М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
Душа моя тебе тогда лишь скажет:
Благодарю!
Средниково
12 августа9
90
На следующий день, до восхождения солнца, мы
встали и бодро отправились пешком на богомолье; пу
тевых приключений не было, все мы были веселы, много
болтали, еще более смеялись, а чему? Бог знает! Бабуш
ка ехала впереди шагом; верст за пять до ночлега или
до обеденной станции отправляли передового приготов
лять
Чудная эта прогулка останется навсегда золотым для
меня воспоминанием.
На четвертый день мы пришли в Лавру изнуренные
и голодные. В трактире мы переменили запыленные
платья, умылись и поспешили в монастырь отслужить
молебен. На паперти встретили мы слепого нищего. Он
дряхлою дрожащею рукою поднес нам свою деревян
ную чашечку, все мы надавали ему мелких денег; услы
ша звук монет, бедняк крестился, стал нас благодарить,
приговаривая: «Пошли вам бог счастие, добрые господа;
а вот намедни приходили сюда тоже господа, тоже мо
лодые, да шалуны, насмеялись надо мною: наложили
полную чашечку камушков. Бог с ними!»
Помолясь святым угодникам, мы поспешно возвра
тились домой, чтоб пообедать и отдохнуть. Все мы суе
тились около стола в нетерпеливом ожидании обеда,
один Лермонтов не принимал участия в наших хлопо
тах; он стоял на коленях перед стулом, карандаш его
быстро бегал по клочку серой бумаги, и он как будто
не замечал нас, не слышал, как мы шумели, усажи
ваясь за обед и принимаясь за ботвинью. Окончив пи
сать, он вскочил, тряхнул головой, сел на оставшийся
стул против меня и передал мне нововышедшие из-под
его карандаша стихи:
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья,
Бессильный, бледный и худой,
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
Так я молил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою,
Так чувства лучшие мои
Навек обмануты тобою! 10
— Благодарю вас, Monsieur Michel, за ваше посвя
щение и поздравляю вас, с какой скоростью из самых
ничтожных слов вы извлекаете милые экспромты, но не
91
рассердитесь за совет: обдумывайте и обработывайте
ваши стихи, и со временем те, которых вы воспоете, бу
дут гордиться вами.
— И сами с о б о й , — подхватила С а ш е н ь к а , — особ
ливо первые, которые внушили тебе такие поэтические
сравнения. Браво, Мишель!
Лермонтов как будто не слышал ее и обратился
ко мне:
— А вы будете ли гордиться тем, что вам первой
я посвятил свои вдохновения?
— Может быть, более других, но только со време
нем, когда из вас выйдет настоящий поэт,
и тогда яс наслаждением буду вспоминать, что ваши первые
вдохновения были посвящены мне, а теперь, Monsieur
Michel, пишите, но пока для себя одного; я знаю, как вы
самолюбивы, и потому даю вам этот совет, за него вы со
временем будете меня благодарить.
— А теперь еще вы не гордитесь моими стихами?
— Конечно, н е т , — сказала я, с м е я с ь , — а то я была
бы похожа на тех матерей, которые в первом лепете
своих птенцов находят и ум, и сметливость, и характер,
а согласитесь, что и вы, и стихи ваши еще в совершен
ном младенчестве.
— Какое странное удовольствие вы находите так
часто напоминать мне, что я для вас более ничего, как
ребенок.
— Да ведь это правда; мне восемнадцать лет, я уже
две зимы выезжаю в свет, а вы еще стоите на пороге
этого света и не так-то скоро его перешагнете.
— Но когда перешагну, подадите ли вы мне руку
помощи?
— Помощь моя будет вам лишняя, и мне сдается,
что ваш ум и талант проложат вам широкую дорогу,
и тогда вы, может быть, отречетесь не только от тепе
решних слов ваших, но даже и от мысли, чтоб я могла
протянуть вам руку помощи.
— Отрекусь! Как может это быть! Ведь я знаю,
я чувствую, я горжусь тем, что вы внушили мне, лю
бовью вашей к поэзии, желание писать стихи, желание
их вам посвящать и этим обратить на себя ваше внима
ние; позвольте мне доверить вам все, что выльется из-
под пера моего?
— Пожалуй, но и вы разрешите мне говорить вам
неприятное для вас слово: благодарю!
92
— Вот вы и опять надо мной смеетесь: по вашему
тону я вижу, что стихи мои глупы, н е л е п ы , — их надо
переделать, особливо в последнем куплете, я должен бы
был молить вас совсем о другом, переделайте же его
сами не на словах, а на деле, и тогда я пойму всю
прелесть благодарности.
Он так на меня посмотрел, что я вспыхнула и, не на
ходя, что отвечать ему, обратилась к бабушке с вопро
сом: какую карьеру изберет она для Михаила Юрье
вича?
— А какую он хочет, матушка, лишь бы не был
военным.
После этого разговора я переменила тон с Лермон
товым, часто называла его Михаилом Юрьевичем, чему
он очень радовался, слушала его рассказы, просила его
читать мне вслух и лишь тогда только подсмеивалась
над ним, когда он, бывало, увлекшись разговором, с жа
ром говорил, как сладостно любить в первый раз и что
ничто в мире не может изгнать из сердца образ первой
страсти, первых вдохновений. Тогда я очень серьезно
спрашивала у Лермонтова, есть ли этому предмету лет