Люкс-мадера-фикус

– - Но тут нет никакого Николая Квасова, -- удивился я.
– - И не должно быть по условиям нашего с вами договора.

– - Да его фактически, будем так сказать, и нету...
– - замялся куровод.
– - Он у тебя в зимней кухне базируется.

Зимняя кухня была заперта на ключ, пользовался я летней, расположенной на веранде.

Излишне говорить, что информация о неведомом сожителе мне решительно не понравилась.

– - Да ты не переживай, -- поспешил успокоить меня Чузыркин.
– - Он тихий, особенно когда из ИТК вернулся.

– - Из ИТК?!

– - Из исправительно-трудовой колонии.
– - И, не зная, чем еще положительно охарактеризовать, прибавил: -- А уж когда впадает в оцепенение, его вообще не слышно. Лежит и курит. Что с него взять, с ненормального...

– - Он еще и ненормален?
– - механически переспросил я, задумываясь. О чем -- объяснять излишне.

– - Ну да!
– - ухватился за вопрос Чузыркин.
– - Ведь он такое отчудил восемь лет назад -- все Домодедово на ушах стояло!

И тотчас принялся излагать драматическую историю влюбленной пары и двух оставшихся не у дел супругов.

Услыхав имена действующих персонажей, в частности Юлии и Романа, я по ассоциации вспомнил название шекспировской пьесы -- в том его виде, как оно было впервые переведено на русский: "Роман и Улита". Улита -- Джульетта, греческий вариант -- Юлия; Роман -- Ромео. Да и страсти в драме Юлии и Романа -- не говоря уж о Квасове и Людмиле Федоровне -- по своему накалу показались мне тоже достойными темперамента английского драматурга.

Вдруг Чузыркин прикусил язык. Во двор вошел незнакомец -- высокий, седой, коротко стриженный, лет пятидесяти. Одет он был в серый костюм в полоску и вишневый галстук, в одной руке нес дипломат, перехваченный проволокой, в другой -- пластиковый пакет, скорее всего с продуктами. Увидев нас, сухо поздоровался, достал с притолоки самопростейший ключ и отомкнул дверь, как я понял, в зимнюю свою кухню.

Чузыркин, сославшись на дела, улизнул к себе, а минут этак через десять незнакомец вышел во двор уже в спортивном трико и с мокрыми волосами. Теперь морщины на его загорелом лице были сложены в самую что ни на есть приветливую улыбку, глаза смотрели ясно, доброжелательно.

– - Не буду темнить, -- произнес он сиплым, прокуренным голосом.
– - Я Квасов Николай Иванович. Можно просто Коля.

Он протянул ладонь, покрытую ороговевшей кожей, по твердости не уступавшей наждаку.

Я назвался одним именем, без отчества и фамилии, пожал "наждак".

– - Чузыркин сказал, что тут будет жить не то профессор, не то продюсер, а я гляжу -- нормальный мужик, -- заметил он.
– - У нас на зоне таких уважали. Так ты профессор или продюсер?

Я тоже не стал "темнить", честно сказал: писатель.

С достоинством откланявшись, он скрылся за дверью кухни. Вскоре оттуда послышался богатырский храп.

– - Теперь фактически неделю ты его не увидишь, -- заверил меня появившийся вновь Чузыркин.
– - А то и две. Ну разве что ночью, когда в дежурный магазин пойдет. Или поутру -- в туалет. Так что живи, будем так сказать, спокойно!

Спокойно ли, беспокойно ли -- ничего другого мне и не оставалось, деньги по неопытности я заплатил вперед.

Одичав в Москве без живой природы, лишенный радости мышечного труда, я с азартом взялся за обустройство быта. С утра до вечера, да и ночью тоже, мысли мои витали не вокруг фабулы и сюжета давно задуманного романа, а исключительно вокруг дачных преобразований. Я размышлял, как усовершенствовать люфт-клозет, что предпринять, чтобы дверь на веранду отворялась плавно, без скрежетания о половицы. Разделочный столик возле плиты сколочен был на живую нитку -- следовательно, нужно было укрепить столик. В починке нуждались и стулья, и табуретки. Также надо было зашить хоть бы тем же штапиком щели в стенах веранды, перевесить светильники, прибить крючки, заменить прокладку в водопроводном кране -- да мало ли дел в хозяйстве!.. Я вкопал стол под яблоней, установил скамейку, наладил уличный рукомойник. Чузыркин, поначалу ревниво отнесшийся к моей самодеятельности, смекнул, что она ему только на руку, и, когда я удачно вписал каменную ступеньку к хозяйственному сараю, удостоил искренней похвалы:

– - Люкс-мадера и даже фикус!

Николай Иванович признаков своего присутствия не подавал. Чузыркин ворчал все более недовольно:

– - Сколько можно в оцепенении находиться!

Седьмое или восьмое утро моего дачного времяпрепровождения ознаменовалось гирляндами вывешенных на просушку пиджаков, брюк, рубашек, всевозможного исподнего, простыней, пододеяльников (кажется, висело и само одеяло).

Ночью до меня доносились какие-то звуки, связанные с водой: что-то булькало в зимней кухне, переливалось из емкости в емкость, что-то, похоже, жамкалось и шлепалось с сырым чавканьем. Во сне я не понял природу звуков, теперь же все встало на свои места.

Неутомимая прачка Николай Иванович махал косой у забора, выкашивая под корень живописные лопухи, великолепную крапиву и какие-то буйные, рослые зонтичные растения. Недельная щетина на его запавших щеках посверкивала под солнцем, отчего лицо не казалось небритым, а, напротив, как бы облагораживалось серебряным обрамлением.

– - А-а, сосед!
– - проговорил он ясным, веселым голосом.
– - Что так рано?

Я посчитал неудобным объяснять, что вышел по малой нужде, и пожал плечами.

– - "Купца" будешь?
– - предложил он, втыкая косу черенком в землю.

– - А что это?
– - заинтересовался я.

– - Это крепкий чай, но не чифир. Только что заварил, настаивается.

– - Спасибо.
– - Я отказался и сказал, что наловчился заваривать чай с мятой и смородиновым листом.

– - Вот это зря, -- улыбнулся Николай Иванович, -- чай такими добавками оскорблять нельзя. Либо трава, либо чай, третьего не дано. Ну так как?

– - В порядке эксперимента, -- ответил я, всю жизнь заваривавший крепчайший чай и только сейчас узнавший его подлинное название.

К чаепитию присоединился и наш хозяин.

– - В Домодедове был?
– - спросил у него Николай Иванович.

– - Сегодня собираюсь.

– - Когда?

– - Где-нибудь к вечеру. Раньше девяти моих квартирантов фактически не бывает. Они магазин держат.

– - Как съездишь, сразу ко мне, -- попросил Николай Иванович.

– - Доложусь, -- обещал Чузыркин.

5

В тот вечер, наломавшись с непривычки на огороде, я лег рано и скоро выспался, иначе бы не услышал их разговора. Пора сказать, что мою комнату с зимней кухней соединяла легкая дверь, загороженная с моей стороны платяным шкафом. Слышимость была стопроцентная.

– - Что так поздно?
– - спрашивал Николай Иванович.

– - Электричку ждал, авария была на линии.

– - Ну, как они?

– - За первый квартал получил сполна. Согласно условиям договора.

– - Да я не про твоих квартирантов спрашиваю!
– - перебил Николай Иванович.

– - Юлию видел, Романа Викторовича не дождался. Домой приезжает за полночь.

– - Ну что Юлия? Как хоть выглядит?

– - Вроде как не в себе, глаза блестят. Но трещит без умолку. И только от нее и слышно: Ромочка то, Ромочка это, да какой у Ромочки бизнес прибыльный!