Магическое перо

— Это печальная история. Вы когда-нибудь слышали о столбнячной чуме?

— Кажется, да, — пробормотала Джил, наморщив лоб. — Это такая болезнь, которой болеют мьюнане, верно?

— Это самая страшная болезнь из всех, какие когда-либо преследовали племя мьюнан, — проскрипел Дрейгар. — От нее умирали многими тысячами. Пожалуй, она могла бы выкосить и весь народ, не веди мьюнане кочевой образ жизни. Если бы они жили в городах и деревнях, столбнячная чума давно бы стерла их с лица земли.

Это ужасная болезнь, которой болеют только мьюнане. Они теряют способность трансформировать собственные тела и умирают обезображенные и в страшных муках. Те, кто ею заразился, начинают превращаться в толстых, трясущихся уродов, пока не становятся настоящими развалинами. Здоровый мьюнанин может преображаться в любое существо и при этом сохраняет способность есть и пить. Однако, заразившись столбнячной чумой, больной уже не может ни пить, ни принимать пищу. А потом даже дышать. Эта болезнь неизлечима. Все, что в человеческих силах, — это утешать несчастных, пока те не умрут…

Однажды, когда чума свирепствовала уже около двух лет, Уайла, жена Эмоса, почувствовала, что заболела. Выйдя из палатки, она вдруг споткнулась и упала. Посмотрев на свои ноги, женщина обнаружила, что ступни проросли корнями, и она оказалась прикована к земле. Догадавшись, что случилось самое худшее, Уайла стала звать Эмоса.

Супруги рыдали в объятиях друг друга и не хотели верить лекарю, который подтвердил, что Уайла заболела именно столбнячной чумой. Все племя тут же поднялось, решив переехать в другое место, чтобы не заразились другие. Что касается Уайлы, то ей поставили на щеку особое клеймо, точнее, татуировку, которую наносили каждому заболевшему чумой.

Эмос перенес палатку и раскинул ее над женой. Я просил Эмоса отправиться вместе с племенем, пообещав, что буду ухаживать за Уайлой. Я не мьюнанин, и для меня не существовало угрозы заразиться чумой. Но Эмос категорически отказался и остался с ней.

На четвертый или пятый день он исчез, а когда возвратился, я увидел у него пергаменты с трансформагическими записями. Трансформагия — это что-то вроде волшебства, с помощью которого мьюнане могут изменять не только собственное тело, но и любые окружающие предметы. Тем самым Эмос нарушал закон, так как у мьюнан эта наука строго-настрого запрещена. Ему полагалось оставить Уайлу и уйти вместе с племенем.

Эмос бился день и ночь, пытаясь облегчить участь жены с помощью трансформагии. Но так и не отыскал средства от столбнячной чумы. Прошло три недели. В последние дни Уайлу было уже трудно узнать. Изуродованным оказалось не только тело, но даже голос.

Все это время я был рядом с ними. Эмос взял с меня клятву, что, если у него самого обнаружатся симптомы болезни, я уйду и оставлю их одних. Но он не заболел. Потом пришли старейшины племени. Они заявили, что Эмос слишком долго находился рядом с заболевшей женой и теперь, без сомнения, заразился сам. Он был так подавлен, что не нашел в себе сил переубеждать их. Уайла лежала в агонии. Вызвали лекаря, и тот поставил Эмосу клеймо на лицо.

Не знаю, в чем причина. Может быть, простое совпадение. А может быть, дело в его экспериментах с трансформагией. Но за все эти недели Эмос так и не заразился. Племя не поверило. Даже если и не заболел, решили они, все равно — носитель инфекции. В конце концов его вообще изгнали из племени. Причиной всему был страх перед ужасной болезнью. Только родители Тайи и Локрина поверили Эмосу. Его сестра и мать детей была лучшей подругой Уайлы.

Много лет Эмос странствовал по земле. Иногда один, иногда вместе со мной. Родители детей помогли ему обустроить усадьбу, построить дом, где он теперь и живет. При любой возможности они тайно отправляют своих маленьких проказников погостить у дяди.

В общем, внушая страх соплеменникам, Эмос до сих пор носит клеймо столбнячной чумы. Татуировку поставили мьюнане, и никто не в силах ее свести или закрасить…

— Бедный, это сломало ему всю жизнь, — вздохнула Джил. — Даже представить страшно, что ему довелось пережить!

— Пора выдвигаться, — сказал Дрейгар, давая понять, что разговор окончен, и стал собирать вещевой мешок.

Потом он отправился к колодцу и заглянул в его мрачную бездну. Девушку пробирала дрожь при одной мысли об этой подземной мгле. Судя по всему, Дрейгар хотел прикинуть, какой глубины колодец.

— Уж не хотите ли вы сказать, что мы должны будем туда лезть?! — испуганно пробормотала Джил.

— Именно так.

— Но разве это поможет нам догнать Тайю и Локрина? — поинтересовалась она.

— В этой местности вода в колодцах славится своей чистотой, — объяснил Дрейгар. — Но мало кто знает почему. А если бы узнали, то, пожалуй, очень удивились.

— Ну и почему? — с нервным смешком спросила девушка. — Что удивительного может таиться на дне этих темных колодцев?

— Вы, кажется, очень боитесь замкнутого пространства?

— Не то слово. Просто кровь стынет в жилах, когда я думаю об этом.

— Но, насколько я понимаю, это единственный путь к спасению вашего приятеля.

— Тогда, может, нам просто следует поспешить? Отправиться какой-нибудь короткой дорогой?

— Именно об этом я и толкую. О самой короткой дороге. Причем времени у нас действительно в обрез. Решайте: или вы отправляетесь со мной, или остаетесь, и я иду один. Не представляю себе, как в последнем случае вы собираетесь разыскать вашего норанца!

Верхняя, замшелая, часть колодца была сложена из камней. Рядом к столбу привязано ведро. Дрейгар отвязал веревку и привязал ее к ближайшему дереву. Потом, ухватившись за веревку, перебросил ногу через каменную кладку и, едва помещаясь в колодце, исчез в его темных глубинах.

Джил наклонилась и, едва заглянув в колодец, в ужасе зажмурилась.

Неужели ей так уж хочется помочь Шешилу? Насколько она успела понять, ученый чудак не слишком горевал при мысли, что ему снова придется вернуться к своим научным занятиям. Жизнь в рабстве, взаперти — для него привычное дело… Девушка воскресила в памяти его лицо, улыбку, вспомнила о его храбрости… Как бы то ни было, она должна снова увидеть его!

Перебросив плащ через плечо, Джил достала носовой платок и взобралась на камни. Плотно обмотав платком веревку и зажмурив от страха глаза, стала спускаться. Крепко вцепившись в веревку и перебирая ногами по стенкам колодца, она опускалась все ниже и ниже.

Очень скоро кисти рук заломило от напряжения. Отпуская поочередно то одну, то другую руку, девушка энергично встряхивала кистями, пока боль немного не проходила. Затем продвигалась дальше. Несмотря на то что веревка была обмотана платком, трение оказалось таким сильным, что ладони жгло как огнем.