Мачты и трюмы Российского флота

– За истекший месяц у нас в гарнизоне допущено десять врачебных ошибок на догоспитальном этапе лечения. Так, 15.02.82г. в хирургическое отделение поступил больной Петров с ЭМ “Вихревой”. Доставлен в госпиталь спустя 12 часов от начала заболевания. Флагман соединения, старший лейтенант медицинской службы Иванов.

Заполучите. Первый удар!

Инфекционист.

– За истекший месяц по линии инфекционных болезней в гарнизоне было допущено десять ошибок на догоспитальном этапе. 15.02.32 в инфекционное отделение поступил больной Сидоров с диагнозом ДСЛ (дальневосточная скарлатиноподобная лихорадка) с ЭМ “Скрытный”. При этом эпидобследование очага не проведено, дезинфекция не организована. Флагманский врач товарищ Иванов.

Подставляйте попку, коллега, в очередной раз.

Избитый и публично опозоренный коллега, в свое оправдание мог сказать только, что, мол, недостатки знаем, учтем, исправимся, будем работать лучше. Врачебное самолюбие флагмана жестоко страдало. Два месяца без выходных, без берега, находясь на берегу, два месяца жесточайших усилий в наведении порядка. И вдруг – публичная экзекуция на конюшне борьбы за общественное здоровье! Перед женщинами стыдно!

Вобрав голову в плечи, я ушел на свой эсминец “Бесшумный”, закрылся в своей обшарпанной каюте. А утром следующего дня опять включился в суету повседневности, как мадам Грицацуева в киностудии, безуспешно пытающаяся догнать милого ее сердцу Остапа.

Прошел очередной месяц, и снова Ушаков собрал свою медицинскую братию под сводами дома офицеров. Судя по кулуарным разговорам, очередной жертвой избран был не я, а мой коллега – флагман соседнего соединения товарищ Петров. Так и случилось. Все выступления заканчивались одинаково: флагман, майор медицинской службы Петров. И все было бы точно по сценарию, без эмоций, скучно, обычно...

Попросил слово я, с твердым намерением дать бой тыловым подразделениям медицинской службы.

– Товарищи! Коллеги! – начал я. – На прошлой конференции с этой трибуны я обвинялся во всех грехах, существующих в системе медицинского обеспечения нашего объединения. Сегодня в них обвиняется Петров. С той же трибуны и теми же лицами. Создается впечатление, что врачи боевых соединений и врачи тыла, решая одну и ту же задачу, стоят по разные стороны баррикад. Хочу напомнить вам, что не флот существует для тыла, а наоборот, тыл существует для флота. То есть вы, товарищи, существуете для того, чтобы обеспечить качественную медицинскую помощь тем, кто служит на кораблях. Вы же требуете от корабельных специалистов, чтобы именно они обеспечивали вам спокойную жизнь. Это идеология наоборот. На кораблях и в частях служат молодые неопытные врачи-лейтенанты, но именно они несут основную нагрузку в деле лечебно-профилактического и других видов обеспечения флота. В этих условиях ошибки неизбежны. И не вина, а беда лейтенантов, что они, загруженные сверх головы массой посторонних дел, не всегда могут все учесть и принять правильное решение. В моем соединении на шести кораблях врачей нет вообще. Там, и то совсем недавно, начальниками служб стали фельдшера-военнослужащие срочной службы. Разве они способны избежать ошибок? Нет. Так давайте вместе думать, как избежать их в корабельном звене, а не поливать грязью тех, кто по опыту службы и должности ниже вас. (Шум и крики в зале). Спокойно, товарищи! Это еще не все. Поговорим сейчас об ошибках госпитального этапа лечения. Так, неделю назад из госпиталя на ЭМ “Скрытный” прибыл больной матрос Васильев после аппендэктомии. Читаем запись в медицинской книжке, заверенную подписями начальника ХО Полякова и начальника медицинской части госпиталя. “5.03 произведена аппендэктомия. Послеоперационное течение гладкое. 12.03 сняты швы. Заживление первичным натяжением”. Все отлично? Но на корабле мне лично пришлось снять швы. Рана нагноилась. И сейчас больной лежит в лазарете и получает лечение. Эта ошибка, я считаю, гораздо более серьезная, чем госпитализация спустя 12 часов от начала заболевания. (Тишина в зале, только полковник наливается кровью, и Поляков опускает очи долу). Второй пример. После проведения курса лечения в инфекционном отделении (начальник подполковник Могутов) по поводу острой дизентерии на ВПК “Гордый” прибыл больной Сорока. Проведено бактериологическое обследование его и... что вы думаете? Он оказался зараженным той же дизентерией, От которой успешно вами лечился. Только из острой формы дизентерия перешла в хроническую. Ну, как ошибочка, уважаемая профессура? Я могу продолжить, но, думаю, достаточно. Во избежание различных разногласий между нами в будущем, предлагаю: “Давайте жить дружно”. Предполагаю, что за это мое выступление кое-кому захочется свести со мной счеты. Прошу вас запомнить следующее: “добро” на сход даете мне не вы, а командир соединения. Это раз. Пряники, которыми меня угощает служба, я не предложил бы никому из вас. Это два. И, наконец, последнее. Считаю, что звание врача не позволит никому из присутствующих здесь бросить камень мне в спину. Спасибо за внимание.

Корабелы аплодировали. Тыловики угрюмо молчали. Полковник Ушаков подвел итог конференции .

Четыре с половиной года впоследствии я служил в должности флагмана соединения, однако, ни разу более не был публично наказан специалистами госпиталя. Жили дружно.

Два раза в год весь личный состав кораблей проходит медицинский осмотр врачом части. Раз в год офицеры флота обязаны пройти углубленное медицинское обследование специалистами поликлиники и госпиталя. Командиры кораблей проходят обследование в стационаре. В этом заключен великий смысл. Находясь в плавании, любой командир несет на себе основную нагрузку по управлению кораблем и полную ответственность за действия своих подчиненных. Подобный прессинг может не выдержать командирское сердце и выдать на гора инфаркт. И такие случаи бывали. Поэтому столь тщательно обследуют командиров флотские эскулапы. Все направлено на заботу о сохранении здоровья “основной фигуры” на флоте. Но сама “фигура” подобную заботу воспринимает, как докторскую придурь, направленную исключительно на то, чтобы помешать ей в продвижении по службе, правдами и неправдами уклоняясь от обследования.

Типичным представителем этих фигур был командир ЭМ “Скрытный”, капитан второго ранга Спешилов. Самодур и волевик. На флоте был известен тем, что во Вьетнаме в бухте Кам-Рань спровоцировал дипломатический конфликт. Стоя у пирса, он приказал провести вдоль борта на расстоянии двух метров от корабля белую черту на территории пирса, вход вьетнамцев за которую был запрещен, т.к. на прилегающей к кораблю отчужденной полосе было написано: “Территория СССР”. Жестоко подавляя на корабле любую инициативу подчиненных, не признавая авторитетов и личностей, кроме своей собственной, добился того, что в одно прекрасное утро получил от собственного старпома удар кортиком в предплечье. Однако, дело замяли, т.к. СПК был зятем коменданта города Владивостока. На медицину и докторов Спешилов смотрел, как на не нужный никому хлам, путающийся под ногами идущих к светлому будущему. В сильные совгаванские морозы ходил только в фуражке, демонстрируя железное флотское здоровье. “Докторов не вижу в упор. Не обращался я к ним 36 лет, не буду и сейчас”, – любил повторять он в дружной компании. Доктора платили ему той же монетой:

– Голова Спешилова в фуражке не замерзнет. Мерзнуть нечему. Кость.

Однако, Спешилов был внесен мной в “график стационарного обследования командиров кораблей”. График был утвержден командующим объединения и, таким образом, приобрел силу закона. При всем своем неприятии медицины строптивый командир был заложен в госпиталь и... списан с плавсостава с диагнозом “ишемическая болезнь сердца”. Расценив свою болезнь, как происки докторов и лично флагманского врача соединения, отстраненный от службы мореман на каждом перекрестке проклинал медицину и грозился:

– Я этого так не оставлю. Иванова, как только сойдет лед, утоплю прямо у пирса.

Но не утопил. И впоследствии, вкусив прелесть береговой службы, был благодарен судьбе, отодвинувшей встречу с инфарктом на неопределенное время.

Глава 63 ПЕРЕЕЗД

Три месяца я сидел на кораблях, не имея выходных и возможности отдохнуть на берегу. Ежемесячно просил начальника штаба предоставить мне четыре законных дня, чтобы навестить свою семью, брошенную на произвол судьбы во Владивостоке. Но ежемесячно получал отказ заботливого начальника. Обращения по поводу выходных к начальнику политического отдела заканчивались однозначно: “Ваш начальник – начальник штаба . Все вопросы – к нему.” Утешала мысль, что в конце марта была обещана квартира в поселке Заветы Ильича, в новом, только что построенном военспецами доме. Был назван даже её номер. Шестьдесят. И в один из солнечных дней флагдок отправился принимать жилище.

Дом стоял прямо в центре поселка на площади Ленина. Пятиэтажная, буквой “Г” коробка. Квартира на первом этаже. На стук в дверь (звонок не работает) из квартиры выглянул военный строитель в грязном засаленном ватнике. В комнате слева от входа, вповалку лежали на палубе еще пять таких же засаленных военспецов. Небольшой коридор, слева кухня, заваленная досками и строительным мусором. Сломанная раковина на кухне и разбитый унитаз в туалете. Дверь из основной жилой комнаты ведет в комнату номер два, общей площадью шесть квадратных метров. Из окон открывается великолепный вид на “хоздвор” военных строителей, где под открытым небом валяется техника и строительные материалы, да стоят два вагончика, в которых размещаются в рабочее время строительные начальники, и ночью беспробудно спят сторожа, бдительно охраняя народное богатство. Вид с кухни столь же живописен. Взору открывается свалка металлолома, собранная пионерами для строительства БАМа, дымят две трубы кочегарки-котельной, дающей иногда тепло в близлежащие жилые дома и школу. Здесь же, во дворе, переполненные бытовым мусором баки, свидетельствующие о бессилии коммунальных служб гарнизона. Картина сердце не радует.

Но больше этого угнетают стены будущего жилища, выкрашенные в темно-зеленый болотный цвет. Глядя на них, хочется квакнуть.

Из личного опыта зная, что задавать вопросы рядовым военным строителям по поводу отделки испоганенного их вкусами и трудолюбием жилища, то же самое, что выть на луну в половой тоске, я отправился на поиски строительного начальства, которое и обнаружил в вышеупомянутом вагончике. И сразу понял, что прибыл не вовремя, т.к. начальство – в лице майора и двух капитанов – вкушало обеденную трапезу, запивая ее фирменным компотом “Агдам”. Однако, опасения эскулапа по поводу несвоевременности визита были быстро рассеяны строительными братьями по оружию, а стакан компота, предложенный гостю, соединил вечной дружбой их нежные сердца и натуры. В результате краткой беседы я вышел из вагончика в полной уверенности в том, что моя разваленная квартира приобретет вид спальни Екатерины Второй в самые ближайшие дни... и недели... и месяцы.

Так и случилось. После длительной войны, захватившей своими витками все этажи прочного здания строительной иерархии. Говорить о царях не приходится, но для старшего лейтенанта ВМФ жилье было отделано с той тщательностью и старанием, которые вообще характеризуют отношение к труду штукатуров и маляров из военно-строительных отрядов. Но въехать в него было можно и даже... пожить в нем до... проведения капитального ремонта.

Я, завершив строительную одиссею, улетел за своим семейством во Владивосток.

XXX

“Два переезда равносильны одному пожару”, – гласит флотская мудрость. Значение ее я понял тогда, когда пришлось собирать и упаковывать в ящики из-под “Беломорканала” вещи, разбирать прессованную из опилок мебель отечественного производства, рассыпающуюся от неосторожного прикосновения отверткой, выносить ее по узким лестничным маршам и грузить в контейнер под нетерпеливые окрики грузчиков. Что-то не помещалось в ящик и его приходилось оставлять, что-то разбивалось в суматохе, что-то казалось в данный момент ненужным, и его безжалостно бросали, чтобы пожалеть об этом впоследствии.