Мачеха-судьба

– Друзья, обманем смерть и выпьем за любовь, быть может, завтра нам уж не собраться вновь, сегодня мы живём, а завтра – кто предскажет?

Гость сделал маленький глоток, фляжку сунул обратно за пазуху. Лицо от горячительного зелья не стало пополневшим весельем, оно оставалось печальным и потерянным.

Сидели молча. Трафлин детально изучал гостя, гадал, где ему довелось его видеть, и не мог вспомнить. В райцентре и окрестностях он знает много бизнесменов и жуликов, прислушивался, ожидая по дыханию гостя узнать родословную, сомневался: заговорить первому или дать возможность гостю поведать о себе, каким ветром его занесло на склады господина Иванова?

Хорошо сказал мудрый Саади: «Покуда человек не говорит, неведом дар его, порок сокрыт».

– Не люблю ночей и молюсь ночам, – гость очнулся от тягостного своего раздумья. – Безумно ёмкий мир. Безумно! Сколько в нём процентов раздражения и неудовлетворённости?.. Смешно. Если люди долго спорят, то, о чём они спорят, неясно обоим. Самое важное и трудное для духа – умение сдерживать себя. Злословье в мужчине всегда постыдно. Верно?.. Верно. Ночь – это очень чувствительная скрипка. Только ночь придаёт блеск звездам и женщинам. Ночью щепетильная застенчивость не мешает высказаться прямо, ночь лелеют в объятиях три феи: нежность, доброта, любовь; это каким надо владеть мастерством, чтоб не поранить ночь, не порвать струны? Ночь с физической осязаемостью обнимает первородную тишину, вымотанную вконец землю, народ, а тишина – это грустное сновиденье, это секундное эфирное свечение. Ночь греет нас самим дорогим на свете топливом, но и ночь сжигает мосты. Бурная ревность совершает больше преступлений, чем корысть и честолюбие. Верно?.. Верно. Если бы Лаура была женой Петрарки, писал бы он ей сонеты всю жизнь? Сомневаюсь. Да, друг мой, счастье – это глаза, которые могут засориться пылинкой, и из них потекут слезы.

Арсеня слушал ступенчатую философию и поражался, как можно доходчиво разложить ночные часы дежурства по значимости оных: ведь и правда, чего хорошего провести ночь в окружении мрачных, пахнущих диким лесом штабелей? «У этого барина ум на порядок выше ума нашего учителя физики, у того магнитное поле что покрова Богородицы от самых пят до макушки, а этот…

И откуда только такие берутся? Шпарит без запинки, и о чём? О вечном! В правильном направлении идёт, в правильном!» – сторож дал высокую оценку ораторскому мастерству гостя. Но немножко усомнился в трезвости мышления: что краснобаю мешает высказаться в приличной аудитории, в пивной, например, боится, что освищут?

В какой-то момент гость запнулся на высоконравственном Марке Аврелии и спросил сторожа, сидевшего с открытым ртом, слышал ли тот о таком? Трафлин сглотнул слюну, отрицательно замотал головой. Гость не отпустился от удил взнузданного скакуна, всем корпусом качнулся вперёд. Диванные пружины умоляюще заскрипели под ним. Широкий жест, мол, слушай ещё внимательнее, чем слушал:

– Марк Аврелий написал труд «Наедине с собой». Счастье – по крайней мере однажды – стучится в каждую дверь! Время – миг; сущность – вечное течение; душа – неустойчива; судьба – загадочна; душа – сновиденье и дым; посмертная слава – забвение…

Только оратор замешкался, копаясь в извилинах своей памяти, как Трафлин вернул его извилины к ночным переживаниям:

– Ночь никто не любит. Я вот тут сижу как обалдуй проклятый, караулю, а кто пиловочник сырой унесёт, кому нужны бревна?

– Бревна всем нужны, – возразил гость. – Из бревна можно вытесать человека, хотя бревно останется бревном и в орденах, и в лентах.

– Как говорит шеф, разум есть синтез кулака и кошелька. Большой талант вести разговор. Начитанный вы человек, а я гусь лапчатый. А, собственно, вы по какому вопросу?

– Вопросу? – удивился гость. – Прокурор что ли?

– Я-то? Сторож я, Пупин фамилия, а вот вы какой прокурор, не ведаю.

– Вот и ладно, – сказал гость. Откинулся головой на спинку дивана и, видимо, задремал. Трафлин Пупин возражений отдыхать не чинил, потому что немало всякого знатного и богатого люда спит ночами без всяких претензий на удобства и даже находит это приятным занятием. Полководец Суворов пользовался седлом вместо подушки? Было такое дело. Индийские йоги спят на гвоздях и другим советуют так спать. Вон по телевизору плелась как-то длинная кинокомедия «Богатые тоже плачут». Зять под вой Марфы Карповны просмотрел её почти всю. И всё же спать богатому, умному человеку, как ничтожнейшему элементу, не пристало там, где пахнет чужим потом, рыбьими головами, где валяются под столом истрепанные игральные карты.

Свет автомобильных фар уперся в окно сторожки. Трафлин хотел было бежать, проверить, кого ещё принёс леший на его голову, но леший не заставил себя ждать, влетел в помещение сам.

Это была красивая воительница с огромными бессонными глазами. Она влетела как штормовой напор волны в глухую гавань, сметая ненужный хлам до самого подспудья вытяжной трубы. Всё существо её трепетало радостью встречи, жадной, нетерпеливой любовью к тому, кого она искала. Пала на колени перед мужчиной на диване, положила голову ему на колени и заплакала.

Мужчина очнулся, бережно погладил рукой расплескавшиеся по плечам и спине черные волосы женщины, произнес:

– Помиримся?

Женщина с жаром начала целовать руки мужчине. Трафлин Пупин почти ослеп от горячей тяжести прилившей к голове крови: вот это любовь! Вот так бы когда-нибудь его!..

Мужчина встал с дивана, подтянул к себе женщину.

– Пошли? – тихо спросила женщина, вся впиваясь в мужчину, вся уходя в нежность; минуя нас, судьба вершит дела.

– И спорить с женщиною то же, что черпать воду решетом, – пропел мужчина.

Женщина с такой томительной прелестью повела плечами, с такой стройностью выпрямила и подтянула до какой-то дрожи свой стан, что у Трафлина застучало сердце. Не зря бытует поговорка: «Хороша Маша, да жаль, не наша».

Взял её на руки, понёс, будто из зала бракосочетания в длинную, полную радостных событий жизнь. В дверь еле протиснулись, пришлось Трафлину рвануть сбитое из досок полотно на себя.

За помощь Трафлин получил початую фляжку коньяка.

Красивой любви без рубцов на сердце не бывает.

Любовь свойственна только здравомыслящим людям.

Много хороших людей живёт на белом свете. Вот встретил Трафлин внезапно двоих таких в ночи, даже не поговорили толком, и жаль, что расстались поспешно.

Сделал малюсенький глоток, так степенно пил богатый гость, крышку завернул, в потайной карман сунул, руками обхватил затылок и предался думам. Думы были самые разные: и напрасно спалённая молодость, и навязанная кем-то женитьба, и ожидание, и новая квартира… Одна утлая невзрачность и прозябанье. Эх! В своей квартире жена из некрасивой, вечно обозлённой бабы с белесым, безресничным простеньким лицом превратится в сущую красавицу. Она не будет смотреть на свет с презрительной брезгливостью, она будет часто говорить «милый, любимый, дорогой». Они будут втихомолку перемигиваться с женой, их новый семейный пароход поплывёт по широкой и вольной реке, их каюта будет роскошная, большая, в каюту не влетит тёща, и им с женой не придётся скакать в отдушины и укромные уголки. Как и гость с силой дернулся по дивану – пружины заголосили. «Хорошо, хорошо, не вой, как старого друга, я возьму тебя к себе в каюту», – Трафлин послал расхлёстанному дивану секретную депешу. Конечно, жена бы стала красавицей, будь у него много денег. И даже на колени перед ним бы падала, и спина у неё не скрипела от паданья. Ещё в больших дорогих квартирах люди спать ложатся за полночь, спорить не спорят, а друг дружку тискают высшими образованиями, перевирают и мутят новости; всегда рады гостям с толстыми сумками всякой снеди, подбивают месячный баланс; в новых квартирах пахнет свежими обоями, на балконе нет места капусте, изъеденному молью тулупу, грязным сапогам; как приятно поболтать на кухне с умным соседом о судьбе Отечества! Какая нынче самая избитая и волнующая массы тема? Конечно, колхозы! Кто колхозников сделал изгоями?! Кто ободрал их?! Где мясо, где молоко, почему китайский хрен с маслом в сто раз ценнее русского масла с хреном? Вот, например, живёт вечным холостяком учитель физики в средней школе Застежкин Геннадий Трофимович. Зашибает разами. Любит в беседе стучать себе в грудь и прислушиваться, не возмутил ли он магнитное поле, не потревожил ли ядро урана? Ты ему только обозначь круг вроде английского Стоунхенджа, и ум физика будет метаться между каменных блоков в поисках прохода для солнечных лучей.

Тут из недр Вселенной, из-под закладных камней лачуги всплыл клокочущий окрик всевидящей тёщи: «Ну, ты! Труженик!» Вскочил, как уколотый шилом: отступление было отрезано. Дьявол в образе закутанной в шаль Марфы Карповны завис чёрной тучей посреди помещения.

– Ты хоть бы валенки починил, чучело огородное! Вот сволочь! Живёт на всём готовом, сыт, пьян, и нос в табаке! Деньги давай, Валька в город поехала.

Беда понуждает ко лжи даже честных:

– Деньги? Какие деньги, мамаша? Откуда у меня деньги?