Люська

Мне оставалось полгода. Полгода этой войны. Полгода, всего шесть месяцев, и всё, домой! Мой молодой, мой дух, мой сменщик, был высокий худощавый паренёк из Тамбова, Вова. Почти земляк. Я не сильно его гонял, но иногда и ему доставалось, и он, дул губы и щёки, напрягаясь в местах общего пользования. Всё также продолжались рейды, переходы и конвои. Всё было как было. И я считал дни, не так как раньше, не, сколько осталось, а сколько прошло. Вечер, значит, ещё один день прошёл. Утро, новый день начался. Значит, вечер будет, и он пройдёт, и ещё на один календарь меньше.

Подъём. Завтрак. Как обычно. Всё, как и вчера, если ...

Но как то мне, вдруг, стало тревожно. В штаб вызвали прапорщика, командира нашей мобильной группы. Потом туда же полетел сержант, его зам. Моё чутьё на опасность не подвело. Через час мы уже тряслись на броне, преодолевая подъёмы и спуски горной дороги. Разведка подступов к одному горному кишлаку. Кто-то там засел, или кто-то должен засесть. Какая разница? Наше дело разведать и доложить.

Приехали. Попрыгали с брони. Дальше пешком. Верный, железный друг здесь подождёт. Горы ему не по зубам. Пошли, с богом. И сразу, на первом повороте, растяжки. Мы с Вовой из Тамбова выдвигаемся вперёд всех, работаем. За каждым поворотом сюрприз. А поворотов один на одном, и ещё парочка в придачу. Запарились, а пацаны сзади, в пределах видимости. Сидим, курим, отдыхаем. Командир, прапорщик Зимин, подбежал с вопросом:

– Ну что?

– Да вот.

И показал ему сидор наполовину забитый гранатами.

– Во как!

Подозвал сержанта.

– Серёга! Там, что-то серьёзное. Передавай на базу. Дорога к селу заминирована, на подходах издалека, растяжки густо насыпаны. Возможно, в кишлаке гости. Не просто всё это. Духи готовы к встрече. Всё четко, наступишь - рванёт. Слышно будет на сто вёрст вокруг.

А вы, браточки, вперёд. Скрытненько. Под ножки внимательно. Ну что мне вас учить.

И назад, к группе, к рации, докладывать.

– Пошли Вова. Кончай перекур.

Немало таких тропок исходил за год. Всяко бывало, но здесь очень много игрушек. Вова мину нашёл, откапывает. И у меня в ушах запищало. Наклоняюсь, вот она. Вот, вижу...

Сухой щелчок и Вова просипел шепотком:

– Саня, у меня, что-то сзади, Саня!

– Сиди, не дёргайся! Сейчас приду! Не ссы! Сиди!Жди!

Подхожу тихонечко.

– Оп-па!

Вова с одной валандался, а вторая железка сзади под левой ногой. Хитро придумано, почти под стеной.

Сиди Вова, я сейчас. И начинаю, но как то... и вдруг, понимаю, что всё! Конец! Я ничего не могу сделать.

Не успел, сейчас рванёт!

Толкаю парня вперёд, сильно толкаю, и прыгаю сам. Но поздно...

И темнота. Простая темнота. И нет ничего. И нет тревоги, ожидания и нет света. Наверное, я умер.

И почему то знаю, что Вовка не погиб, и даже не ранен. Дослужит до дембеля, будет награждён, и уедет домой в свой Тамбов. И через тридцать лет он, генерал милиции, начавший служить простым сержантом, начальник Тамбовского УВД, освободит город от нескольких воров в законе и покончит с жестокой войной преступных группировок. И ещё знаю, что прапорщик Зимин, станет мэром в своём родном городе Перми. Так вот и станет. После вывода войск, уйдёт на пенсию, займётся бизнесом, а потом и политикой. И на своём посту сделает много хорошего простым людям. И никогда не забудет Афганистан.

А сержанта убьют, на Кавказе. После Афгана он останется в армии, прапорщиком.

Остальные из группы будут живы, и проживут свою жизнь по-разному, каждый свою.

А у меня...

Только темнота и тишина. И нет чувств и желаний. Ничего. И я не злюсь и не дергаюсь.

Я просто здесь в темноте. И я один. И нет света. Одни мысли, думы. Зачем? Где я? А вопроса нет, и желания нет, и ответа нет. Я всё знаю и не знаю ничего. Я жив? Я мёртв? Всё равно. Темнота и тишина. И приходит знание. Знание чего? Знание всего себя....

Степи Донские. Удельная земля рода кайсаков. Кочевые курени Айюхана. Касожского ханства, перешедшие во владение русского князя Мстислава, победившего кагана касогов Редедю в богатырском поединке,один на один.

Не бил и не гнал князь кайсаков. Оставил на землях у Дона. Не обделил заботой и не давил данью. Но в дружину позвал, потребовал, и в походы.

Когда Мстислав с Редедей бился, Айюхан со своими батырами в войске ханском перед русским войском стоял. И все видели тот поединок. И потом, склонив головы, пошли под княжью руку. Не много князь обещал, но все выполнил, ничего из своих слов не нарушил. И в походах, и в мирное время не обижал кайсаков. Платил щедро, за службу, не жадничал. По договору. И сам Айюхан, и его бойцы привыкли уважать русича. Под ним, и с ним, смело ходили и в бой, и сторожить рубежи Дико поля, Донской земли- Русской.

Когда Мстислав умер, призвал великий князь Киевский Ярослав Мудрый кайсаков к себе. Среди немногих половецких узденей, Айюхан нашёл в русичах достойных соседей и всегда дорожил дружбой с ними. Три сотни воинов с собой привёл в Киев. И ушёл, по просьбе князя на границу, сторожить подступы. Сторожить сторожил, границу соблюдал, но попутно, устраивал забавы молодецкие, набеги на не дальние селенья людей полянских. Далеко не бегал, много не брал, людишек в пустую, старался не бить. Но сотни без дела держать не мог. Воин без боя не воин уже. Разъезды свои в разные стороны посылал, а гонцы три раза на дню доклады несли. В один день прискакал из дальнего поиска молодой лучник. Заметили дозорные дымы от костров. Войско печенежское. В тот же час поскакал в Киев гонец с сообщением, а кайсаки остались разведку вести. Каждый день несли новости гонцы Айюхановы, а сам он неотступно за врагами шёл. Но заметили их печенеги. Пришлось им малый бой принять с большим отрядом. Не ждали степняки, но увидели, и рванули на пограничников, порубежников. Не равны были силы, бились кайсаки умело и яростно, но мало их было. Верные слову, все погибли. Лишь средний сын Айюхана, Бури с последним отцовским словом-донесением, вырвался из боя и принёс вести князю русскому. Не сдались кайсаки, и сам хан, пронзённый стрелами, умирая подгонял сына и сыпал проклятья убийцам.

Я не знаю как получилось, но я узнал и увидел умирающего батыра. Я был перед ним, на этом поле сражения, а конные печенеги копьями добивали раненых. Но нам не мешали. Не видели. Не чуяли. И мы говорили.

– Кто ты?- прохрипел Айюхан.

И я понял. Это он, мой ранний предок, это с него началась моя фамилия.

– Я твой потомок. Дальний.

В глазах умирающего воина вспыхнул интерес , губы растянулись в неуверенной улыбки. Он мне почему то сразу поверил. Поверил и узнал.

– И сколь далеко по годам.

– Около тысячи лет.

– Благодарю вас, боги!

И с последним вздохом

– И все кайсаки?

– Да. Моя фамилия, прозвище, по-твоему, Казак. Александр Казак.

– Спаси господи! Не чаял, но радуюсь! И благодарю тебя единый бог! Нет радости больше перед смертью, чем знать, что твоя кровь в потомках течёт, что твой род в веках сохранился! Спасибо господи! Иисус Христос! Прими мою душу грешную!

И ушёл. Умер

Орды кочевников на Киев шли войной, не набегом. Ярослав успел дружины собрать и разбил печенегов на подступах к городу. Нанёс сильнейший урон печенежским завоевателям, земли русской стяжателям.

А Бури в дружине княжеской бился, смело бился и выжил. После этой войны звал его князь в свою дружину, но Бури домой, на Дон попросился. В родной курень, к родне, к матери.А мать его русской, славянкой была, Ладой звали, красавицу. Айюхан её не набегом брал, по согласию. Свадьбу дважды играли, на её земле - Черниговской, и в степи Придонья, в куренях кайсачьих. И с тех пор, со свадьбы, был Айюхан православным, крестился. И детей крестил. И Бури, и другие дети христиане. Одной веры с русскими.