M/F

— Все было очень таинственно, — сказала Катерина. Яркий недоброжелательный свет бил в нее из двух окон (одно выходило прямо на «А ну-ка, парни!», второе — во дворик с мертвым апельсиновым деревом) и безжалостно выставлял напоказ ее всю. Угри на лице, шрамик от фурункула на жирном подбородке, россыпь перхоти на плечах платья, неблагоразумно лилового цвета, с двумя жирными пятнами на груди. Моя сестра. Мисс Эммет, несмотря на возраст, выглядела гораздо свежее. Может, все дело в диете, всегда богатой белками, вкупе с пилюлями, которые доктор прописывал ей от обмороков и приливов. На ее морщинистом лице как бы уже навсегда устоялось непоколебимо довольное выражение, словно она одержала победу в битве жизни. Она смотрелась весьма элегантно в своем хлопковом платье цвета морской волны с узорами в виде летящих кайр, с плетеным поясом, с которого свисали ее неизменные ножницы. Я всегда принимал эти ножницы просто как данность, как нечто само собой разумеющееся, как знак отличия, который по чистой случайности оказался еще и инструментом для резки картона и вскрытия конвертов. Зачем она их носит?

— А зачем вы носите ножницы?

— Ножницы вечно теряются. Их трудно найти даже в доме, где царит идеальный порядок. Забываешь, куда их кладешь. В какой ящик. А хорошие ножницы, они всегда отпугнут любого, кто ломится в дверь. Как ты, теперь поумневший, наверное, знаешь, они не считаются холодным оружием. Оружием для нападения, как его называют. В Америке их пытались объявить таковым из-за угрозы использования как таковое. Но у каждой женщины есть право на свои ножницы.

— В Америке?

— В Сиэтле, — сказала Катерина. — Мисс Эммет не понравился вид мужчины, который приходил каждый день, пытался что-то продать.

— Выпрямители для волос, Китти Ки. Я его спрашивала: мы разве похожи на людей, которым могут понадобиться выпрямители для волос?

— Она грозилась, что ткнет ему в лицо ножницами, если он будет надоедать. А он заявил в полицию.

— Вы были в Америке, когда я был в Америке? Что вы делали в Сиэтле?

— Мой папа, наш папа, я хотела сказать…

— Давайте не будем говорить о вашем отце, — сказала мисс Эммет этаким литургическим тоном, к которому, как я понимаю, не раз прибегала и раньше. — Мертвые, как говорится, мертвы, и незачем их воскрешать. Ничего это не даст. Помнишь, как это было с бедной старенькой Руфой Пятой, когда ты ее выкопала в саду в Роторуа?

— Вы и впрямь повидали свет. Роторуа — это где?

— В Новой Зеландии, — сказала Катерина. — Симпатичное место, много деревьев, и все время как будто колышется. И везде гейзеры, их там произносят как гезеры.

— Земля над южными снегами. Зачем столько разъездов? Вы не хотите где-нибудь обосноваться?

— Мой, наш… Все в порядке, мисс Эммет, я уже взялась в руки.

— Не «взялась» — «взяла себя в руки». Говори правильно, Китти.

— Но почему именно здесь, а не где-то еще?

— Ты сам тоже здесь, а не где-то еще, — сказала Катерина. — И причина, которую ты нам назвал, она какая-то уж очень странная. Мы приехали сюда потому, что я сильно болела… все в порядке, мисс Эммет, я уже взялась себя в руки… а здесь вроде как климат хороший и есть один человек… или, лучше сказать, был один человек. Он больше не практикует, но меня посмотрел, из любезности. Сейчас все бросил и пишет стихи. Вот его книжка… смотри…

У окна стоял складной индийский раздвижной книжный стеллаж, не раздвинутый, с одним зооморфным боковым крылом, впавшим — скажем замысловато — в уныние по причине практически полного отсутствия книг. Катерина указала на что-то белое и тонкое.

— Наверное, он к нему и пошел, дитя Божье, стихоплет в господнем исподнем.

— Ты говоришь сумасшедшие вещи.

Я сказал:

— Ты обо мне знала. А я о тебе не знал.

— Но конечно же, мисс Эммет…

— Мисс Эммет должна была знать о тебе, когда была со мной. Вы разве не знали, мисс Эммет?

— Не знала, — сказала мисс Эммет. — Для меня было большим сюрпризом, когда твой отец вдруг объявился с ней в Крайстчерче.

— В Новой Зеландии?

— Именно. Я жила у племянницы и ее мужа. Он работает, работал, вернее сказать, с коллекцией Батлера, что бы это ни значило. Я видела фотографию этого Батлера — ехидный с виду старик с бородой.

— И все же, — сказал я с горечью, которая, честно признаюсь, была абсолютно неискренней. Ожидаемое позерство, не более того. — Он ни разу не захотел повидаться со мной после того, как моя мать, наша мать…

— Все это очень печально, — сказала мисс Эммет, — и, наверное, лучше об этом не говорить. Пожалуй, пойду заварю себе чаю. Очень хочется сигаретку, а я себя чувствую прямо нечистой, если курю без чашки чая. Все равно как есть вареное яйцо без хлеба с маслом.

Она вышла, держась очень прямо. Катерина тут же включила телевизор, как будто стеснялась меня без дуэньи. Она сказала:

— Теперь можно рассказывать. Мисс Эммет не верит в психотерапию. По-моему, я думаю, для нее чересчур современно. Наш отец… ой, звучит как насмешка, но как еще мне его называть? Может быть, он и настроился против тебя, но меня обожал. Очень любил, а потом как-то вдруг полюбил слишком сильно. Однажды уехал надолго по делам, а потом говорил, что ужасно соскучился по своей девочке. Я испугалась. А мисс Эммет, когда узнала, кинулась на него с ножницами.

— О нет.

В полном смятении я уставился в телевизор. Все тот же лысый диктор, все с тем же сюжетом:

— …нежели по счастью — или, он бы сказал, просто чудом — неудавшимся покушением на жизнь избранного народом…

— Потом я взяла себя в руки, преодолела страх, но меня почему-то пробило загадки разгадывать. Загадки, кроссворды. Очень трудные, и всегда правильно. А потом мне сказали, что я больна. Тот врач в Сан-Франциско, самый лучший… У тебя такой вид потрясенный. Извини, я забыла, что людей беспокоят такие вещи. Я-то привыкла, мне уже все равно.

Диктор в телевизоре говорил:

— …подозревают, что к покушению причастны несколько человек. Полиция проводит масштабную операцию по задержанию подозреваемых. На всех дорогах вокруг столицы выставлены посты, проверяются все машины. Объявлено чрезвычайное положение, выезд из страны запрещен. Международный аэропорт Гренсийты закрыт для вылета самолетов до получения дальнейших распоряжений…

— Нет, так нельзя! — воскликнула Катерина. — Ох какие же они дураки с их дурацкой политикой.

— Дураки? Кто? Почему?

Я не слышал, что говорил диктор. Как очень верно заметила Катерина, я был потрясен. Как же тогда я дословно цитирую фразы, сказанные в новостях? Те же самые фразы или очень похожие повторялись и в следующих выпусках новостей. Вот их-то я слушал внимательно. Всему есть объяснение.

— Мисс Эммет! Вы слышали, что они сделали, мисс Эммет?

— Слушай, — спросил я поспешно, — тебе кто-нибудь что-нибудь говорил об истинном характере отношений между нашим отцом и матерью?