Людовик XIV

Расширенный маршрут предполагает еще и плавание по каналу. Но это уже другая история, потому что красота и удобство большого канала (как замка и парка) служат проведению определенной политики, а также являются наглядным примером морского превосходства Франции: флотилия канала — это миниатюрный образ грозного флота короля, которым командует де Турвиль.

Эскадра большого канала

Флотилия большого канала, снасти которой вырисовываются на горизонте, в конце королевской аллеи, которая видна сразу с террасы парка дипломатам и заезжим принцам и находится в распоряжении придворных, как бы приглашает совершить не какой-нибудь простой осмотр Трианона, а выйти в открытое море, совершить далекое морское путешествие, может быть, в направлении Западной Индии. У короля нет иного, более верного способа показать двору, парижскому светскому обществу, французам и иностранцам свой постоянный интерес к морскому делу, как продемонстрировать маленькие корабли большого канала — символ своего военного флота, — иначе ему пришлось бы посетить Тулон и Брест (а пока Людовик XIV успел только побывать в Дюнкерке). Людовик любит смотреть, как маневрирует Версальская флотилия, ему нравилось так же налаживать ее строительство и наблюдать за ним. Флотилии канала — это миниатюрное гениальное творение, приспособленное для навигации по небольшому водоему.

Мини-модели Его Величества используются, когда хотят, находясь на борту этих корабликов, совершить небольшое путешествие по парку, послушать концерт или полюбоваться иллюминацией. Но это настоящие маленькие суда: здесь все выполнено со знанием дела, с точным соблюдением форм, габаритов, силуэта, такелажных снастей боевых кораблей, которые они представляют. Допускается, в порядке исключения, плавание рядом с ними прекрасных венецианских гондол, управляемых лодочниками из местечка Сен-Марк, и миролюбивой колонии лебедей, чаще всего привозимых из Дании начиная с 1673 года: в 1681 году на канале их насчитывается 195 особей!^{291}

На большом канале есть несколько яхт английского образца, несколько баркасов, одна фелюга неаполитанского типа и особенно интересные три военных мини-корабля — настоящий боевой отряд, — построенные здесь же в 1685 году. Это «Дюнкеркуаз», большая барка (какими пользуются «каперы») [77] , собираемая плотниками, приехавшими из фламандского порта (таким образом Людовик показывает большую любовь к своему приобретению 1662 года, а Жан Бар был тогда всего лишь капитан-лейтенантом), «Реаль», «Гран Вессо». «Реаль» — копия настоящей галеры «Реаль», называемой также «Гранд галер», являющейся гордостью Марсельской эскадры. Настоящая галера была оформлена Пюже, а ее маленькая версальская сестра — скульпторами Тюби и Каффьери. Все части такелажа, тенты, декоративная обивка и флаги сияют переливчатым светом золота, серебра, лазури. Корабль «Гран Вессо» не был построен простым мастером. Для этого обратились к маркизу де Ланжерону, инспектору морского строительства, с просьбой сделать рисунок корабля и довести его строительство до конца. Из Амстердама была привезена — строительство голландской модели корабля обязывает — подходящая древесина. Для работы над ней были привлечены двадцать два плотника из Нормандии и из Прованса. «Гран вессо», несмотря на свое славное название, — не «Руаяль Луи» и не «Солей Руаяль», а всего лишь маленький фрегат, на котором установлено 13 пушек из бронзы, специально отлитых в мастерской семейства Келлер.

77

Так называли корсаров Дюнкерка.

С тех пор как во флоте королевства существует две эскадры: галеры на востоке и большие корабли на западе — Людовик XIV с 1686 года на своем канале выбирает попеременно для плавания то галеру «Реаль» (на нее он поднимается, например, 25 января 1686 года), то свой корабль «Гран вессо» (14 июня он плавает на этом фрегате). И так продолжается до того дня, когда врач Фагон, опасавшийся ревматизма Его Величества из-за большой влажности на канале, запретит эти невинные плавания.

Сейчас трудно себе представить то оживление и даже пестроту красок, которая царила прежде на этом канале с многочисленными причалами. Венецианские гондольеры предстают в одеждах из тафты, дамасских тканей или красноватой парчи, с золотыми или серебряными нашивками, в шелковых красных чулках. Но и матросы одеты почти с такой же элегантностью, их рубашки сшиты версальскими белошвейками. Все они живут возле большого канала в деревне Петит-Вениз, то есть Маленькая Венеция, построенной специально для них. Постоянный персонал насчитывает (здесь не учитываются ни семьи, ни солдаты галиотов, которые каждый год прибавляются в качестве временных гребцов) около пятидесяти человек. В 1687 году суперинтендантство строительства короля (расходы несет не морской флот, а интендантство) оплачивает труд капитана, боцмана, галерного смотрителя и его помощника, четырех плотников, двух конопатчиков, каптенармуса, двадцати шести матросов и четырнадцати гондольеров^{45}.

До конца царствования, несмотря на ревматические боли короля, эта флотилия будет продолжать бороздить большой канал, по которому всегда можно совершать водные прогулки или слушать у его берегов концерты. Персонал флотилии почти не будет сокращен. Если это флотское подразделение в миниатюре мыслилось как некий символ, надо было этот символ поддерживать. Так же будет поддерживаться наш настоящий флот: флот Турвиля и Шаторено, Пуэнтиса и Дюкасса, Кассара и Дюге-Труэна от Барфлера (1692) до Велес-Малаги (1704), от Велес-Малаги до Регентства. Бремя Версаля увеличивается пропорционально росту его мощи. С тех пор как был поднят над флотом флаг величия и славы, король и его слуги заботятся постоянно о том, чтобы он развевался. Во флоте мужественные капитаны отдают приказ прибить гвоздями к мачте флаг корабля.

Красоты замка

Можно пожалеть, что Людовик XIV не составил такой же гид-справочник для внутренних покоев своего дворца, какой им был составлен для осмотра его садов. Дворец, впрочем, такой большой, что нам придется ограничиться осмотром больших апартаментов. Оформление и расположение комнат так часто менялось, что нам надо выбрать дату или, по крайней мере, период, положивший начало изменениям в 1701 году.

Прежде всего надо подняться по большой лестнице, или Лестнице послов. Ее строительство было закончено во время заключения Нимвегенского мира (1678), и она как бы подтверждает «триумф короля и его мастеров-художников»^{291}. Лево сделал ее эскиз, а художник Дорбе руководил основной частью работ. Лебрен, Ван дер Мелен, Жак Габриэль, Ангье, Марси, Жирардон, Леонгр, Дежарден, Тюби, Каффьери, Куазевокс, десяток других знаменитых художников вложили изрядную долю своего таланта в это произведение. Поднявшись по лестнице, гость Версаля может свернуть на восток. Его взору предстанет мраморная комната, или салон Венеры. Здесь все мраморное: колонны и отделка, за исключением бронзовых капителей. Большие апартаменты короля достойны своего величественного названия, они очень удобны для приемов, и вскоре мы увидим, как эти приемы устраиваются. Далее следует салон «Изобилие», который соседствует с «кабинетом медалей» Его Величества и окна которого смотрят на город.

Выход с большой лестницы в другую сторону ведет в салон Дианы (бильярдная). В этом зале, изначально выложенном мрамором, как и соседний зал, можно восхищаться бюстом Людовика XIV, выполненным кавалером Бернини, а также мраморными и бронзовыми украшениями, которые соперничают по красоте с украшениями салона Венеры. По мифологии, за Дианой идет Марс, но салон Марса в общем известен как бальный салон. Предназначение каждой комнаты в больших апартаментах в дни приемов, которые устраивает король, влечет за собой изменение официальных названий залов, в результате у них появляются милые «имена». За салоном Марса расположен салон Меркурия, спальня, затем салон Аполлона, или тронный зал. Окна этой величественной анфилады, которую король теперь считает слишком большой, слишком холодной, слишком многолюдной, чтобы здесь жить, выходят в сады парка. С другой стороны центральной части замка — симметричные апартаменты (зал охраны, передняя гостиная, большой кабинет и спальня), которые принадлежат теперь герцогине Бургундской, унаследовавшей их от королевы и супруги Монсеньора. Обе анфилады соединены с западной стороны ансамблем, в котором находятся Галерея зеркал и два угловых салона (салон Мира со стороны принцесс и салон Войны со стороны короля).

Большая галерея, являющаяся гордостью короля и королевства, уже не первая такого рода. По воле Людовика XIV уже были созданы в Лувре галерея Аполлона, в Кланьи — галерея мадам де Монтеспан. Последняя затмевает две предыдущие своими необычными размерами — сорок ту азов (то есть 73 м) на 36 футов (10,40 м), своим великолепием, своей символикой. Даже в конце царствования, даже без серебряной утвари, пожертвованной в годы несчастий в 1689 году, Версальская галерея продолжает восхищать красотой и французов, и иностранцев, и, конечно, самого короля^{291}. Каждый понимает, или догадывается, что она призвана «прославлять монархию и нацию»^{243}. Росписи на потолке, выполненные самим Лебреном или под его руководством уже не в духе мифологических сюжетов, рассказывают о славных или благотворных деяниях в первые восемнадцать лет личного правления, то есть «с 1661 года до Нимвегенского мира»^{53бис}, о наведении порядка в королевстве, о военных действиях, об успехах дипломатии, о великих свершениях и актах правосудия или милостях короля. Не без умысла на центральной росписи представлен «король, который управляет лично»^{243}. По воле совета история Людовика XIV заменила Геркулеса и Аполлона; по желанию Кольбера «французский порядок» начал превалировать над античным, или итальянским. Широкое использование зеркал в повседневной жизни свидетельствует об успехах индустрии, ставшей наконец способной соперничать с Мурано. («В самом Версале за один лишь 1682 год было истрачено 37 982 ливра на зеркала»^{243}.) Мансар превратил в шедевр эту выставку высоких технических достижений Франции. Он сделал «напротив каждого оконного проема, который выходит на дали Версальского парка, второе окно, обладающее отражательными свойствами зеркал. И таким образом галерея одной стороной выходит окнами в сад и другой же открыта саду, но открыта per speculum in aenigmate [78] (в аллегорию через зеркало). Сначала взгляд устремляется в небо и холмистые дали, а затем падает на пруд, затянутый легким туманом, спускается к невозмутимо чистой глади воды и, отражаясь от нее, опять устремляется ввысь, в бесконечные дали, которые совсем не похожи на реальные»^{243}. На самом видном месте во дворце, который, кажется, похож с первого взгляда на лучшие произведения классического образца, Людовику XIV и Ардуэну-Мансару захотелось построить «этот шедевр, создающий иллюзию стиля барокко, это совершенное произведение с заложенной в его основе двойственностью»^{243}.

78

Благодаря иллюзии зеркала.

Если воспользоваться Лестницей королевы, подойдя со стороны королевского двора, то попадаешь в зал охраны короля, окна которого выходят на мраморный двор. Он ведет в большой трапезный зал («Зал, где король ест», — так его тоже называют), в котором есть помост для музыкантов, играющих во время ужина Его Величества. Отсюда придворный может войти в салон «Бычий глаз», созданный в 1701 году путем соединения прежней гостиной и прежней спальни Людовика XIV. Эта знаменитая комната, над которой все еще трудятся, вызывает восхищение аттиком, «изгибающийся карниз которого был украшен по приказу короля фризом с гипсовым барельефом, представляющим детские игры»^{291}. Как в Зверинце и в Трианоне, Людовик XIV, Мансар и Робер де Котт подготавливают здесь тот XVIII век, который славится своей элегантностью и яркостью красок, игрой детского воображения, созвучной природе садов.

Швейцар слегка скребет пальцами дверь (здесь никогда не стучат), и вас вводят в спальню Его Величества. Альков короля соприкасается с Галереей зеркал. Людовик из экономии сохранил долю прежнего убранства. Он просит Робера де Котта и скульпторов лишь освежить и сделать более светлым помещение, «сочетая гармонично белое с золотом, на котором преобладали бы амуры, трельяжи и цветы». Он следит за деталями — за дверными замками и оконными задвижками, за балюстрадой для своего ложа, приказывая, например, 28 февраля 1702 года «сделать ролики, чтобы прикрепить занавески к аттику над тремя окнами его спальни… и просверлить арочные перемычки окон, чтобы протянуть там веревки, что позволяло бы спускать занавески, поднимать их снизу вверх, и все хорошо приспособить»^{243}. Старый монарх не утратил своей одержимости «вникать в детали», даже наоборот. Если «короли строят на века»^{42}, они не должны пренебрегать мелочами. Людовик XIV так всегда думал.

С момента вставания короля до того момента, когда он ложится спать, королевская спальня является сердцем и душой двора, открытая для большого числа людей и слишком доступная. Под предлогом желания засвидетельствовать свое почтение хозяину Версаля придворные наводняют эту комнату и превращают ее в публичное место. Пришлось предохранить ложе короля балюстрадой и поставить охрану. Гвардейцы, как и комнатные дворяне, циркулируют или сидят перед этой оградой, за которой и находится то единственное место, которое принадлежит лично королю. Но в глазах умного и проницательного человека подобное обустройство спальни короля — это олицетворение французской монархии, которая ни чрезмерно величава, ни слишком простодушна, но одновременно человечна и респектабельна. Для того, кто разбирается в деталях символов, балдахин в этой знаменитой спальне как бы означает, что Франция охраняет покой своего шестьдесят четвертого короля.