Мачты и трюмы Российского флота

– Ты, док, несмотря на то, что карась, мужик ничего. Свой. Пришелся. Однако, при столь резко выраженном в тебе чувстве справедливости и собственного достоинства, рога тебе могут обломать. И обломают. Не надо... против ветра. Брызги полетят на тебя. Хочу дать дружеский совет: будь осторожен с инженерами человеческих душ. С факелом в заднице они дорогу тебе освещать не будут, а обжечь могут сильно. Научись молчать там, где по логике вещей, нужно сказать, и говорить то, чего не думаешь на самом деле. Это тяжело. Но... не пытайся гавкнуть там, где нужно лизнуть. Давай! За тебя!

Все дружно поддержали. Полстакана чистого, не разбавленного водой спирта, я выпил залпом, пытаясь показать, что давно уже стал своим в великом братстве моряков. Однако добился совершенно противоположного эффекта. Народ возмущенно и дружно возопил:

– Карась! Кто же так пьет на флоте? Разбавлять надо. Горло сожжешь.

– Каюсь, мужики.

– Отбить ему за это баночки!

– За то, что неправильно выпил или за то, что покаялся?

– Ха-ха-ха! Ну, док! Ну, карась!

Я держал ответное слово.

– Месяц на эсминце – это только месяц. Но, учитывая, что здесь служба должна засчитываться год за три, с вами вместе я прожил три месяца. Многое мне уже стало ясно, однако еще больше неясностей. Спасибо, мех, за советы. Извини, но от них несет плебейством, хотя и отдает мудростью. Я не смогу их принять, как бы мне того не хотелось. Мою задачу на флоте я вижу не в том, чтобы гавкать, а в том, чтоб здоровье людей по возможности дольше противостояло потогонной системе. Это не рисовка. Несмотря на все козни, с которыми мне пришлось столкнуться в период нашей работы, несмотря на ваше ворчание, я постарался сделать все от меня зависящее, чтобы ваш доктор имел все необходимое для работы в тропиках. Счастливого плавания!

– Эк, завернул, карась! Давай, док! Спасибо. Но баночки все же тебе отобьем.

Сначала говорили о женщинах. Потом, захмелев, переключились на службу. На флоте даже анекдот есть:

Посылает командир заместителя послушать, о чем говорят офицеры в каютах.

– О женщинах, – докладывает тот с возмущением.

– Хорошо.

Через полчаса опять посылает.

– О службе, – следует удовлетворенный доклад.

– Вот черти! И когда напиться успели?

Засиделись допоздна. Несколько раз добавили. Но в 8 часов на подъеме флага в строю стояли все.

Баночки мне все же отбили.

Через несколько дней штаб соединения проверял качество подготовки корабля к походу. В кратком докладе флагманских специалистов по результатам проверки спрессовались бессонные ночи, авралы, пот и кровь, одиночество жен, тоска по берегу, перенапряжение всех систем человеческого флотского организма. И никто не знал еще, что длительное плавание продлится 13 месяцев. Подобное могут выдержать только моряки. Я за качественную подготовку к плаванию получил первую свою на флоте благодарность адмирала.

Глава 9 КРЕЙСЕР “ДМИТРИЙ ПОЖАРСКИИ”

Крейсер “Дмитрий Пожарский” стоял у тридцать третьего причала г. Владивостока. Натруженно гудели мачты. Тело расслабленно принимало ласки вечно недовольной возлюбленной своей – морской воды бухты Золотой Рог. Устало смотрели жерла кормовых башен на людской муравейник, копошащийся на площади Борцов за власть Советов. Чувство снисходительного превосходства над ним заставляло периодически выпускать пар при взгляде на многоэтажную махину штаба флота, где сидели те, по чьему приказу крейсером пройдено столько тысяч миль. Атеросклеротические бляшки в трубках котлов, питьевой, пожарной и фановой систем заставляли старика тяжело вздыхать предохранительными клапанами, требуя (с каждым годом все больше) перевязок, пластырей и пломб. Изношенное сердце тяжело стучало поршнями, когда приходилось, повинуясь людям в форменных кителях, медленно прибавлять обороты тяжелых винтов. Однако стоило разозлить старика, и он, вспоминая молодость, яростно ощетинивался морем огня, грохотом своих тяжелых орудий, огрызался резкими хлопками малой зенитной артиллерии. А теперь он лениво подставлял бока под пенистые струи воды из брандспойтов, сладостно жмурился, ощущая ласковое почесывание щеток и швабр, принимая очередной сеанс массажа деревянным настилом верхней палубы.

Моряки, если они только хотели жить, вынуждены были ежедневно, ежечасно выполнять малейшие капризы своего любимца. Это только на первый взгляд кажется, что люди повелевают крейсером. Нет! Двадцать тысяч тонн металла высшего качества высасывают из людей все соки, наматывают на свои винты людские нервы, лопающиеся со звоном погибшей гитарной струны, впитывают в себя гений человеческой мысли, который их же и создал. Прикрывая броневыми листами жалкие человеческие организмы, крейсер думает лишь о том, чтобы сохранить их для своих личных целей, – для содержания в образцовой чистоте, исправности и немедленной готовности к действию (расписание по заведованиям) участков, органов и систем своего могучего тела.

С замиранием сердца ступил я на широкую сходню могучего красавца. Встретил меня стройный, подтянутый лейтенант, перепоясанный в талии сверкающим на солнце снаряжением (ремень и кобура), представился:

– Вахтенный офицер, старший лейтенант Листиков.

Мне почему-то вспомнилось флотское четверостишье:

Тщательно побрит, наглажен, К жопе пистолет прилажен. Не какой-нибудь там хер, А дежурный офицер.

Погасив улыбку, я, в свою очередь, представился:

– Лейтенант Иванов. Прибыл для дальнейшего прохождения службы. На должность хирурга.

– Понял. Многовато же вас, докторов, к нам согнали! Старшина! Проводите лейтенанта в рубку дежурного по кораблю.

Озадаченный загадочной фразой Листикова, я был записан в вахтенный журнал как прибывший новый член экипажа. Старшина, по приказанию дежурного по кораблю, потащил уже мой чемодан в медицинский отсек.

– Ну что, лейтенант, будем знакомы. Черняев. Командир БЧ-2. Мы уже кое-что слышали о тебе. С эсминца мужики доложили. Давай, работай. Не сломайся только.

Информация на флоте распространяется с молниеносной быстротой. В этом не раз приходилось мне убеждаться впоследствии.

Рассыльный дежурного по кораблю проводил вновь прибывшего эскулапа в каюту начальника медицинской службы. Невысокого роста капитан, черты лица которого ясно выдавали уроженца Биробиджана, резким, срывающимся на визг фальцетом, приветствовал своего подчиненного:

– Ах, ах! Божков. Ах, ах! Николай Александрович. Ах, ах! Хорошо! Своевременно! Ах, ах! Масса дел. Неотложных, срочных. Ах, ах! Я замучен. Ах! Все бездельники. Устраивайтесь. Располагайтесь. Ах, ах! (Ильф и Петров).

Испуганный какой-то. И заполошный. Хотя и Божков, – подумал про себя я.

Мое место жительства было определено расписанием по каютам. Крейсер, проглотив очередного Иону, загнал его на броневую палубу (третья палуба, если считать сверху). Небольшое помещение. Справа умывальник, две койки, слева – два рундука для одежды, прямо – сейф, две баночки (табуретки). Иллюминаторов нет (каюта расположена ниже ватерлинии). Вентиляция только вдувания. Электрические светильники над столом, над умывальником, на подволоке (потолке), настольная лампа. Все. Люкс. Со всеми удобствами. На неопределенный период времени. Кусок жизни. А жить под водой еще не приходилось (флот-то надводный!). Вот и заполучи клаустрофобию. Отбрыкался от подлодок, называется.