Люгер

Секунда, еще одна... И грохнуло, был бы не готов, оглушило. Огненный цветок разогнал поражающие элементы, которые хлестнули в разные стороны.

Звон разбитых стекол, чей-то визг, еще несколько совсем уж заполошных выстрелов.

Затем ор, мат, скуление.

И дикий визг. Но тот несся откуда-то из подсобного помещения.

Я резко выглянул и тут же спрятался обратно, обернулся на долю секунды, разглядел, что бармен уселся на пятую точку, тряс головой, словно пытаясь вытряхнуть воду из левого уха, в глазах же растерянность и абсолютное непонимание, где он находится.

Мои противники же, оба валялись сейчас на полу.

Не теряя ни секунды, я в одном диком прыжке, перепрыгнул барную стойку, сбивая несколько кружек ногами и с бросился к страдальцам. Удивительно везучие уроды! Катались, матерились, причитали, но были живы.

Я отпнул револьвер и ТТ подальше от уродов, резко перевернул одного, отчего тот взвыл, и, смотря в полные слез глаза, спросил.

– Кто послал?!

– Сука... Пошел ты!
– тот видимо неверно оценил обстановку, - Врач, мне нужен врач! Ты понял?

Вот это заявка! Я даже в неком недоумении замешкался, но контроль никто не отменял, да и на второго жути нагоню, сразу поймет, что шутки плохи.

Выстрел.

И зря.

Второй сейчас не смог бы говорить в любом случае. Перевернул, а морда у него - кровавая каша. Да и хрен бы с вами!

Вдавил спуск, пистолет чуть подбросила.

И оба пациента сучат ногами в конвульсиях. А то врача им! Бабу не заказать?

Обернулся. Твою же маму! Мужик, пивший до этого пиво, тоже катался по полу, прижимая к лицу окровавленные ладони. Так и хотелось сказать, извини, мол, парень, накладка вышла. Но ведь сам идиот, стрельба сколько длилась, не меньше двадцати секунд, за это время не убраться подальше... Не знаю, как он в Улье выжил!

Еще краем глаза успел отметить девчонку-официантку, довольно симпатичную деваху, которая вроде бы была абсолютно целой, но орала так, что делалось страшно. Как в мультфильме из детстве, что-то там про бабку или бабу Перепелиху.

– Заткнись, дура!
– погрозил я ей, лучше бы этого не делал. Мощность крика увеличилась сразу на несколько децибел, не знаю, как остатки стекол, оставшиеся после взрыва, не попадали.

Вновь повернулся в сторону входа. Не бежит ли кто на помощь убитым?

Нет, никого!

Из-за ора дамочки отдаленный рев сирены казался тихим и безобидным.

Вдруг, как по команде, женщина заткнулась. А я, обернувшись, почти уперся носом в зияющий провалом ствол помпового ружья.

– Бросай оружие! И руки держи, чтобы я видел! Или Ульем клянусь, твои мозги будут соскребать со стен моего бара!
– голос Михалыча дрожал от ярости. Бенелли в руках тоже.

Рев сирены приближался, а к бару уже бежали вооруженные люди. С автоматами, винтовками, с миру по нитке...

– Ну, бегом!

– Так бегом или медленно?!
– спросил я, стараясь, чтобы голос не дрожал от адреналина.

– Медленно, аккуратно, но быстро!
– подытожил тот.

И передернул помпу. В ставшей звенящий тишине, пластиковый патрон, покинув окно выбрасывателя, врящаясь глухо шлепнулся о пол, а потом звякнул донцем, покатился дальше.

Медленно-медленно, не делая ни одного резкого движения, я, удерживая пистолет указательным пальцем, за спусковую скобу, развел руки в стороны, затем поднял.

– На колени, я сказал на колени! Богом клянусь...

Выполнил требуемое. Не я первый начал, и по Законам Острога был в своем праве, чего и добивался.

– А теперь сцепи руки на затылке! И быстро-быстро, я сказал!

А потом мне в лицо прилетел ботинок, это сбоку подскочил забулдыга.

– Я тебя урою, сука!
– заголосил он, - Тварь!

Выглядел он пусть и страшно, но по меркам Улья - не особо. Посекло осколками немного рожу, глаза на месте. Ну да, нос на коже висит - херня, до свадьбы заживет. Крови правда много - все заляпал и меня тоже, но раз драться лезет, значит, ничего серьезного - жить будет. Можно было перевести все в партер, и навалять ему еще немного до кучи насрав на Михалыча и его клятвы, но перегорел уже, да и грубияна оттащили, забежавшие в бар вооруженные мужики. Поэтому я только сплюнул кровавую слюну.

– Михалыч, что за у вас тут война?!

– Да хрен его знает. Вон у того надо спрашивать, - стволом ружья указал хозяин заведения в мою сторону.

– Не боись, спросим! - подытожил голос, - Твою мать, это же охранники с точки Люли...

Люля, люля... Что-то знакомое. Точно - это же крестник Цемента.

Вот же мразь, и здесь, сука, нагадил!

2.1-3

– 3 -

– Это формальность, - убежденно заявил Дохлер, - Ясно же, что ты сидел нормально, никого не трогал, я и запись видел. К тебе полезли эти мудаки, в итоге огребли! Ну лишканул малость... С кем не бывает.

И пронесся из угла в угол. Камера, куда меня поместили до судебного разбирательства, - подвальное помещение без окон, три на два метра, с тусклой лампой под высоким, не меньше четырех, потолком. Выделялась на стене выцарапанная надпись готическим шрифтом: «I am /I can», учитывая, что остальные слова и словосочетания никакой особой смысловой нагрузки не несли, кроме как сугубо описывающей обстановку и отношение к заключению в целом, это был блеск: Я есть, значит, я могу. Надо же, занесло философов-эстетов и в эти края.

– Камера для смертников! У нас тут все быстро, заскучать не успеешь, повесят или башку срубят, - усмехнулся пузатый провожатый, гремя ключами, отпирая массивную стальную дверь.

Окно кормушки, две камеры наблюдения расположены высоко, чтобы слепых зон не было. Вот и вся обстановка. Ах, да, главное - тяжелое металлическое явно кованное железное кольцо, вделанное в стену, на уровне пояса, к которому меня сноровисто приковали наручниками два дородных конвоира, втолкнув в полутемное помещение, после слов тюремщика.

Сбежать отсюда... Не знаю, не знаю. Вряд ли кто-то смог бы даже с Дарами Улья, если только он мог ходить через стены. Мне же отчего-то даже не удавалось переместиться в этом стакане. Умение не откликалось, как я не старался. Да и стальные браслеты на запястьях, стянутые с безумным идиотизмом товарищей знавших толк в садизме, сводили на нет все мысли о свободе. Как и с каждой минутой терялось ощущение рук. Вот же суки! Несколько часов, и поможет только ампутация. Хотя, это же Улей. Но...