Людовик и Елизавета

Я говорил уже, что Вульф сумел всецело пленить меня и внушить мне полное доверие. Просто наваждение какое-то! Я не только рассказал ему о своих двадцати червонцах, но и согласился поместить их у Липмана, который должен был вернуть их мне с хорошими процентами. Вульф обещал мне принести сохранную расписку, но не сделал этого, а я стеснялся напомнить. Так и обошлось без всяких документов!

Мы проехали Польшу, Пруссию, Померанию, Ганновер, Нидерланды, потом через Амьен и Реймс прибыли в Париж. Везде у Вульфа были спешные дела, но, к моему удивлению, он ни разу не посвятил меня в них, отделываясь шуточками или более чем сомнительными предлогами. Это начинало тревожить меня. Тревога возросла еще более, когда я заметил, что с переездом через французскую границу отношение Вульфа ко мне резко изменилось: он становился все более грубым.

В Париже мы пробыли недолго и двинулись в карете на Орлеан. Мы сделали два или три перегона, и вот — это было дня четыре или пять тому назад, я уже потерял счет времени! — Вульф приказал посреди дороги остановить карету и повел со мной такой разговор:

— Ну-с, молодой дурак, — с наглой усмешкой обратился он ко мне, — настало время нам объясниться начистоту. Неужели ты, остолоп, мог серьезно поверить, что я пленился твоими бараньими глазами и из простой симпатии взял тебя с собой в увеселительную прогулку по Европе?

Я уже не сумею повторить вам в точности, что я сказал ему в ответ на эту наглую фразу и что ответил он мне. Вся кровь приливает мне в голову при одном воспоминании! О, я — очень кроткий, очень тихий человек, но если бы сейчас мне дали этого негодяя, я своими руками разорвал бы его!

Передам вам вкратце все, что открылось мне из этого разговора. Принц Антон не на шутку пленился моей Оленькой; этой страстью воспользовался Липман, чтобы связать принца рядом обещаний, которые надлежало исполнить после смерти Анны Иоанновны и при воцарении Анны Леопольдовны. [19] Но и Липману не так-то легко было исполнить свое обещание. Деньгами ни со мной, ни с Оленькой ничего нельзя было поделать, а действовать силой было опасно ввиду острой вражды между принцем Антоном и Бироном. Я сам в разговоре со стариком открыл средства своей защиты, указав, что через Волынского всегда могу пожаловаться Бирону. Следовательно, меня надо было удалить, и тогда уж с беззащитной Оленькой легко было бы справиться.

Note19

Почти вплоть до самой смерти Анны Иоанновны не было в точности известно, кого она назначит своим наследником. В описываемый период времени все считали наследницей Анну Леопольдовну.

Вот они и придумали всю эту комедию с приглашением меня на службу. Вульфу надо было ехать по липмановским делам, взять меня с собой стоило не так уж дорого. Я попался на их удочку и, по мнению Вульфа, мне не оставалось ничего иного, как сдаться на капитуляцию.

Вульф поспешил указать мне на безвыходность моего положения. Если я не соглашусь на его условия, то он попросту высадит меня из кареты и предложит отправиться, куда глаза глядят. А куда я пойду? Французского языка я не знаю, денег у меня нет; потом оказалось, что у меня пропал кошелек с парой червонцев и все документы; вероятно, Вульф выкрал их у меня на последней остановке для вящего торжества. К тому же условия мне ставили очень легкие. Я должен написать своей Оленьке письмо, в котором отказывался для ее же счастья от нее. Кроме того, я должен поклясться своим Богом, что по возвращении в Россию не буду поднимать шума и жалобы, предам прошлое забвению. Тогда Липман возьмет меня к себе на службу, и мое будущее действительно будет обеспечено.

Вместо ответа я бросился душить Вульфа. Нечего и говорить, что его клевреты сейчас же схватили меня, оттащили, избили, бросили на дороге, а карета умчалась дальше.

Много пришлось мне натерпеться в эти три-четыре дня. Кое-как я добрался до Парижа, но мальчишки травили меня, напускали собак, швыряли грязью и камнями. Голодный, измученный, избитый, я добрался волей Провидения до решетки вашего сада. Остальное вы знаете…

Столбин замолчал, поникнув головой. Молчали и Очкасовы с сочувствием глядя на несчастного.

VII ДАЛЬНЕЙШЕЕ ПРИЗНАНИЕ

Первая нарушила молчание Жанна.

— Что же вы думаете делать теперь? — спросила она.

— Но…

— Ну, да, вы хотите сказать, что у вас нет прежде всего средств вернуться в Россию. Допустим, что эти средства мы дадим вам. Ну, и что же, вы вернетесь в Россию. А дальше?

— Я не оставлю этого дела так! Я брошусь к Волынскому, умолю его вступиться за меня и… и…

— И? Эх, милый мой! А если Бирон успел в это время прийти к соглашению с принцем Антоном? А если ваша Оленька стала жертвой сластолюбия немецкого принца? Если, не перенеся позора, она окончила свою жизнь? Тогда что?

— Я не переживу этого! — со слезами в голосе вскрикнул Столбин.

— Как вы еще юны, — с оттенком презрения сказала Жанна, — и как поверхностно задели ваше сердце перенесенные страдания! Хорошо, вы не переживете, с отчаяния наложите на себя руки. Ну, а Бироны, оскорбляющие доблестных старцев, принцы Антоны, соблазняющие русских девушек, Липманы, опутывающие Россию грязными сетями, — они останутся жить, чтобы преследовать других Столбиных, соблазнять новых Оленек? Да что же вы засвидетельствуете своей смертью, безумный? Торжество темных сил? Окончательную победу иностранного сброда над Россией и признание лучших русских, что они вялы и беспомощны?

— Но что же делать? — с невыразимой тоской воскликнул Петр Андреевич.

— Не говорили ли вы, что с восторгом ждали воцарения царевны Елизаветы, пламенной поклонницы славных дел отца? Не говорили ли вы сами, что права Елизаветы Петровны были обойдены? Не высказывали ли вы сами, что в случае ее воцарения для России наступила бы новая эра? Так почему же вы не хотите помочь ей вступить на престол, чтобы спасти всех остальных, задыхающихся под невыносимым гнетом иностранного засилья?

— Ах, если бы это зависело от меня! Я обожаю царевну Елизавету, но что могу сделать я, неспособный устроить даже свою собственную жизнь!

— А если бы вам дали средства и возможность работать для дела освобождения России? Можете ли вы дать слово, что вы будете готовы — ну, хотя бы во имя своей Оленьки — положить даже жизнь за царевну Елизавету? Или ваш батюшка был прав, когда уверял, что вы по ошибке родились мужчиной?

— Сударыня! — ответил Столбин, положив руку на сердце и слегка наклоняя голову. — Я уже упоминал, что не создан для сильных страстей. Я не умею становиться в позу, не способен к трагическим выкрикам. Я загораюсь не скоро, но раз уже это случилось, то горю упорно, ровно и долго. Дайте мне дело, если вы это действительно можете, дайте мне возможность послужить нашей родине, и вы увидите, какого надежного помощника обрели вы во мне!

— Я верю вам, — сердечно ответила Жанна, — и надеюсь, что вы будете нам надежным помощником. Нам нужны именно такие люди, как вы. Другие вспыхивают и сейчас же гаснут. А наша борьба требует упорства…

— Так говорите, приказывайте, я готов! — с энергией воскликнул Столбин.

— Не так скоро еще! — улыбнулась Жанна. — Сначала еще надо многое подготовить. Кстати, вы все еще не знаете, с кем вы имеете дело. Мы — единомышленники, нас связывают в будущем общие планы; а в прошлом — общие несчастья. Я могу рассказать вам свою историю, зная, что вы поймете меня…

— Анюта! — с ужасом воскликнул Очкасов. — Но как же можно…

— Э, папа! — ответила Жанна, грустно улыбаясь, — разве позор на мне? Нет, я готова встать на площади и кричать всем и каждому, какие ужасы творятся у нас! Только тогда, когда каждый будет знать, что грозит ему самому, его матери, сестре, жене, невесте, только тогда, говорю я, можно рассчитывать на общее единодушие! Не знаю почему, — продолжала она, обращаясь к Столбину, — но я совершенно уверена, что вашей Оленьке ничего не грозит и она благополучно избегнет опасности. Но мало ли других Оленек, которые не отделываются так легко? Я сама из их числа. Если ваша собственная судьба еще не утвердила вас в сознании необходимости решительно восстать против наших ужасающих порядков, то прослушайте мою историю; быть может, она покажется вам назидательнее. Меня зовут Анной Николаевной Очкасовой. Я — дочь отставного генерал-майора Николая Петровича Очкасова, вот этого самого почтенного старца…