М7

В. любил рыб. В аквариуме и на тарелке. Он ел рыбу. А ЕГО рыбы ели друг друга... Такая странная субстанция - жизнь...

Просвет посреди беспробудной мглы

Вряд ли открытие танцевальной школы и студии йоги были большим событием. Даже для города-сателлита. С обязательным проспектом Ленина и Советской улицей с горящими гирляндами, старым, еще не отреставрированным кинотеатром «Заречье», двумя крупными заводами - «Рубин» и «Криогенмаш», десятком ресторанов и огромным ледовым дворцом, ныне считающимся главной достопримечательностью города. Но Кати чувствовала здесь себя родной. С самого детства.

Кати еще перед уходом из «Сатурна» скопировала себе клиентскую базу и самых активных из них пригласила на открытие по телефону. Купила десяток бутылок шампанского, заказала доставку еды из соседнего японского ресторана и наняла нескольких официантов. Началось все в семь вечера с чайной церемонии в студии для йоги. Расслабляющая музыка и при покупке абонемента на три месяца возможность в день открытия получить подарочную процедуру: массаж. А ближе к девяти гости переместились в танцевальную студию для небольшого показательного выступления, суши и шампанского. В вечер открытия Кати продала двадцать шесть абонементов и была счастлива. Этого уже хватало, чтобы оплатить аренду за следующий месяц. А там она обязательно выкрутится. Если уж люди не поленились приехать к ней на открытие в дым - хотя что еще им было делать этим вечером.

Но Кати не пила и не праздновала - ей нужно было всем сказать приветственное слово, обменяться именами, контактами и слухами - она же теперь часть этого маленького города.

Ближе к одиннадцати Кати вернулась домой. Она побоялась устраивать фуршет в субботу, уверенная, что у всех провинциалов этот день расписан для дней рождений, юбилеев и свадеб, поэтому остановилась на воскресенье. А одиннадцать вечера для кануна рабочей недели - временной предел. Кати все так же задыхалась от едкого дыма, который в этот вечер достиг своего апогея - люди на улицах стали похожи на рыб. Они открывали рты - пытались вдохнуть, но молочная гарь не давала им воздуха. Люди мочили маски и носили в сумках кислородные баллоны. В машинах с кондиционерами можно было хоть как-то дышать... Попеременно. Из глаз струились слезы, и казалось, что этот кошмар никогда не закончится. В тот день в утренних новостях на «Яндексе» Кати прочитала, что в ста километрах от Балашихи - около станции «Петушки», когда-то прославившейся благодаря писателю Венедикту Ерофееву, огонь перебирался сквозь трассу М7... Горел и Ногинский район - это было совсем близко, горели железнодорожные пути... Самолеты летали через раз. И люди бежали кто куда - в Питер, иногда даже в Караганду. Там было прохладно, ветрено, дождливо. И +6. Кати забыла, как выглядит небо. И солнце теперь для нее стало рыжей зловещей точкой посреди мутного месива над головой.

Но Кати все же вышла из дома. Она больше не могла находиться в замкнутом пространстве - одна, тем более в день, когда она должна была стать счастливой - открылись ее первые студии, именно ее, а не чьи-то, не с кем-то. Да и дом, где она жила последние две недели, был для нее чужим. И выпить хотелось. Одной. Просто несколько бокалов красного вина. До дна. Она же целый вечер была такой красивой: черное платье в пол, высокие каблуки, красная помада на губах. Серьги с бриллиантами, что когда-то подарил муж.

Сказать, что она не собиралась ничего прояснять с В.? Или что она не догадывалась, что именно сегодня - в воскресенье вечером, ближе к двенадцати он отправляется в «Перекресток» за продуктами? Она знала, что, подождав час или два в соседнем ресторане, она его увидит - сначала машину, подъезжающую к парковке... точнее, к тем парковочным местам, которые были недоступны для простых смертных вроде Кати и прочих жителей... Потом он возьмет все свои два или три телефона, по одному из них позвонит женщине и будет складывать упаковки в корзину. Неужели у него не было людей для покупок? Неужели его жена не может сама?

Кати с В. встретились в зоне холода и отчуждения. Там, где на открытом льду лежали рыбы... Там, где все вокруг - холодильники, аквариумы, стекло... Мясо... Чье-то сердце... Чей-то язык...

В. стоял с полиэтиленовым пакетом в руке. Там без воздуха и воды билась рыба... Одна. Крупная... Еще живая...

В. увидел Кати не сразу. И еще не сразу узнал. Она была другой - с ярко-алыми губами и ногтями, в длинном платье в пол, с бутылкой вина в руках. В. сразу отслонил телефон от уха и сказал, что перезвонит.

– Здравствуй! Ты меня прости - я как раз собирался на днях тебе позвонить... Просто столько работы... Еще этот дым... Но я хотел с тобой встретиться и по-человечески объясниться. Я тебя не обманываю.

– Не надо. Не оправдывайся. Это лишнее.

– Ты очень красивая.

– Спасибо.
– Кати стояла и с улыбкой разглядывала В. Она смывала с него образ того романтичного добродетеля, который время и ее воспоминания так плотно к нему прикрепили.

– Ты стала совсем другой. Но все равно такая родная.
– В. посмотрел на Кати с чувством практически отцовского сострадания.

– Знаешь, у меня уже никогда не будет серых глаз. Они с годами начали темнеть и мутнеть, - почему-то ответила Кати ему в ответ.

– Глаза - зеркало души.

– Иногда мне начинает казаться, что у меня больше нет души.

– Продала ее дьяволу?
– В. догадывался, откуда у Кати сейчас такой взгляд. Такой вид. И такое отрешенное восприятие мира.

– Я не сомневалась - что ты именно это сейчас скажешь... Нет... Когда-то оставила в том доме, где ты теперь не живешь. В ту ночь... Я все думала, что ты меня остановишь... Сейчас, оборачиваясь туда, в прошлое, я понимаю, что больше всего на свете я ждала, что ты меня остановишь... Но ты этого так и не сделал... Ты жалеешь?

– Какое-то время я жалел. Но сейчас я понимаю, что все было правильно... Наверное, ты должна была пройти через свои ошибки... Набить свои шишки, познать свои раны и горечь... Ты бы все равно не смогла остаться навечно той наивной девчонкой, уверенной, что невозможное возможно...

– Возможно...
– Кати провела пальцем по холодному стеклу витрины...

– Невозможное возможно?
– начал отшучиваться В.

– Нет, возможно, ты прав... Все равно нельзя уже вернуться назад и что-либо переиграть.

– Да, действительно у жизни нет сослагательного наклонения.
– Рыба в полиэтиленовом пакете В. все еще билась в предсмертной агонии. Казалось, она заглядывала в глаза Кати.

– Я много лет жила сослагательным наклонением. Каждую ночь, когда ложилась спать, думала, что могло бы быть, если бы... И сейчас я так благодарна тебе, что ты дал мне понять... Что нет «если бы»... «Если бы» надо вычеркнуть из справочников и учебников, этих слов не существует. Этой альтернативной реальности «если бы», не может существовать. Ее нет. Она придумана. Она фантазия. Она мечта, которая никогда не сбудется. Потому что «если бы» - это прошлое. А прошлого не существует. Есть только сейчас. И в этом сейчас - ты не мой, я не твоя... И люди не принадлежат друг другу... И жизнь - не в ком-то... Жизнь - внутри меня... А внутри тебя - твоя жизнь... И это моя параллельная реальность. Мы с тобой существуем в параллельных аквариумах - смотрим сквозь стекло друг на друга и понять не можем, где жизнь - за моим стеклом или за твоим...
– Кати пальцем провела по аквариуму, что стоял справа от нее.

– Я скучаю по твоим глазам.

– Я тоже скучаю по тебе. Но ты не существуешь. Того тебя - о котором я думала - нет. Береги себя.
– Кати уже начала разворачиваться в сторону касс, как В. поймал ее за руку.

– Мы не можем расстаться вот так... Какая-то незаконченная сцена получается.

– Но мы уже расстались. Я тебе больше скажу - мы никогда и не были вместе.

– Давай представим, что ничего не было - и просто проведем сутки друг с другом. Настоящими... Хотя бы на прощание...
– В. поставил корзину на пол, а сам двумя руками взял голову Кати, большими пальцами касаясь щек. Холодная рыба в пакете легла на плечо Кати. И перестала шевелиться.