Лютер

Каэтан вздохнул. Он опустил лампу и смерил своего спутника пристальным взглядом.

— У вас по-прежнему есть какие-то тайны, Джироламо, которые вы не хотите мне доверить. Признавайтесь: к чему вы все-таки расположены?

— К служению Господу, ваше высокопреосвященство, — твердо ответил Алеандр. — Трудиться во имя того, чтобы восстановить Господню Церковь, чтобы воссияла она в той чистоте, которой заслуживает!

Кардинал с сомнением склонил голову набок, словно размышляя над ценностью предложенного ему товара.

— Ах вот как! Так, значит, не стоит вводить вас в искушение, — проговорил он. — Что ж, наверное, вы правы. Я сам давно уже жду появления человека, который встряхнет мир христианский.

Сердце Алеандра вдруг забилось сильнее. Никогда прежде Каэтан не разговаривал с ним столь откровенно. Пение монахов во дворе папской резиденции стало громче. Они славили нового папу Льва X, и Алеандр стал размышлять, не на него ли возлагает кардинал свои надежды. Неуверенно последовал он за своим патроном к маленькой дверце, которая вела на балкон южного крыла дворца.

А в Виттенберге в лекционном зале коллегиума на Лангештрасе собрались в это утро студенты маленького местного университета.

Первое время лекции читались в помещении францисканского монастыря, но теперь в распоряжение магистров и студентов, благодаря великодушному покровительству земельного князя, было предоставлено солидное двухэтажное здание с красивым лепным фронтоном и гордой башенкой на коньке островерхой крыши. Здесь было несколько лекционных залов, отделанных деревянными панелями, лаборатории, аудитории для проведения семинаров. Лестница вела наверх, в крохотные каморки студентов. Удобство состояло в том, что в считанные минуты студенты добирались из них вниз, на занятия, и поэтому не опаздывали, но сами каморки были столь же тесны и холодны, как комнатки школяров, обучавшихся в бурсах, разбросанных по городу там и сям. Даже лечебница для бедных на западной окраине города сдавала студентам виттенбергской Лейкореи — так назван был этот университет при его основании — скромные помещения для ночлега. Преподаватели, которые в основном принадлежали к различным монашеским орденам, в жилье не нуждались, они обитали, как правило, в своих монастырях.

— Прошу тишины! — прервал гомон студентов человек в темно-синей бархатной мантии.

Он снял свою шапочку и чинно прошествовал на возвышение, к кафедре, откуда ему хорошо были видны ряды молодых людей, собравшихся на его доклад о церковном праве. Меж залатанных курток и камзолов из дорогого лейпцигского сукна время от времени мелькала грубая ткань монашеской рясы.

— Extra ecclesium nulla salus, — торжественно возгласил магистр Андреас Карлштадт, пытаясь ладонью разгладить мятые листки с тезисами своего доклада. — Вне Церкви нет исцеления. Спор об этом ведется уже более четырнадцати веков. С первых дней основания Церкви.

Он на мгновение замолчал, приметив молодого монаха-августинца, который устроился на дубовой скамье в последнем ряду. Карлштадт удивленно поднял брови — ведь его лекции считались обязательным предметом для студентов, и сюда редко заглядывал кто-либо из его коллег. Вместе с тем монах, которого ему несколько дней назад представили как отца Мартина Лютера, казалось, воспринял его слова с большим воодушевлением.

Карлштадт откашлялся и продолжил свою речь.

— Но теперь Пятый латеранский собор подтвердил изречение святого Киприана. Нет никакой иной возможности избежать бездны ада, кроме как примкнуть к Священной Римской Церкви и стать ее горячим приверженцем!

Студенты воспринимали выступление Карлштадта спокойно, без всяких эмоций. Кое-кто делал записи на оборотной стороне узких полос пергамента. Бумага была дороговата, и книгопечатание мало что изменило. Встрепенулась молодежь только тогда, когда неожиданно слова попросил какой-то монах. Магистр с недоумением взирал на человека в одеянии нищенствующего ордена. Несмотря на то что студентов всегда призывали отстаивать на диспутах свою точку зрения, все же редко случалось, чтобы профессора прерывали во время лекции.

— Профессор Карлштадт! — громко крикнул Мартин, и голос его разнесся по сумрачному помещению. — Вы забыли упомянуть, что и в Восточной Церкви есть люди, которые преданно следуют Христову учению. Что сказано в решении Латеранского собора о наших православных братьях и сестрах?

Магистр молчал. Неприязненно смотрел он на дерзкого нарушителя спокойствия и от души сожалел, что перед ним не какой-нибудь простой студент. Такого юного наглеца он бы живо выставил за дверь, чтобы тот поостудил свою горячую голову на свежем воздухе, а тут он вынужден был отвечать.

— Православные христиане, так называемая греческая ортодоксальная церковь? — проскрипел он голосом, полным презрения. — Очень просто! — Карлштадт принялся лихорадочно рыться в своих бумажках, но потом понял, что они ему совершенно не нужны. — Один из ранних церковных документов ясно говорит о том, что епископ Римский, а вовсе не какой-то греческий патриарх является преемником святого Петра. Вы ведь не будете отрицать, святой отец, что Господь наш Иисус Христос вручил ключи от Царствия Небесного не кому иному, как Петру?

— В таком случае тех святых, которых канонизировала Восточная Церковь, мы должны считать проклятыми? — крикнул в ответ Мартин. — Ведь епископу Римскому они никогда не подчинялись!

Карлштадт сжал кулаки, капельки пота выступили на его высоком лбу.

— Вы… вы не поняли самого главного, святой отец. И здесь не место…

— Но ведь это — неизбежное следствие тезиса Киприана, — не дал ему договорить Мартин. — Тогда православным христианам заказан путь к спасению. А может быть, это предположение опирается на чересчур буквальное прочтение известных слов из Евангелия от Матфея: Es Petrus, et super hanc petram aedificabo ecclesiam meam?

— Спасибо, мы все более-менее знакомы с этими строками, — прервал его магистр.

Он ощущал полную свою беспомощность и понимал, что этот молодой монах испортил ему всю лекцию. Он и студентов, похоже, уже перетянул на свою сторону, ибо его последнюю реплику сопровождал одобрительный гул аудитории. Таких вещей ни в коем случае нельзя было допускать. Карлштадт резко выпрямился и гневно прокричал:

— Я никак не ожидал, что именно представитель уважаемого августинского ордена осмелится поставить под сомнение авторитет церковного собора, доктор Лютер!

Мартин побледнел, чувствуя, что сотни глаз направлены теперь на него.

— Я ничего подобного и не делал, профессор Карлштадт, — медленно произнес он. — Невзирая даже на то, что Четвертый собор признал, что Киприан мог ошибаться, это не исключено…

— Что вы имеете в виду? — спросил какой-то студент, который сидел перед самой кафедрой и усердно записывал каждое слово, звучавшее в споре.

— Ну как же, собор 1215 года постановил, что при определенных обстоятельствах и вне Римской Церкви вполне возможно спасение души, ведь милость Господа нашего Иисуса Христа безгранична!