Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка

Очень быстро мы поняли, что любые наши слова, произнесенные публично, должны быть тщательно взвешены. Во-первых, надо было помнить о том, что они могут дойти до ушей похитителя, а во-вторых, нам приходилось вести себя очень осторожно, чтобы нас не обвинили в дискредитации португальской судебной полиции, поскольку мы продолжали оказывать на них давление, требовали, чтобы расследование не приостанавливалось ни на день.

В тот и в последующие дни мы встречались с таким количеством людей, которые старались помочь нам, что сейчас трудно вспомнить, что тогда предлагалось, советовалось и обсуждалось. Ни Джерри, ни я не владели собой в полной мере. Угодив в этот головокружительный вихрь, мы просто старались как-то выжить.

В обед Джерри увидел толпу уезжающих гостей, которые стояли с чемоданами рядом с рестораном «Тапас» в ожидании автобуса до аэропорта. Среди них был и парень, с которым он несколько раз играл в теннис, вместе с женой и ребенком. У них впереди была еще неделя отдыха, но они решили уехать, потому что, как он пояснил Джерри «оставаться здесь слишком мучительно». Джерри от этих слов стало не по себе. Он вдруг осознал, что множество людей полиция теперь не сможет допросить. Уезжали сотни потенциальных свидетелей. Сколько ценной информации в результате будет потеряно навсегда!

С новой волной отдыхающих прибыли и другие наши родственники: мать Джерри, Айлин, его брат Джон и сестра Триш с мужем Сэнди, плюс Майкл, муж моей двоюродной сестры Энн-Мэри. Свою младшую сестру Фил Джерри попросил остаться в Глазго, чтобы представлять интересы семьи в Великобритании и общаться с журналистами, которые уже разыскивали наших родственников, знакомых — любых, даже тех, с кем мы лишь здоровались на улице, — чтобы узнать новости и их мнение по поводу случившегося.

Компания «Марк Уорнер» предоставила в наше распоряжение еще два номера, чтобы разместить всех, кто хотел находиться рядом с нами. Было приятно чувствовать поддержку, хотя приезд новых родственников вызвал и новые слезы. Особенно тяжело было видеть, в каком отчаянии пребывают наши родители. У меня сердце разрывалось при виде наших убитых горем матерей или моего отца, страдающего болезнью Паркинсона, который, рыдая, весь затрясся и буквально рухнул на диван рядом со мной. «Прости меня! Я подвел тебя. Прости меня, прости!» — все повторял он. Конечно же, отец меня ни в чем не подводил, он просто, как и мы все, чувствовал себя совершенно беспомощным. То, что нашим родителям пришлось в их возрасте пройти через этот ад, уже само по себе преступление.

Помню, как однажды, обессилено опустившись на стул в нашем номере, я посмотрела через окно на море. Меня охватило необоримое желание броситься в воду и плыть что есть мочи прочь, пока силы не иссякнут где-нибудь посреди океана и вода не поглотит меня, избавив от этих мук. И я не держала это желание в себе, я говорила о нем каждому, кто заходил в комнату. Думаю, что и само желание это, и подобное его выражение были отзвуком моих терзаний.

Еще меня тянуло бежать не останавливаясь, куда-нибудь, куда глаза глядят, лучше всего на самую вершину Роша Негра. Почему-то мне казалось, что единственный способ заглушить боль внутреннюю — причинить себе боль физическую. Еще одним по-настоящему страшным проявлением моих чувств было жуткое слайд-шоу из ярких картинок, безостановочно мелькавших у меня в голове. Не в силах удерживать это в себе, я во весь голос кричала, что видела Мадлен, холодную и истерзанную, неподвижно лежащую посреди камней на огромном валуне. Сейчас, вспоминая об этом, я понимаю, насколько тяжело было моим друзьям и родственникам, в особенности родителям, видеть меня такой, но я ничего не могла с собой поделать. Все это должно было выйти из меня. Мне страшно думать о том, что было бы со мной в противном случае.

Минул еще один день, а новостей по-прежнему не было. Джерри сделал очередное заявление для прессы. И снова я вышла вместе с ним и стояла рядом, держа его за руку, пока он читал наше послание. Оно было коротким. Мы поблагодарили всех, кто пытался нам помочь, как в Португалии, так и в Великобритании, сказали, что рады тому, что ОСС теперь сотрудничает с португальской полицией, призвали поделиться любой информацией, которая поможет вернуть Мадлен, и поблагодарили представителей прессы за уважение к частной жизни нашей и наших детей.

В тот вечер местный католический священник отец Жозе Мануэль Пачеко вернулся в Луш и пришел к нам, чтобы морально поддержать нас. Мое первое впечатление о нем: очень жизнерадостный человек. Ничего против этого я не имею, но тогда, в нашем царстве скорби, его улыбка казалась неуместной.

На следующий день, 6 мая, — это было воскресенье, — несмотря на сильную слабость, я решила пойти на мессу. Когда я узнала, что в Португалии 6 мая — День матерей, для меня это приобрело еще более глубокий смысл. С той минуты, как исчезла Мадлен, я интуитивно обращалась к Господу Богу и Деве Марии, ощущая потребность молиться и призвать делать это как можно больше людей. Я была уверена, что это важно. Хотя в первые дни мне было трудно смириться с тем, что случилось с Мадлен и с нами, я не винила в этом Бога и не считала, что Он «позволил» этому случиться. Я просто не могла понять, почему Он не услышал молитву, которую я произносила каждый вечер: «Спасибо, Господи, за то, что в моей жизни появились Джерри, Мадлен, Шон и Амели. Пожалуйста, пусть у них все будет хорошо, пусть они будут здоровы и счастливы. Аминь!» Пусть у них все будет хорошо… Нужно сказать, что, произнося эти слова, я думала: пусть никто из них не свалится откуда-нибудь и не расшибет голову или пусть никто не попадет в аварию. Я даже помыслить не могла, что может произойти нечто более ужасное, что мой ребенок будет похищен. Подсознательно я считала, что моя молитва распространяется на все возможные случаи. Теперь же, не зная, где Мадлен и с кем она, я пыталась убедить себя, что Господь все равно ее оберегает.

В местную церковь Носса Сеньора да Луш, расположенную в центре поселка, мы пошли всей семьей, вместе с друзьями. Учитывая наше состояние и тот факт, что журналисты следили за каждым нашим движением, мы поехали туда на машине. Алекс Вулфол, понимая, что мы не сможем и шагу ступить без сопровождения прессы, отправился с нами.

Я потеряла чувствительность ко всему, что меня окружало. Все, кроме Мадлен, перестало иметь какое-либо значение, но мое сознание отметило, что простая церковь, выкрашенная в желтый и белый цвета, красива, но в то первое воскресенье ее красота не тронула моего сердца. Позже я по-настоящему полюбила Носса Сеньора да Луш, и она стала моим прибежищем.

В тот день маленькая церковь была полна. Хоть мы и сидели в первом ряду, когда вышел отец Жозе — или падре Зе, как его называли в поселке, — мы не сразу поняли, что началась месса. Одна из местных дам при его появлении поднялась с места, поправила сбившуюся ризу, да еще отчитала его за неаккуратность, как школьника. Здесь богослужение проходило совсем не так, как у нас дома, в Великобритании. Я услышала, как Майкл пробормотал: «Беспорядок, а приятно!» В отсутствии формальностей было что-то очень человечное, доброе. Падре Зе, чья жизнерадостность вчера смутила нас, здесь был в своей стихии. На самом деле это очень интересный человек, полный жизни и страсти. В последующие дни, когда я думала о нем, мне часто вспоминался Кенни Эверетт в роли поющего пастора брата Ли Лава.

Все молились за Мадлен. Одна португальская девочка подарила мне букетик цветов, потом мне стали дарить цветы многие прихожанки. В конце мессы каждый ребенок и каждая мать подошли к нам, чтобы обнять и поцеловать. «Она вернется», — говорили они негромко. Снова и снова мы слышали три португальских слова, которые звучат в наших сердцах и по сей день: esperanca, forca, coragem — надежды, силы, мужества! Это было очень волнительно и необычайно приятно. Нас обволакивали теплые, защищающие флюиды Носса Сеньора да Луш и ее прихожан.

Алекс предложил нам выйти из церкви через боковую дверь, чтобы незаметно прошмыгнуть мимо журналистов и собравшейся толпы, но мы были так благодарны этим людям за сочувствие, что не хотели от них бегать. Советы Алекса всегда были мудрыми, и невозможно переоценить их значение, но все же я думаю, что мы тогда поступили правильно, выйдя вместе с остальными через главную дверь. И в тот миг мне вдруг захотелось говорить со всеми сразу, поблагодарить за то, что они для нас сделали, и когда мы подошли к ступенькам, ведущим на улицу, я так и поступила. Сейчас мне все это представляется словно подернутым туманом. По правде говоря, так же было и тогда. Я знаю, что плакала. Сам факт, что я вообще что-то произнесла, тем более учитывая мою нелюбовь к публичным выступлениям, указывает на то, насколько для меня важно было сделать это. Каждое мое слово шло из самого сердца:

«Мы с Джерри хотим выразить признательность и поблагодарить всех, но в особенности местных жителей, которые очень поддержали нас. О большем мы и мечтать не могли. Я просто хочу сказать спасибо.

Прошу вас, продолжайте молиться за Мадлен. Она хорошая девочка».

В скором времени обитатели поселка взяли нас с Джерри под свое крыло, и мы влились в их сообщество. Мы всегда будем им благодарны за невероятную доброту и отзывчивость. Они, наверное, даже не догадываются, насколько важна была для нас их поддержка в эти первые дни отчаяния. Мы стали постоянно посещать воскресные мессы в Носса Сеньора да Луш и всегда находили там поддержку и сочувствие. Теплые, обнадеживающие слова утешения, объятия, молитвы, цветы и картинки от детей — все это повторялось еженедельно. О Мадлен не забывали, как и о нас.