Мадикен (сборник) (илл. Демидова)

– Понимаешь, Мадикен, – говорит дядя Нильсон, – я подумал и говорю себе: «А знаешь, Нильсон, стоит ли горевать? Ты привык к лишениям, так отдай сыну пятёрку, чего уж там!»

Мадикен думает, что дядя Нильсон поступил очень хорошо. К тому же он и сам смог полюбоваться, как Аббе летает высоко над городом, ведь дядя и тётя Нильсоны наблюдали за полётами с рыночной площади в толпе тех, у кого не нашлось лишних пяти крон, чтобы купить билет.

– А я-то ни сном ни духом не догадывался, что это мой сын летает в небесах, словно орёл, – говорит дядя Нильсон.

С тех пор он особенно зачастил в «Забегайку». Там всегда находились охотники послушать о том, как его сын стал бравым летуном, и про знаменитую пятёрку.

– Теперь уж, наверное, все пьянчужки в городе наизусть знают твои рассказы, – говорит тётя Нильсон. – Так что мог бы ты для разнообразия дома посидеть.

Лучше бы она этого не говорила. Дядя Нильсон тут же назвал её «чучелом». Он рассердился, надел пальто и шляпу и отправился в «Забегайку», но скоро вернулся домой совсем не сердитым.

– А, ты ещё здесь, дорогая Мадикен, – сказал дядя Нильсон. Затем он погладил по щёчке тётю Нильсон и спросил: – Скажи мне, ненаглядная лилея, не найдётся ли у тебя селёдки с картошечкой для любящего супруга?

У тёти Нильсон нашлась и селёдка, и картошка.

А осень всё больше хмурится, и дождь льёт почти не переставая. Вода в реке поднимается всё выше и выше. Девочкам уже не разрешают даже приближаться к мосткам. Но им и самим не хочется туда ходить, так страшно шумит и бурлит река.

– Уж если свалишься в воду – тут тебе и конец, сразу захлебнёшься, – объясняет Мадикен сестре.

Девочки почти совсем не гуляют. Правда, им и дома неплохо. Они играют в бумажных куколок, строят в детской домики и танцуют вальс с Альвой. Но Мадикен нет-нет да и скажет в сердцах:

– Ничего-то у нас новенького не случается.

Альва считает, что такие слова говорить опасно:

– Бывает ведь, что и плохое случится. Смотри, как бы не накликать!

И Альва оказалась права.

Однажды в воскресенье в Юнибаккен спозаранку прибежала тётя Нильсон, она так рыдала, что перебудила весь дом. Сначала от неё не могли добиться ни слова, она захлёбывалась от рыданий. Тогда папа обхватил её за плечи и потряс:

– Скажите же наконец, что случилось?

И тётя Нильсон кое-как рассказала. У неё с трудом получалось говорить связно. Глядя на неё, Мадикен почувствовала, как у неё больно защемило в груди. Отчего это так щемит, что такое говорит тётя Нильсон? Она говорит, что Аббе… Аббе утонул в реке! «Нет, – думает Мадикен, – это мне, наверное, снится!» Сумбурный и сбивчивый рассказ тёти Нильсон похож на страшный сон, этого не может быть! Мадикен крепко прикусила губу, чтобы проснуться, но по-прежнему слышатся всхлипывания тёти Нильсон.

– А я-то, господи прости, в это время спала и только сейчас узнала! Гляжу, Аббе куда-то пропал. Он даже в кровать не ложился, а мой несчастный Нильсон ничего почти не помнит. Только и помнит, что свалился ночью в реку, когда возвращался из «Забегайки», а плавать-то он не умеет…

– Но я сначала понял так, что это был Аббе, – говорит папа.

– Ну да! Аббе бросился в воду и вытащил его. Это Нильсон ещё помнит. Но представляете себе, что этот болван сделал, – он сразу пошёл домой и улёгся в кровать, с пьяных-то глаз! А про Аббе совсем забыл. И Аббе, видно, там и остался!

И тётя Нильсон бессильно упала головой на кухонный стол и снова зарыдала. Таких страшных рыданий Мадикен никогда ещё не слышала. Мама стала утешать бедную тётю Нильсон и тоже заплакала вместе с ней. Заплакала и Альва, и Лисабет. А Мадикен не заплакала, у неё только всё больней и больней щемит сердце. Плакать она не может.

– Альва пойдёт со мной, – говорит папа. – А вы все оставайтесь здесь.

Папа и Альва побежали к реке. Мадикен видит в окно, как они бегут. Потом они скрылись за стеной камыша, который растёт на берегу между мостками Юнибаккена и Люгнета.

Когда же они опять показались, Мадикен увидела, что они несут на руках Аббе. И тут слёзы наконец хлынули у неё из глаз, так жалко ей стало Аббе. А тётя Нильсон заголосила, как будто её режут. Но папа крикнул ещё громче:

– Он жив!

– Нет! Не может быть! – закричала тётя Нильсон и выбежала из дома так быстро, как только её несли ноги.

Мадикен должна была сама убедиться, что Аббе жив. Мама хотела остановить Мадикен, но не смогла её удержать.

Он был едва жив, почти незаметно было никаких признаков жизни. Лежал с закрытыми глазами и не просыпался, хотя его уже внесли на кухню Люгнета. Он не проснулся и когда с него стаскивали одежду. Лицо у него было белое и холодное как лёд. Он много часов пролежал на мостках, хотя, к счастью, и не упал в воду, как думала тётя Нильсон.

– По-видимому, он так обессилел, что сам не мог дотащиться до дома, – сказал папа и сурово посмотрел на дядю Нильсона.

Дядя Нильсон стоит перед ним совсем убитый, глаза у него красные, и слёзы текут при виде сына-летуна, который спас ему жизнь и которого он бросил без помощи ночью, в темноте, на холодных речных мостках.

– И долго вы отсыпались? – спрашивает папа.

– Долго! – отвечает дядя Нильсон и в отчаянии утыкается лицом в папино плечо. – Сажайте меня в сумасшедший дом или в тюрьму на хлеб и воду, там мне самое место!

– Сдаётся мне, что ты прав, – сказала тут тётя Нильсон, которая обыкновенно не говорит ему дурного слова.

Папа заторопился:

– Я пошёл домой звонить доктору Берглунду. А вы пока укутайте мальчика потеплее, иначе он умрёт!

Наконец Альве удалось снять с Аббе мокрую одежду. Вдвоём с тётей Нильсон они отнесли его в спальню и уложили на широкую кровать. Следом поплёлся дядя Нильсон, восклицая:

– Аббе, сын мой! Ты меня слышишь?

– Помолчите! – говорит Альва. – Давайте-ка оба раздевайтесь да ложитесь рядом с ним. Так он скорее согреется.

Только Альва могла так находчиво придумать, что надо делать. Тётя и дядя Нильсоны послушно выполнили её распоряжение.

Альва и Мадикен ушли на кухню ждать доктора. Альва налила несколько бутылок горячей воды и завернула их в полотенце.

– Бедный Аббе! Мы положим ему бутылки к ногам, а то небось у Нильсона у самого ноги холодные, – говорит Альва.

Они с Мадикен опять идут в спальню. Аббе, словно ребёночек, лежит на кровати между мамой и папой. Они легли потеснее, чтобы он поскорее согрелся. Альва укрыла их всеми одеялами, какие нашлись в доме. Получилась гора, из-под которой виднеется только нос Аббе.