Люди слова
Шрифт:
– Я всё помню. – Неуверенно ответил Мирбус, прижатый коленом, напротив него так теперь близко сидящего Паники.
– И я опять же надеюсь на то, что вы не хотите выказать себя неблагодарным человеком. – Пан Паника продолжил коленом и словом давить на «капитана» Мирбуса.
– Я всегда плачу по своим обязательствам. – Ответил вспотевший Мирбус.
– Ну, я не буду вам напоминать о вашем желании уйти от налогов, зарегистрировав своё общество слова, на вашем лайнере в нейтральных водах. Это я так сказал, к слову. – Усмехнулся Паника от прозвучавшего в его словах намёка на род деятельности продавца новых слов, «капитана» Мирбуса. – Так что капитан, теперь пришло ваше время оказать
– Но в чём, в конце концов, должна выражена моя помощь? – неожиданно вдруг вспылил Мирбус и к полной для себя неожиданности, оттолкнул от себя пана Панику. И, наверное, униженный проявленным неуважением Мирбуса пан Паника, должен был в ответ, как минимум застрелить этого дерзнувшего задаваться вопросами и толкаться «капитана», но видимо «капитан», слишком нужен пану Панике и, он проглотив обиду и злобу, которые из-за последних мировых тенденций, где ему приходиться ими постоянно питаться, стали не такими солёными, всего лишь тихо говорит в ответ.
– У вас, с помощью нас создана неподконтрольная никому, автономная секретная служба, со своими, не хуже чем у агентства национальной безопасности отрядами самообороны. – Перевёл дух пан Паника. – А сейчас время такое, что никому полностью нельзя доверять. Вы меня понимаете? – прищурив глаз, спросил пан Паника.
– Частично. – Тихо ответил Мирбус.
– Ваша организация на данный момент, одна из тех организаций, чья сплочённость вокруг объединяющей вас идеи, не подверглась переосмыслению, а безоговорочная сплочённость и верность общей идее и вам ваших последователей, ставит вас и вашу организацию в исключительное положение. Так вот, к чему это я говорю. – Вновь придвинувшись к Мирбусу, проговорил Паника. – У вас появился шанс перейти от территориального уровня в глобальный и облачить в своё новое слово весь этот катящийся в тартарары мир.
– Я слушаю. – Последовал ответ «капитана». После чего следует изложение паном Паникой его предложения. На что «капитан» после небольшого размышления, даёт свой ответ:
– Кроме дополнительной информации на ключевые лица воздействия, потребуется полное внедрение. – Сказал Мирбус и внимательно посмотрел на пана Паника.
– Полное, но только подконтрольное нами внедрение. – Прищурив глаза, уточнил пан Паника.
– А как же. – Улыбнулся «капитан» Мирбус.
Глава 7.
Пути неисповедимости.
Когда Алекс переступил пока что только внешний порог духовного центра нового слова, то есть ограду, за которой находилась красивая и вся в цветах лужайка, то он, конечно, уже не увидел всю ту, ранее показанную по телевидению огромную массу журналистов, которые пока они находились в прицеле телевизионных камер, то всё это время своими вопросами не давали покоя сенатору Маккейну. Ну а сенатор Маккейн, хоть и тёртый калач, всё же куда ему против этой агрессивной, желающей всё знать и домысливать за вас ответы, такой напористой массы задавал-журналистов, готовых на всё и в том числе на то, чтобы не щадить локтей своих коллег по цеху – и всё ради того, чтобы первому воткнуть свой микрофон в рот тому же сенатору Маккейну. И только тогда, когда охрана сенатора смогла к нему с трудом пробиться, только тогда этот репортаж с места событий, можно сказать и был закончен.
Правда наиболее пробивные журналисты, в чьём числе был и корреспондент канала «Фэй Ньюс» Грей Акерман, пока есть время – в микроавтобус загружается аппаратура – попытались достучаться до правды – они принялись молотить кулаками, ногами и штативами от камер по дверям этого таинственного духовного центра нового слова. И хотя Грею и такому же как и он
настырному, весь в кредитах и неподкупному когда дело касалось правды, журналисту Эрину с конкурентного его каналу канала «Свобода», не привыкать иметь дело с тем, что до этой правды всегда трудно достучаться в закрытую дверь, тем не менее, им всегда очень обидно и больно рукам видеть то, как это в очередной раз происходит.– А ну, сволочи, открывай! – стуча ногами по дверям, орал, когда дело касается работы, всегда такой невоздержанный и готовый пойти на любые провокации мистер Эрин. И хотя цель у мистера Эрина и Грея на данном этапе была одна, всё же Грей никогда не забывал о том, что они конкуренты, и поэтому когда мистер Эрин так лихо продемонстрировал этот свой журналистский приём под названием привлечь внимание потенциального интервьюера, то он немного позавидовал силе духа и голоса мистера Эрина, готового ради интервью даже сорвать этот свой нахрапистый и хриплый голос. Что он к внутреннему удовольствию мистера Грея и сделал, после того как вслед за «сволочами», прокричал массу других нескромных эпитетов в сторону этих не любителей свободного слова.
– А ещё называют себя обществом нового слова. – Прохрипел мистер Эрин, закуривая очередную сигарету – так он восстанавливал свой голос, потерянный в борьбе с невежеством спрятавшихся за дверьми хозяев дома. – Разве новое слово может появиться без своего свободного обращения? – Мистер Эрин в своих размышлениях ходит из стороны в сторону по лужайке и, поглядывая, то на дом, то под ноги, как кажется Грею, что-то там ищет. А вот что он ищет – новое свободное слово или камень, как выразитель его возмущения, то Грей об этом даже боится подумать – ведь получается, что он не такой хороший журналист, как Эрин, который ради своей профессии, готов пойти не только на любое преступление закона, но и закинуть камень в окно.
Правда этот, только с виду такой выдающийся журналист, бесконечный номинант на Плутовскую премию (так её Эрин называл за свою субъективность), которой награждают журналистов за наиболее резонансные репортажи, Эрин Бракович (да-да, всё так и многие слыша эту почти что идиому, состоящую из этих рядом стоящих до забывчивости знакомых имён, делают для себя неправильные ассоциативные выводы), себя совершенно таким не считал и при пристальном рассмотрении себя, вечно сомневался в своём выборе этой публичной профессии.
Да, пока не забыл, надо рассказать, что сам Эрин думал насчёт той несправедливости, которую проявляла по отношению к нему принимающая решение о вручении этой премии судейская коллегия. Конечно, она (комиссия) по мере своих возможностей стремилась проявлять объективность и поэтому никогда не принимала в расчёт бедственное финансовое положение мистера Эрина, который время от времени, до последней нитки из своих штанов, баловался азартными играми (всё равно, дай не дай ему премию, а он её либо пропьёт, либо спустит в рулетку), что видимо и задевало всегда тонко чувствующую всякую несправедливость натуру мистера Эрина.
Ну а в свою очередь сам мистер Эрин, когда дело касалось важных вещей – самого себя, естественно не может промолчать и не ответить, для чего собственно вначале берётся за больную голову, затем за клавиатуру (чуть было не написал печатную машинку – она у него давно уже заложена в ломбард) и начинает своё журналистское расследование о тайне Плутовского дома и в частности о его долгожителях – судебной коллегии, которая дальше своего субъективизма ничего не видит, и видит бог, они за всё это ответят. Впрочем, этот крик его души дальше корзины на рабочем столе не шёл и, мистер Эрин тяжело вздохнув, под влиянием своего физико-математического прошлого подводил итог: