голов. В этот момент рать была уязвима более всего — но шведское войско, уже зная о присутствии русских, но еще не подозревая, где они точно и каковы числом, занималось примерно тем же самым: остановило передовые полки на зеленеющем ячменном поле, и подтягивало к ним основные силы, медленно выползающие по лесной дороге и растекающиеся в стороны, подобно густой вулканической лаве.

В течение часа обе армии выстраивались друг напротив друга, готовые к сражению, но не стремящиеся к нему, поскольку и те, и другие были истомлены долгим переходом, и до первых сумерек ни те, ни другие так и не решились первыми начать атаку — а с заходом солнца за горизонт и вовсе разошлись на отдых.

Впрочем, северная ночь коротка — а темнота и вовсе не наступает, подменяясь белесым полумраком. Уже спустя шесть часов ненадолго забывшиеся в тревожной полудреме воины начали подниматься. С обеих сторон ячменного поля, разделенные только широкой зеленой полосой поднявшегося по колено хлеба, загорелись костры.

Стараясь не смотреть в сторону тех, с кем вскоре придется сойтись в смертной схватке, но молчаливо признавая за ними право на сытный завтрак и молитву перед сечей, люди готовили еду.

От струящегося из множества котлов пара лес вокруг пропитался густым ароматом снеди — настолько сильным, что к полю издалека начали подтягиваться линяющие в ожидании летнего зноя волки, гибкие хорьки и толстые лесные крысы, слетались, рассаживаясь на деревьях, вороны.

Усевшись на шкуры, начали уплетать подготовленное холопами или смердами угощение бояре и боярские дети, вытянулись в круг стрельцы, по очереди подходя к котлу и зачерпывая по большой ложке каши, расселись кругом, разложив приготовленную снедь по мискам, кауштинцы и новгородцы. И, словно зеркальное отражение, по другую сторону поля ели в гордом одиночестве рыцари, собирались в артельные круги наемники и раскладывали снедь по мискам зажиточные горожане.