Мачо не плачут
Шрифт:
— Поедете с нами?
— Конечно!
— Это здорово! Здо-ро-во!
— За Гоа?
— За Гоа!
— Когда едем?
— Как это когда? Какая разница когда? Когда-нибудь! Вот соберемся и поедем!
Мне было лет двадцать. С тремя приятелями я несколько дней подряд пил алкоголь, а потом очутился в Ялте. Купюры не лезли в карманы моих брюк. Если не ошибаюсь, тогда я носил «Bugle-Boy». Как я мог забыть ту весну? Я так давно нигде не был! Как я мог забыть ту ялтинскую девчонку, которая пьяными пальцами долго расстегивала мне ширинку, а когда потом я закурил, танцевала для меня по колено в прибое, падала и смеялась? Мне было ужасно хорошо, как я мог это забыть? Я валялся с ней на пляжных лежаках и не знал, как ее зовут, но это было ничего, ведь и она
Глеб угостил девушек пивом. Потом еще раз. Потом наклонился ко мне и спросил, сколько у меня осталось денег? Девушки тактично отвели глаза. Глеб сказал, что ах да... я же уже говорил.
— Давай знаешь чего? Дальше — пополам. То есть я потрачу, а потом ты половину отдашь, о’кей?
Он вызвал из подсобки грустного армянина, хозяина «Семирамиды». Когда ты хочешь поменять несколько долларов хозяину кафе, в котором сидишь, разговаривать нужно негромко, с большими паузами и глядя собеседнику прямо в глаза.
— Наебал, небось, конь нерусский. Что за курс?! Нет, ну что за курс?! Ага... нет, не наебал... хм... Да, верно. Что пьем?
Ворох иностранных купюр отразился в глазах девушек, как модница в зеркальной витрине. После следующего пива высокая решилась и сказала, что неплохо бы потанцевать.
— В клуб? Ты хочешь в клуб? А в «69» пойдешь?
— В гей-клаб? Ты серьезно?
Я боялся, что Глеб переспит с ней прямо в такси. Выбираясь из машины, девушка упала и испачкала пальто. Глеб громко смеялся, а она обижалась. В большой витрине клуба висел постер с мускулистыми морячками в беретах. То, что выпирало у них сквозь брюки, относилось не к анатомии человека, а к галлюциногенным видениям Иеронима Босха.
Глеб показал охранникам свою членскую карточку. У входа в зал милиционер проверил, нет ли у нас с собой алкоголя. Я заученно сострил насчет его бегающих по мне ладоней. Вино мы, разумеется, купили заранее. Но для начала сдали бутылку в гардероб. Меня пропустили бесплатно, а за девушек пришлось заплатить. Спорить не стоило. Их запросто могли не пустить вовсе.
Мы сели за столик.
— Давно хотел тебе сказать.
— Начинай.
— Пиво... Оно продается в больших бутылках и маленьких бутылочках.
— Не понял?
— Ну... Ноль-пять и ноль-три.
— Теперь понял.
— Ты замечал, что эти бутылочки по объему отличаются почти в два раза, а стоят одинаково?
— Эуммм...
Он понизил голос:
— А ведь некоторые люди... пьют пиво из МАЛЕНЬКИХ бутылочек.
— И чего?
Он перешел на шепот:
— Я таких ненавижу!
Я подумал над тем, что он сказал.
— У тебя вообще нет денег?
— Нет.
— Ты видел, сколько здесь стоят напитки? Они охуели! Чем мы будем поить этих туловищей?
Девушки обшарили весь клуб и даже заглянули в туалет. Наверное, они рассчитывали попасть в грязный притон, где по углам мужчины щиплют друг друга за ягодицы. А оказались в заурядном диско. Томных типчиков в ажурных чулках и с накрашенными ртами видно не было. Та девушка, что пониже, пыталась курить и икала. Иногда получалось довольно громко. За столами вокруг сидели толстяки с запястьями штангистов. Они недовольно посматривали в нашу сторону.
Почему девушкам так интересны гомосексуалисты? Нет вернее средства затащить даму в постель, чем сказать, будто ты гей. На втором этаже «69» имелась dark-room. В комнате было так темно, что не разглядишь и собственного плеча. Там можно было поиметь принципиально анонимный секс. Делаешь шаг внутрь, и чьи-то руки уже ищут зиппер на твоих брюках. Хорошо, если две — рук может быть и шесть-восемь. Перед входом висела табличка «Только для мужчин». Не знаю как, но Глеб затаскивал туда своих девушек регулярно. Для этого и обзавелся клубной карточкой «69». Как-то провел замужнюю тридцатипятилетнюю художницу. Рассказывал,
что первыми словами после того, как она застегнула юбку, были: «Сволочь ты, Глебушка. Я думала, ты и вправду гей».Он сходил к стойке бара и выставил перед девушками по рюмочке коньяка.
— Вкусный. Можно еще?
— Попозже.
Девушки курили и потихоньку злились. Они не понимали, почему богатый Глеб перестал угощать их коньяком. Девушки не знали, что коньяк был бесплатный. Эти две рюмочки полагались всем обладателям клубных карт. Глеб что-то шептал длинной и пытался целовать ее в шею. Она молча и сосредоточенно отбрыкивалась. Мне вроде бы достался бассет. Девушка сидела с лицом, глядя в которое, я боялся даже думать о том, что с девушками иногда спят.
— Пойдемте стриптиз, что ли, посмотрим?
Глеб говорил так, будто шагал по шпалам. Левым глазом он смотрел на одну девушку, а правым на другую. Фокусник хренов.
Стриптиз в «69» считался любительским. Раздеваться на сцене должны были мужчины из публики. Желающие находились редко. Перед началом шоу в зал выходили несколько профессиональных танцоров, их-то и вытаскивал на сцену ведущий. Шоумен был одет в костюм презерватива. Оранжевый обтягивающий комбинезон с пимпочкой на макушке. Из низа живота у него торчал водопроводный кранчик. Призом за смелость для стриптизанов служила водка. Человек-презерватив наливал ее в стаканы из кранчика.
Танцоры были мускулисты и носили трусы от «Келвин Кляйн». Девушка-бассет смотрела на них и зло кусала губы. Ей хотелось алкоголя и мужского внимания. Танцоры стаскивали джинсы и хореографически крутили бедрами.
— Знаешь, а я станцую!
Чтобы мне расслышать, Глеб наклонялся к самому моему уху. Ведущий в микрофон спросил: «Есть еще желающие?», а он вскинул руку и сказал: «Есть!»
Свитер Глеб оставил в баре. Он неловко выбрался на сцену, сощурился на яркие прожектора и ухмыльнулся. Публика поапплодировала новой жертве. Глеб качнулся в сторону ведущего и что-то ему сказал. Тот засмеялся. Мне казалось, что сейчас Глеб свалится вниз, но все обошлось.
Раздеваться предстояло под «Livin’ La Vida Loca». Песня была хитом наступающего сезона. Стаскивая через голову дорогую рубашку, Глеб оторвал с нее несколько пуговиц. В black light его футболка казалась грязной. Он быстро разделся до пояса и взялся руками за ремень. С места, где я стоял, мне был виден край плохо покрашенной сцены и голый Глебов торс над головами впередистоящих. Какой он белый... незагорелый. Ничего, скоро загорит.
Глеб собрал раскиданную одежду и пошел получать заработанную водку. Приз полагалось разделить между всеми участниками конкурса, но остальные отказались. Водку ему налили в большие пластиковые стаканы — целую бутылку ноль-семь. Мы вернулись в бар. Запить было нечем. Девушки мужественно сделали по большому глотку, задохнулись и захлопали ресницами. Соседи смотрели на Глеба с любопытством. Потом девушки ушли танцевать... а может, им просто стало плохо? Мы выпили еще. Потом подсел кто-то смутнознакомый в круглых очках. Я стал запивать водку пивом из его бокала. В танцзале вопил беззубый педераст ШурА. Потом девушки потерялись окончательно. Смутнознакомый что-то покупал... Глеб пронес из гардероба вино... дальнейшее вспоминается расцвеченное яркими блестками.
Вот на улице мы грызем длинную колбасину. По очереди откусываем и передаем друг другу. Вот Глеб от плеча, всем весом, бьет в лицо прохожего мужчину. Кровь стекает на светлый плащ. Я бегаю между ними, что-то хочу доказать... не помню, в чью пользу. Доказать казалось страшно важным. Потом я стою в парадной и пью из горлышка крепленое вино. В метре от меня, перед Глебом сидит старательная девушка. Иногда она прерывается и что-то говорит. Уверяет, что время — деньги и это известно даже детям. Потом Глеб сел на ступеньки и заснул. Бутылка долго катилась вниз по лестнице, но не разбилась, а только пролилась. У девушки оказались тонкие и мягкие ноги. Я что-то говорю. Один раз сказал: «Девочка! У тебя совесть есть?» Потом назвал бод... блад... бодхисаттвой и позвал в Индию.