Магистр! Вы, кажется, влюбились

— Иди-иди, спасай людей и драконов, — покивала я.

— Сиди здесь, — велел он. — Почувствуешь себя странно — кричи.

— Как скажешь, — покладисто пообещала я. Ужас вроде как поверил и отвернулся, и вопрос, неожиданно закравшийся в мой мозг, нагнал его уже в пути. — Гэдехар!

— М-м-м? — он не притормозил, но значительно замедлил спуск, полуобернувшись ко мне.

— Скажи, а спокойно жить мы когда-нибудь будем?

Хотела объяснить свой вопрос. Рассказать о том, что все произошедшее за последние недели слишком необычно и непривычно для моей прежней тихой жизни, что возвращение из безумного путешествия оказалось таким же неожиданно сумасшедшим, и мне просто хотелось знать, есть ли надежда, что впереди меня больше не ждет никаких потрясений…

Гэдехар понял все сам. Улыбнулся и пожал плечами.

— Прости.

И поспешил вниз, подгоняемый уже шипением скинувшего каменный кокон лесного дракона и энергичной бранью впечатленной Бьерры, остервенело стиравшей с рук каменную пыль.

— Ну что, несчастье, — стоило только Абелю уйти, как рядом очутился Ануш. Упал на куртку, обнял за плечи, вздохнул, — вернулась домой?

— И чего ты такой счастливый?

— Мир изменился, а вы, люди, – нет, все так же грызетесь за власть. И это не может не радовать, — хохотнул он. — Так как значит, что мир изменился не так уж сильно.

— Какой-то у тебя неправильный оптимизм, — кисло заметила я. — И чего ты драконов бросил?

Мы, не сговариваясь, повернулись к близняшкам, в этот момент пугавшим своим полудохлым видом Эвику.

— Пусть Яхве с ними немного помучается. Мне надоело.

— И как ты детей своих планируешь воспитывать? С таким-то подходом к делу? — решила поддеть я, за что и получила по носу.

— Не знаю. На твоих потренируюсь, а там видно будет. 

Глава двадцать девятая

В своем собственном доме я чувствовала себя чужой. Неприятное ощущение мучало меня весь день, но только вечером, не найдя щетку для мытья посуды на ее законном месте, я поняла, что не так: все лежало не на своих местах.

Откашлявшись и закатав рукава простой рубахи, я ринулась возвращать уют в свой дом, на время позабыв о недомоганиях.

Увлеченная, я рассеянно кивнула на заявление Улисы, что она не может смотреть, как я извожу саму себя, а потому отправляется в ванную. Я ничего не имела против, меня сбивали с ритма ее брожения вокруг и тяжелые вздохи.

Работа шла споро, пока мой энтузиазм не споткнулся о грязную посуду, забытую на столе, — с которой, собственно, все и началось.

После недолгой борьбы с собой я решила разобраться с ней, а все остальное оставить на завтра — болезнь меня все еще не отпустила, и стоило остановиться лишь на миг, как тут же дали о себе знать и ноющая спина, и гудящие ноги, и мелко подрагивающие от перенапряжения руки.

Посуды было не то чтобы много, я рассчитывала, что успею все сделать в тишине и спокойствии.

Я кое-чего не учла…

Барон явился неожиданно, изрядно меня напугав.

Последние события сделали меня нервной и впечатлительной, и его появление, к тому же в компании печально знакомого мясника, равнодушной оставить просто не могло.

Я разбила тарелку. Чистую, только что старательно мною отмытую от жирных разводов прошедшего ужина.

Мой измотанный вид Высшего не порадовал.

— Я же тебя вернул, почему тебе все еще нездоровится?

Вопрос этот мною было решено считать риторическим. Ну в самом деле, не объяснять же ему, что больной я была и до путешествия в его жилище, а там меня просто подкосило совокупностью неблагоприятных обстоятельств.

— Что он здесь делает? — спросила я мрачно, рукой пытаясь нашарить нож для масла. Он лежал на краю раковины, ждал своей очереди на помывку и мог сойти за опасное оружие… хотя бы просто за оружие.

— Выкупает свою жизнь, — ответил Барон.

Мясник остановившимся, полным ужаса взглядом смотрел сквозь меня. Когда Барон толкнул его вперед, глаза мужчины на мгновение закатились.

— Приношу свои глубочайшие извинения, — выкрикнул он хрипло и испуганно, но совершенно неискренне.

— Что?

— Он раскаивается, — пояснил Барон с сомнением. — По крайней мере, должен.

— Почему?

— Ах да, ты же не знаешь. Идея с вашим сожжением принадлежала ему. Бэрт... тебя же зовут Бэрт? — грубо хлопнув мясника по плечу, спросил Барон, а получив утвердительный ответ (мужик мелко и отчаянно закивал, едва удерживая себя в сознании), жестоко добавил: — Мысль, что виновницей происходящего является ведьма, в пустые головы людей вложили жрецы вашего выдуманного бога. Они желали отдать ее Быстроводной. Наш раскаявшийся друг предложил казнь зрелищнее скучного утопления в реке.

— Но почему раскаивается он, а не жрецы? — спросила я.

Барон поскучнел.

— Непредвиденные обстоятельства.

Я приготовилась услышать нечто ужасающее.

— Что произошло?

— Они молились своему богу в моем присутствии, просить о защите от меня. Хотя Многоликого даже не существует. — Барон поморщился. — Это оскорбительно.

— И… как сильно вы оскорбились? — осторожно спросила я.

Повисла недолгая многообещающая тишина.

— Не думаю, что в ближайшее время храм будет открыт для горожан, — ответил Высший.

Я кивнула. Улиса определенно будет счастлива это услышать. Мне же просто было все равно.

Даже удивительно, но я не чувствовала никакой жалости, хотя не было и удовлетворения. Я была полна холодного равнодушия… и как же это было прекрасно.

— Так что, ты прощаешь его или я могу подкрепиться? — спросил Барон.

Мясник пошатнулся, но в обморок не упал, будто бы предупрежденный о том, что случится, если он позволит себе искать покой в беспамятстве.

— Я-то что, это Улиса должна решать. Ей же был вынесен приговор…

***

Улиса неожиданной необходимости что-то решать рада не была. Она только покинула ванну и с большей охотой просушила бы волосы.

— И что будет, если я его не прощу? — равнодушно спросила она. Ведьму ничуть не смущало присутствие двух мужчин на кухне и ее несколько неодетый вид. По моему глубокому убеждению, полотенце, насколько бы большим оно ни было, считаться одеждой не могло, по мнению ведьмы — очень даже могло.

— Ничего, — ответил Барон, и голос его был обманчиво мягок. — О нем уже никто ничего никогда не услышит.