Лжедмитрий I

В архивных делах Польской короны осталось подробное описание краковского торжества под названием «Церемониал или описание обручения (sponsaliorum)посла великого князя Московского Димитрия Ивановича с дочерью сандомирского воеводы Мнишка панной Мариной, 1605 года, ноября 29, в Кракове». Обручение состоялось в доме, расположенном на главной, рыночной площади Кракова, неподалеку от Мариацкого собора. В одной из зал этого дома был специально приготовлен «прекрасный алтарь». Церемонию проводил двоюродный дядя Марины Мнишек краковский кардинал Бернард Мациевский. Но главной особенностью свадьбы стало то, что ее посетили сам король Сигизмунд III, его сестра шведская королевна Анна, королевич Владислав, нунций Рангони и многие высшие сановники Речи Посполитой. Все это создавало трудности с точки зрения дипломатического этикета, но их успешно обошли тем, что московский посол со своей пышной свитой в 200 всадников сначала дожидался приезда из Вавельского дворца короля, а потом был у него на приеме и целовал ему руку.

«Царица венчалась в белом алтабасовом, усаженном жемчугом и драгоценными камнями платье, очень дорогом; на голове у нее была небольшая корона, усыпанная очень дорогими каменьями» — такой предстала Марина Мнишек гостям. Когда ее привели, посол Афанасий Власьев повторил от имени царя Дмитрия просьбу благословить его брак с Мариной Мнишек: «перед венчанием посол стал говорить речь, в которой говорил, что прибыл для этого дела по воле своего государя и просил у Сендомирского воеводы его дочери и родительского благословения».

Особую торжественность моменту должны были придать ораторские выступления канцлера Льва Сапеги и других высших сановников Речи Посполитой. Судя по изложению этих речей в цитируемом «Церемониале», многие хвалили «славный дом девицы, ее воспитание и богатство добродетелей» и обращали внимание на верность слову царя Дмитрия: «что он по раз принятому намерению и обещанию в знак благодарности за благорасположенность, какую видел к себе со стороны Сендомирского воеводы и при дворе, вступает в брак с дочерью воеводы».

Целую проповедь сказал, как и положено перед венчанием, кардинал Бернард Мациевский. Он также хвалил достоинства жениха — великого царя и государя великой России (царский титул заранее написали на бумаге). Его «удивительная речь» о предстоящем браке царя Дмитрия Ивановича и Марины Мнишек была посвящена обстоятельствам воцарения русского царя с помощью самого короля Сигизмунда III. В день свадебного торжества можно было проговорить то, о чем обычно предпочитали не упоминать. «Бог так часто наказывал их разномыслием, — говорил кардинал о русских, — что они то замышляли искать себе государя за морем или в соседних странах, то сажали на престол своих великих государей незаконных наследников. Теперь Божиею милостию и устроением они нашли себе надлежащего государя в государствах его величества, нашего милостивого государя. Не место здесь говорить, какие милости и какую помощь получил царь от его величества. Сам его величество царь Димитрий, помня это, зная также планы его величества короля и этого королевства, открыл благочестивому государю свои намерения прежде всех государей и, кроме того, желая еще больше доказать свою благодарность, берет через тебя, господин посол, супругу себе (слова, положенные в чине венчания) в этих государствах, берет свободную шляхтенку, дочь благородного сенатора из благородного рода».

После этого все запели одну из самых торжественных и возвышенных католических молитв «Veni Creator Spiritus»(«Приди, о Дух всезиждущий»). Этот гимн пелся при избрании пап, коронации королей и других самых важных событиях. Теперь этой чести удостоилась Марина Мнишек при своем обручении с царем Дмитрием. Король Сигизмунд III и вся его свита пали на колени, остались стоять только шведская королевна Анна, бывшая протестанткой, и московский посол Афанасий Власьев.

Свадьба запомнилась пышными церемониями, танцами и дарами, присланными от московского царя. А еще неуклюжим поведением московского посла Афанасия Власьева. Сначала он удивил всех своими непосредственными ответами на положенные в обряде венчания вопросы и пререканием с кардиналом Бернардом Мациевским: «Когда кардинал, в числе других вопросов, спрашивал посла: „Не обещался ли великий царь кому другому“ — он отвечал: „Разве я знаю; царь ничего не поручил мне на этот счет“, и уже после напоминаний стоявших подле него при этом торжестве он сказал: „Если бы он дал обещание другой девице, то не посылал бы меня сюда“. Но он восставал против того, что кардинал говорил по латыни, — на это он не соглашался. Когда кардинал сказал: „Господин посол, говорите за мной, как требует наша католическая церковь и ваша…“ то посол говорил за кардиналом и хорошо произносил слова, впрочем, он не вдруг стал говорить. Он говорил: „Я буду говорить с девицей Мариной, а не с вами, ксендз кардинал“».

Оберегая в меру своего понимания царскую честь, думный дьяк Афанасий Власьев очень необычно обменялся кольцами с невестой и долго противился тому, чтобы прикоснуться к руке новой московской царицы, соглашаясь сделать это только через чистый платок. «Когда пришлось давать перстни, то посол вынул из маленького ящика алмазный перстень с большой и острой верхушкой, величиной в большую вишню, и дал его кардиналу, а кардинал надел его невесте на палец, а от невесты посол взял перстень не на палец и не на обнаженную руку, но прямо в вышеупомянутый ящик. Когда кардинал хотел связать епитрахилью руки жениха и невесты, то посол послал к жене воеводы Мнишка за чистым платком и хотел обернуть им свою руку и исполнить таким образом этот обряд, а не прикасаться к руке невесты своею голою рукою, но ему не дозволили этого сделать, и он должен был дать свою руку от имени своего царя, князя московского». Во время всего обряда венчания король Сигизмунд III стоял рядом с кардиналом Бернардом Мациевским и, должно быть, со сдержанной усмешкой наблюдал за действиями московита, не знакомого с галантным обхождением.

«Когда кончилось венчание, то все отправились в столовую, — продолжает автор цитируемого нами описания, — впереди шла царица, за ней шведская королевна, за ней посол. Все эти лица стали на возвышенном месте у стола, царица — по правой стороне, королевна — по левой, а король, придя к столу, сел посередине. В это время подошли около сорока человек москвитян, неся драгоценные подарки от царя, которые посол отдавал. Принимала их жена львовского хорунжего Тарлова, бабка царицы, стоявшая подле нее, потому что мать невесты была больна».

Настоящему жениху, Дмитрию, удалось искупить все неловкости поведения своего посла богатыми и затейливыми подарками, славу о которых разнесли послы разных стран при польском короле, немедленно обратившие внимание на сближение Речи Посполитой и Московского государства. Царь Дмитрий Иванович сумел поразить как свою невесту Марину Мнишек, так и гостей церемонии «украшением в виде Нептуна», «портретом богини Дианы, сидящей на золотом олене», золотыми пеликаном и павлином, у которого перья качались, как у живого. И это не считая разных кубков, чарок, перстней, крупных жемчужин, соболей, парчи и бархата. Особенно удивили гостей присланные часы «со слоном с башней», игравшие по «московскому обычаю»: «слышны были разные громкие и отчетливые звуки, удары в бубны, трубили двенадцать труб; долго их приводили в движение, доставляя наслаждение присутствующим. Они потом играли на флейтах, а затем ударили два часа» ⁷⁹. Для Марины Мнишек часы стали отсчитывать время до встречи с ее «царевичем».

Оставалось рассадить гостей. В присутствии короля послу царя Дмитрия опять следовало быть осторожным, чтобы не нанести урона государской чести: «По поднесении подарков стали садиться к столу: в правом углу стола посажена была царица, и когда она садилась, король приподнялся и приподнял шапку; на другом углу, слева, села королевна. Одновременно с царицей сели: посол подле царицы, пониже, а королевич подле королевны, немного ниже, напротив посла. Когда посол садился, король не двигался». Имело значение даже то, в каком порядке гости должны были умыть руки: сначала это сделал король Сигизмунд III (при этом все встали), затем Марина Мнишек (она делала это, сидя за столом), и только после этого сосуд для умывания и одно общее полотенце предложили послу Афанасию Власьеву, который, однако, отказывался сделать то же, что и царица. Дело, конечно, было не в том, что посол боялся допустить оплошность и не знал, как управляться с рукомойником. Напротив, во всем его поведении было вполне осмысленное и настойчивое стремление подчеркнуть, что главная церемония должна состояться в Москве, а не в Кракове, и поэтому он не может заместить царя.

Также одновременно подавали «яства»: «одни ставили перед королем, другие перед царицей». По этому случаю из дворца была привезена королевская посуда, поставленная перед новой московской царицей Мариной Мнишек и ее «женихом». И опять Афанасий Власьев больше следил не за сменой блюд, а за следованием посольскому обычаю. «Так как молодая ничего не ела, то и посол не хотел ничего есть; он, кроме того, боясь царя, остерегался, как бы не дотронуться своею одеждою до ее платья, — он даже не хотел и садиться за стол, так что уже сендомирский воевода убедил его сесть, сказав, что это нужно сделать. За столом, когда король пил вино, все встали. Король пил за здоровье государыни, сняв шапку и немного приподнявшись со стула. Царица и посол стояли».

Поведение посла Афанасия Власьева, видимо, очень развеселило короля Сигизмунда III, и он решил немного позабавиться с ним, четырежды провозглашая здоровье царя Дмитрия, но каждый раз наливая себе совсем немного вина. Однако московский посол оказался готов и к этому: как заметили окружающие, «посол пил и после, но мало и осторожно, часто поглядывая на невесту своего государя. Когда пили за здоровье царя или царицы, он вставал со стула и, как слуга, бил челом».

Царица Марина, напротив, с удовольствием «пила здоровье» королевны Анны, королевича Владислава, а о своем муже царе Дмитрии вспомнила только тогда, когда ей напомнил об этом отец, что тоже не ускользнуло от внимательного взгляда: «Когда царица обратилась к послу и пила за здоровье царя (это она сделала по приказанию отца, перед которым, когда он подошел к ней, она не встала, привстала только немного, когда он отходил от нее), то посол встал со стула и, стоя подле него сбоку, выпил за здоровье королевича из другого бокала (из того, из которого пила царица, не хотел пить)».