Маэстро

И снова отвернулась к плите. Плов уютно булькал под крышкой. Настенные часы привычно тикали. Бабушка молчала. Марик разглядывал обложку нотного сборника. Затрепанную серую обложку, на которой крупными буквами значилось «Песни Матвея Блантера». Машинально стал листать. На первой странице «Катюша». На второй «В лесу прифронтовом». Еще какие-то песни про войну. И из чего он должен выбрать?

– Долго будешь тут сидеть? Ужин еще не готов. Иди. Она в зале. С дедом общаются.

– Не хочу.

Марик упрямо рассматривал ноты. Вот эта песня по музыке вроде бы интересная. «Под звездами балканскими». Балканские звезды – это какие? Название незнакомое, а потому и манящее. Марик сразу представил темное небо, усыпанное звездами. Шум воды. Мелодия оригинальная, надо ее попробовать сыграть.

– Что значит «не хочу», Марат? Она твоя мама. Самый близкий человек.

– Мой самый близкий человек – это ты. И дедушка Азад.

– С тобой стало сложно разговаривать.

Марат пожал плечами. Ему с собой жить стало сложно, что ж теперь?

– Ты не спрашивала, она надолго?

Бабушка вздохнула, погасила огонь на плите, вытерла руки полотенцем и села напротив Марика.

– Марат. Ты должен понять одну вещь. У тебя впереди большая жизнь. А мы с дедом не сможем всегда быть рядом. Может так случиться, что, кроме мамы, у тебя никого не останется. Как бы тебя ни расстраивали ее поступки, пойми, другой уже не будет. Поэтому я хочу, чтобы ты сейчас пошел в комнату и поговорил с ней.

– Нет.

Марик ненавидел слово «должен». Он не хотел идти в комнату и мило улыбаться маме, делая вид, что все в порядке. Что он ни капельки не обижается. Что можно его еще пару раз бросить.

– Марат! – В голосе бабушки зазвучали угрожающие нотки.

– Я сказал «нет»! – Марик выскочил из-за стола. – Почему ты ее защищаешь? Ты же знаешь, что она неправа! Ты сама с ней столько раз ругалась!

– Потому что она твоя мать!

– Ну и что? Не пойду! Вообще никуда не пойду!

Марик выбежал в коридор, толкнул дверь и через минуту оказался в объятиях густой южной ночи. Ночи, пахнущей олеандром. Уже немного прохладной и очень звездной. Хотелось просто посидеть на крыльце в тишине и одиночестве, чтобы никто его не трогал, никто ничего не требовал. Но он прекрасно понимал, что за ним тут же придут. Хорошо, если бабушка. А если дед? Тот, чего доброго, возьмет за шкирку, как нашкодившего щенка, и затащит в дом.

И Марик быстро зашагал прочь от дома. Куда именно идти, он не знал. Не к Рудику же ломиться посреди ночи. Школа уже закрыта. Оставался парк культуры и отдыха. Летом они бегали туда смотреть представления на открытой эстраде и купаться в пруду. Зимой на том же пруду катались на коньках.

В парке не было людей, зато горели фонари, и Марик спокойно прошел через главные ворота, которые никто и не думал закрывать. Добрел до ближайшей лавочки, залез на нее с ногами, привалился к деревянной спинке и прикрыл глаза. Вот так хорошо. А главное – тихо.

Он проснулся оттого, что замерз. Вокруг было по-прежнему темно. Марик не знал, сколько прошло времени: может, десять минут, а может, и несколько часов. Зато он успокоился. Теперь ему хотелось только перебраться в собственную постель. Лавочка для сна не очень годилась: у него затекла спина и шея. Дома, наверное, все давно угомонились и легли спать. Так что Марик рассчитывал спокойно прошмыгнуть в свою комнату, а утром все как-нибудь само рассосется.

Однако дома Марика ждал сюрприз. Он толкнул дверь, но та не поддалась. Двор освещала только одинокая лампочка над входом, в окнах свет не горел. Легли спать и заперли дверь? Ключ Марика остался в портфеле. А портфель остался на кухне.

Марат постучал. Безуспешно. Можно было бы влезть в окно, но по вечерам их все закрывали. Марат обошел дом сзади, отсчитал третье окошко – спальню бабушки и деда. Тихонько поскребся в стекло. Ох, влетит ему от деда. Но лучше так, чем ночевать на крыльце!

Никакой реакции. Марик постучал погромче. Подтянулся на руках, заглянул в окно – темнота, ничего не видно. Странно, обычно у бабушки ночью всегда горит лампадка в углу. Перед портретом папы. Прежде чем лечь спать, она зажигает лампадку, а утром гасит. Дедушка раньше ругался, говорил, ты меня позоришь, я партийный человек, а ты развела тут богомолье. Бабушка всегда отвечала, что боится ночью удариться обо что-нибудь или споткнуться о порог в темноте, и лампадка – просто источник света. Почему она стоит перед папиной фотографией, никто уточнять не хотел.

Сейчас лампадка не горела. Марик совсем перестал что-либо понимать. Куда все подевались? Куда-то ушли? Ночью?

Пришлось вернуться на крыльцо. Марик сел на деревянные ступеньки, привалился спиной к двери и стал ждать. В глубине души он еще надеялся, что родственники просто крепко спят. Но умом понимал, что все ушли на его поиски. А если так, то разумнее всего дождаться их тут.

Первым он увидел дедушку. Растерянного, с опущенными плечами. Он шел медленно, освещая себе дорогу железнодорожным фонариком. Плоским таким, с ярким лучом, пробивающим темноту на тридцать метров вперед. Марику очень этот фонарик нравился, он сто раз просил дедушку подарить ему такой. Но дедушка качал головой: фонарик был служебным, его деду выдали на работе под роспись. Для каких целей, дедушка не рассказывал. Но сейчас вот пригодился.

– Быстро домой! – отчеканил дед, едва заметив Марика.

И плечи сразу как-то распрямились, и от растерянности не осталось и следа.

– У меня ключа нет, – пробормотал Марик.

Дед тяжело вздохнул, полез в карман за ключом.

– Здесь он, – крикнул дед в темноту, из которой уже появлялись бабушка и мама. – Под дверью сидел.

Мама кинулась к нему, сгребла в охапку, принялась целовать.

– Марат! Мы чуть с ума не сошли! Куда ты делся? Среди ночи! С тобой что угодно могло произойти!

Марик пытался высвободиться. Уж лучше суровый тон деда, чем эти слезы и причитания. Ничего не могло с ним произойти. Он уже взрослый, имеет право прогуляться.

– Господи, сынок, ты же ледяной. Пошли скорее в дом! Гульнар-ханум, сделайте ему чаю, пожалуйста!

Бабушка ничего не говорила. Только головой качала, словно споря с кем-то невидимым. Но пошла на кухню ставить чайник. А мама уволокла Марата в комнату, заставила залезть под одеяло.

– Нельзя нас так пугать, Марик! Мы тебя искали по всему городу!

– Я никого не собирался пугать. Вы сами испугались.

Марат опять начинал злиться. Он так надеялся, что обойдется без шума, без глупых разговоров. Как же легко с дедом! Когда на Марика жаловались учителя, или когда он сам узнавал о каких-то проделках внука, то отводил его к себе в комнату, сажал на диван и отчитывал. Строго, зато конкретно. И так же конкретно обозначал наказание в виде лишних часов за инструментом, например, или лишения карманных денег. А потом они общались как обычно, будто ничего не случилось. И как же тяжело было выслушивать мамины упреки и слезы. Марик понятия не имел, как на них реагировать. Ему просто хотелось, чтобы его оставили в покое.