Магия крови. Розмарин и рута

— Вы знали Зимний Вечер, — сказал мальчик почти трагическим тоном.

Я помолчала, рассматривая его. Он выше, чем я, с этой подростковой худощавой долговязостью, которая незаметно сменяется округлостью, пока ты не обращаешь внимания. В целом он выглядел киношным уличным головорезом — слишком чистый, с неестественно золотыми волосами, собранными в небрежный хвост, и слишком зелеными глазами, смягченными почти щенячьим взглядом.

Только заостренные уши портили картину, намекая, что он сбежал скорее из игры «DungeonsDragons» [4] , чем из новенькой подростковой мелодрамы. Я бы дала ему не больше шестнадцати, максимум семнадцать на вид.

4

Первая в мире и самая популярная настольная ролевая игра-фэнтези.

— Как тебя зовут, мальчик?

Он покраснел под моим внимательным взглядом, но сумел не поморщиться и ответил:

— Мануэль.

— Дэйр твоя сестра?

— Да, — ответил он с растерянным видом. Я почувствовала, что против воли мое отношение к нему теплеет. — Простите ее за то, как она с вами разговаривала. Временами она не слишком добра к людям, которые… которые не отсюда.

«К людям, которые не входят в семью» — вот что он имел в виду, но я была уверена, что он не скажет это мне в лицо. Мое мнение о его уме улучшилось еще на несколько делений, и я сказала:

— Не стоит. Я когда-то жила здесь, и мне доводилось демонстрировать свое превосходство куче народу. — Мануэль снова покраснел, пытаясь не сердиться. Мальчику причитались за это баллы: даже если твоя сестра — дрянь, надо защищать ее. — Расслабься, ладно? Я обещала, что ничего не скажу Дэвину, так и будет. Она не заслуживает проблем только за свою болтовню.

Мануэль улыбнулся, и я автоматически улыбнулась в ответ. Он станет сердцеедом, когда вырастет.

— С…слишком мило с вашей стороны, мисс Дэй.

О, как он молод: я почти расслышала торопливо подавленное «спасибо» в его запинке. Надо время, чтобы кое-какие правила стали инстинктивными, особенно для подменышей. Мы не рождаемся с ними, и наши смертные родители склонны вколачивать в нас элементарные манеры задолго до того, как наступает выбор.

Я пожала плечами:

— Без проблем. Я тоже заблуждалась, когда была в ее возрасте, и, если бы ребята не давали мне передышку время от времени, меня бы давно уже не было на свете.— Я помолчала, осторожно подбирая слова, перед тем как продолжить: — Ты сказал, что ты знал Зимний Вечер… Кого ты имел в виду? — И молча добавила: И откуда ты знаешь, что она мертва, дитя?

— Графиню Зимний Вечер. — Он откинул волосы с глаз тыльной стороной ладони. — Вы слышали, верно?

Он снова начат нервничать: он не хотел быть тем, кто скажет мне, что я только что потеряла друга. Или, может, он просто не хочет, чтобы я продолжала задавать ему вопросы.

— Да, слышала.

Откуда этот ребенок знает Розу? Четырнадцать лет назад ее бы никогда не занесло в эти трущобы подменышей. Что ж, даже чистокровки меняются. Просто на это нужно время. Может, полтора десятилетия — это достаточно долго.

— Мне жаль.

— Добро пожаловать в клуб. Как ты узнал, что она мертва?

Слова были произнесены и повисли между нами, холодные и плоские.

Надо отдать ему должное: отвечая, он посмотрел мне в глаза:

— Новости распространяются быстро. Нам рассказал гластиг, который живет в ее доме, Бюсер О'Малли. Он видел, как в ее квартиру входит полиция. Он подслушивал достаточно долго, чтобы понять, что происходит, и пришел сюда рассказать нам.

— Бюсер жил в ее доме? Как, черт возьми, он мог себе позволить… не обращай внимания. Не важно. — Я припомнила Бюсера. Он никогда не был одним из детей Дэвина, но временами работал на него. Если он думал, что может заработать на этом, он принес бы новость о смерти Розы в Дом как можно быстрее. — Ты знаешь, куда он пошел отсюда?

— Ко двору Королевы, как он сказал. Сообщить ей.

Я скривилась:

— Мило.

Одна ниточка оборвалась: после того как Бюсер поговорит с Королевой, никаких шансов, что он что-то скажет мне.

Мануэль нахмурился:

— Если вы не видели Бюсера, откуда вы…

— Просто я знаю. Ладно?

Я знала все: каждую мелкую подробность, от того, как кровь начала наполнять ее легкие, до жалящего железа на коже. Я знала все, кроме одного — кто это сделал, и вот это я хотела знать сильнее, чем что-либо еще.

— Простите, — сказал Мануэль. — Мне следовало знать, что вы знаете. Там, наверху, всегда знают.

Наверху.Так они до сих пор используют этот милый эвфемизм для городских владений чистокровок? Мне он не нравился, когда я жила в трущобах подменышей, и теперь, когда я делаю все возможное, чтобы дистанцироваться от общества фэйри, он все так же мне не нравится. Несложно обособлять людей, когда они уже это сделали.

Я вынырнула из размышлений над этим напоминанием о моих корнях как раз вовремя, чтобы услышать:

— …но она была добра к нам, и нам будет ее не хватать. Нам всегда будет не хватать ее.

Неприязнь к его речи проскользнула в моих интонациях, из-за чего мои слова прозвучали грубее, чем я намеревалась их произнести:

— Мы говорим об одной и той же Розе, верно? Донья ши, темные волосы, ей наплевать на все, что ей не принадлежит?

По нему словно пробежал электрический разряд. Он выпрямился, глаза сузились в щелки. Оскорбить Розу было явно хуже, чем оскорбить его сестру, и я снова поймала себя на том, что быстро меняю мнение о ком-то, кого, думала, я знаю. Что могла сделать Роза такого, чтобы вызвать подобную реакцию у уличного подменыша, который, вероятно, не видел школу изнутри с тех пор, как ему исполнилось восемь?

— Зимний Вечер дружила с боссом. Она многое делала для нас… мэм. — Он произнес «мэм» словно ругательство. Лишь тонкая грань помешала ему стать оскорблением, и эта грань сокращалась.

— Остынь, Мануэль, — сказала я, поднимая руки. — Я не хотела обидеть тебя. Роза и я были друзьями много лет, пусть даже мы не всегда вели себя соответственно. Я найду тех, кто убил ее, и они поплатятся.

Гнев в его глазах улегся, усмиренный обещанием мести.

— Я просто жалею, что мы не узнали раньше. Если бы нам сказали… мы могли бы спасти ее.

Он говорил так самоуверенно, самонадеянно в своей неуместной вере. Часть меня хотела встряхнуть его, но другая часть хотела запеленать его в мягкую ткань и спрятать в месте, где реальность никогда не отнимет у него эту веру. Реальность не самое приятное место, спросите кого хотите.

Спросите Розу.

— Бесполезно, — сказала я. Я ненавидела себя за эти слова, но не хотела лгать ему, даже промолчав. Не об этом. — Ее нельзя было спасти.

— Мы могли бы поддерживать в ней жизнь, отвезти ее к кому-то…