Люди, обокравшие мир. Правда и вымысел о современных офшорных зонах

Бонго, в обмен на поддержку Франции, предоставил французским компаниям исключительный режим почти полного доступа к сырьевым ресурсам Габона на крайне выгодных условиях. В Африке образовалась широкая коррупционная система, призрачной сетью опутывавшая весь мир, и Бонго стал ее центральной фигурой. Через Швейцарию, Люксембург и другие налоговые гавани нефтедобывающая промышленность бывших французских колоний была тайно связана с господствующими политическими силами метрополии Франции. Как обнаружила Жоли, определенная часть нефтедобывающей отрасли Габона обеспечивала гигантский фонд предназначенных для взяток грязных денег, таким образом сотни миллионов долларов перетекали в распоряжение французской элиты. Такая система развивалась постепенно, но уже к 1970-м годам она стала служить тайным механизмом финансирования ОПР [1] – главной правой партии Франции ². Ставший в 1981 году президентом Франции социалист Франсуа Миттеран стремился взломать офшорный франко-африканский банкомат и для выполнения этой задачи поставил во главе компании Elf Лоика ле Флош-Прижана. Но ставленник Миттерана оказался довольно благоразумным человеком и решил не отсекать ОПР от африканской кормушки. «Ле Флош знал: если он обрубит финансовые сети, ведущие к ОПР и секретным службам, это приведет к войне. Как ему разъяснили, лидеры ОПР, Жак Ширак и Шарль Паскуа, напротив, не станут возражать и допустят к пирогу социалистов, особенно при условии, что пирог будет увеличен», – пишут Валери Лекасбль и Эри Рутье – журналисты, посвятившие этой проблеме заслуживающую внимания книгу ³.

1

Объединение в поддержку республики (ОПР, фр. Rassemblement pour la Republique, RPR) была организована после 1976 г. Жаком Шираком на основе Союза демократов в поддержку республики – голлистской партии, существовавшей с 1971 по 1976 гг. До 1971 г. партия называлась Союз в защиту республики (1968–1971). – Примеч. пер.

Однако вопрос не сводился исключительно к финансированию политических партий. Западноафриканским горшком нефти могли пользоваться крупнейшие французские корпорации; этот источник финансирования позволял им раздавать взятки от Венесуэлы до Германии и от острова Джерси до Тайваня при полной гарантии, что ни один денежный след не приведет к ним. Грязные деньги Elf смазывали шестеренки французской политической и торговой дипломатии по всему миру. Некий господин рассказал мне, как однажды перевозил чемоданчик денег, выделенных Омаром Бонго в качестве вознаграждения главарю мятежников-сепаратистов в ангольском анклаве Кабинда, где у компании был выгодный контракт. Один из умнейших и искуснейших политических дельцов своего поколения, Бонго был вхож как во франкмасонские, так и в тайные африканские общества и стал одним из наиболее влиятельных персонажей французской политики. Ее лидеры формировали свой, постколониальный, внешний курс Франции, в котором президент Габона был ключевой фигурой: с его помощью удалось накрепко повязать между собой всех сильных мира сего – государственных деятелей и крупных политиков – как в самой Африке, так и за ее пределами. Компания Elf разрасталась и приобретала все более причудливую, сложную и многоуровневую структуру, в конце концов она превратилась в столь грандиозную международную коррупционную систему; даже французские разведывательные службы не брезговали широко черпать из ее фонда грязные деньги. По словам ле Флош-Прижана, этот механизм действовал, как один «огромный бордель, в котором уже никто не знает, кто и что делает» ⁴.

В Африке образовалась широкая коррупционная система, призрачной сетью опутывавшая весь мир

Такая система, ставшая невероятно могущественной и влиятельной, помогла Франции играть в мировых экономических и политических делах роль, намного превышавшую ее подлинный вес, и преуспевать благодаря тем зазорам, которые образовались между юрисдикциями. Франция процветала благодаря офшорам.

Моя поездка в Габон, состоявшаяся в конце 1997 года, пришлась на очень щекотливый, даже болезненный момент. Не прошло и недели после моего отъезда из Либревиля, как в Париже 7 ноября была приговорена к тюремному заключению Кристин Девье-Жонкур. В прошлом модель, рекламировавшая нижнее белье, в настоящем – любовница Ролана Дюма, министра иностранных дел при президенте Миттеране. В описываемое время она еще хранила тайны своего друга. Арестовали ее по подозрению в мошенничестве, когда судебные следователи обнаружили, что компания Elf Aquitaine выплатила ей более шести миллионов долларов за содействие, оказанное в определенных вещах. Девье-Жонкур помогла «убедить» Дюма – этого неприступного короля парижской политической сцены – разрешить компании Thomson продать свои военные фрегаты Тайваню, до этого министр считался категорическим противником подобных действий. Она приобретала Дюма ценные вещи, оплачивая их кредитной карточкой компании Elf; среди подарков были даже ботинки ручной работы – такие изысканные, что владелец парижского магазина рекомендовал мыть их в шампанском не реже раза в год.

Девье-Жонкур не дождалась благодарности за свое благоразумное молчание, а пять с половиной месяцев тюрьмы дали ей время над всем этим поразмыслить. «Довольно было бы цветка, одного единственного, даже посланного анонимно, – призналась она позднее. – Я поняла бы, что он от Ролана» ⁵. На следующий год Девье-Жонкур, отбросив всякое сомнение, опубликовала книгу, ставшую бестселлером во Франции, – «Шлюха Республики».

Франция стала играть в мировых экономических и политических делах роль, намного превышавшую ее подлинный вес

Итак, поскольку я приехал в Габон именно в столь острый момент, некоторых представителей системы Elf, должно быть, заинтриговало, что заставило английского журналиста что-то разнюхивать в Либревиле. Да и был ли я на самом деле журналистом? Неудивительно, что господин Отог проявил столь неподдельный интерес к моей персоне. Недавно я попытался найти его и расспросить о той неделе, проведенной вместе в Габоне. Старые телефонные номера не отвечали, а доступные мне парижские эксперты по Африке никогда ни слышали о человеке по фамилии Отог. Поиски в Интернете оказались безрезультатными (ни Отога, ни компании, которую он представлял, найти не удалось); единственный человек, носивший такую фамилию, жил в какой-то деревушке в Дордони и, как сказала мне по телефону его удивленная жена, никогда не бывал в Габоне.

После описанного скандала французские политики объявили, что сеть, образованная Elf, мертва и похоронена, а затем сама Elf Aquitaine была приватизирована и полностью преобразована: ныне она входит в состав компании Total. Но Elf была не единственным игроком во франко-африканской коррупционной системе. Можно размышлять, почему первым иностранным лидером, которому после своего избрания в 2007 году на пост президента Франции позвонил Николя Саркози, был не президент Германии, не президент США, не председатель Европейской комиссии, а Омар Бонго. Или почему в Габоне и сегодня остаются французские войска, а казармы все еще соединены подземными ходами с президентским дворцом, занимаемым сыном Омара Бонго – президентом Али Бонго. Система Elf, может быть, и мертва, но на смену ей, вероятно, пришло нечто другое. В январе 2008 года государственный секретарь по делам сотрудничества Жан-Мари Бокель посетовал, что «разрыв» с коррумпированным прошлым «…слишком затянулся и никак не наступит». Поспешно после этого Бокель был уволен⁶.

Система Elf была не только частью мира офшоров, она стала его символическим воплощением. В известных опубликованных списках налоговых гаваней Габон не значится, хотя и имеет все классические черты таковой, поскольку предоставляет своим элитарным клиентам-нерезидентам негласные коррумпирующие возможности. Тайны Габона, как и офшорной системы в целом, своего рода секрет полишенеля. Во Франции были отдельные высокопоставленные, влиятельные и имеющие широкие связи лица, которые знали все; многие непосвященные особы догадывались, что происходит нечто серьезное, но, как правило, старались об этом не думать; и почти никто не мог видеть полной картины. Однако спрут коррупции на самом деле был настолько мощным, что пусть незримым, но глубочайшим образом оказывал влияние на жизнь обыкновенных людей и в Африке, и во Франции.

На налоговых гаванях было завязано все. Как выяснили судебные следователи, проводившие расследование как раз в то время, когда я ездил в Либревиль, денежный след, как правило, вел через Габон, Швейцарию, Лихтенштейн, остров Джерси в другие офшорные зоны. Даже Эва Жоли признала, что ей довелось увидеть лишь фрагменты общей картины. «Бесчисленные нити тянулись к налоговым гаваням и терялись в их зыбучих песках. Личные счета монархов, избранных пожизненно президентов и диктаторов были надежно защищены от дотошных следователей. Стало понятно, что передо мной не какое-то маргинальное, малозначительное явление; я столкнулась с системой, – говорила Жоли, имея в виду как французскую политику, так и мир офшоров. – Но я вовсе не вижу, чтобы она была ужасной, многоликой формой преступности, осаждающей наши налоговые крепости [оншоры]. Я вижу респектабельную, укоренившуюся систему власти, которая признала грандиозную коррупцию естественной частью своей повседневной деятельности».

Задолго до первой поездки в Либревиль я обратил внимание на текущие из Африки денежные потоки, но проследить их начала и концы мне не позволяла секретность, окружавшая офшорный мир. Бывало, в разных историях всплывали отдельные финансовые учреждения и юристы, но коммерческая конфиденциальность и профессиональная осторожность тут же смывали во мрак офшоров их названия и имена. Всякий раз, как разражался очередной скандал, люди, игравшие ведущие роли, избегали серьезного расследования. Говорят, проблемы Африки некоторым образом связаны и с особенностями африканской культуры, и с ее правителями, и с нефтяными компаниями, и с наследием колониализма. Главными персонажами всех драм определенно были те, кто обеспечивал тайны офшоров, а рэкету было довольно трудно преодолеть их секретность, проникнуть в нее; впрочем, полагаю, никто особенно и не интересовался ни этими тайнами, ни этими драмами.

Только в 2005 году разрозненные нити стали постепенно сплетаться для меня в единую ткань. Мы сидели с Дэвидом Спенсером, нью-йоркским юристом, прежде работавшим на Citigroup, и разговаривали о прозрачности государственных финансов в нефтедобывающих странах Западной Африки. Спенсера тогда слишком волновали вопросы, которые совсем не входили в сферу моих интересов: правила бухгалтерского учета, налоговые изъятия рентных доходов и трансфертные ценообразования. Меня интересовало совсем другое, и я все ждал, когда он заговорит о коррупции в странах Западной Африки, но вдруг начал улавливать взаимосвязь разрозненных дотоле фрагментов. Соединенные Штаты, чтобы привлечь деньги из-за рубежа, предлагают налоговые льготы и гарантируют полную конфиденциальность и таким образом сами превращаются в налоговую гавань.

США нуждаются в притоке иностранного капитала и заманивают его, обещая владельцам освобождение от налогов и сохранение тайны. Подобные посулы, объяснял Спенсер, стали основой той глобальной стратегии, которую проводит американское правительство. Потоки финансового капитала по всему миру реагируют на малейшие изменения такого рода стимулов. Но, как заметил мой собеседник, этого не только почти никто не понимает, но и почти никто не хочет понимать. Как-то раз он, делая доклад на крупном мероприятии ООН, обозначил некоторые основные принципы американской стратегии, после чего один высокопоставленный американский дипломат заявил, что, проливая свет на этот вопрос, Спенсер «предает интересы своей страны».