Магия отступника

Мои размышления никоим образом не отвлекли мальчика-солдата от еды. Скорее, вышло наоборот. Когда с блюд сняли крышки и воздух наполнился ароматами, предвкушение предстоящей трапезы перешло ко мне и поглотило меня целиком. Мои мысли завертелись в его чувственном удовольствии от еды, и наконец я сдался, позволив себе сосредоточиться на приятных ощущениях.

Прошло так много времени с тех пор, как я ел, не терзаясь виной. До того как магия заразила меня, в Академии, еда была для меня лишь необходимостью. По большей части она оказывалась простой, неплохо приготовленной и по-своему приличной, но, конечно, никто не старался сделать ее доставляющей удовольствие. В худшем случае она оказывалась пресноватой, но вполне съедобной. В лучшем — вкусной. До этого, у себя дома и в гостях у дяди, я пробовал прекрасно приготовленную пищу. Я смутно помнил, что она мне нравилась и иногда я даже с нетерпением предвкушал некоторые любимые блюда.

Но еще никогда мне не доводилось садиться за столь роскошный стол, накрытый специально для меня, и погружаться в пиршество всеми чувствами, как мальчик-солдат. Я не знал названий блюд и не мог определить, из чего они приготовлены. Однако это не имело значения. Для начала — небольшие кусочки мяса в красноватом соусе, выложенные на сваренной на пару черной крупе. Зерна оказались довольно жесткими и придавали еде ореховый вкус. Блюдо подали мальчику-солдату вместе с золотистыми ломтиками какого-то плода, плавающими в собственном соку и щедро посыпанными маленькими розовыми ягодками, которых я не узнал. Фрукт оказался сладким, ягоды — кислыми, а сироп — с легким привкусом мяты. Большой стеклянный кубок того, что он называл лесным вином, сопроводил пищу.

И это было только начало.

Некоторые блюда я знал. Ароматный свежевыпеченный ячменный хлеб, густой гороховый суп, зажаренная целиком дичь, начиненная луком, запах которой он учуял чуть раньше, великолепный, хотя и довольно простой торт из сахара, яиц и золотистой муки, ломтики яблок, запеченные с пряностями и подслащенные диким медом, пестрые перепелиные яйца вкрутую. Ликари очищал их, обмакивал в специи, а потом передавал мне. Они оказались восхитительными, каждое — маленький взрыв яркого пряного вкуса.

Мальчик-солдат застонал от удовольствия, ослабил белый ремень и стал ждать, когда ему подадут последнее блюдо. Он ел, ни о чем не думая, не тревожась о том, что с ним сотворит такое количество еды и что другие подумают о его аппетите или жадности. Однако мне это обжорством не казалось. Он ел, как ребенок, наслаждаясь вкусом и ощущением еды.

Я завидовал ему так, что даже ненавидел его.

К тому времени, как они закончили трапезу, солнце уже опускалось за горы. Вода подобралась к берегу и облизывала камни. Ниже она уже накрыла лужи от прибоя, и казалось, будто с каждой новой волной океан подкрадывается к нам все ближе. Я читал о приливах, но ни разу такого не видел. Неспешно и неуклонно подступающая вода порождала в моей душе странное беспокойство. Как далеко она зайдет? Мальчик-солдат не разделял моей тревоги. Оликея не обращала на прибывающую воду внимания, разглядывая берег у нас за спиной. Ликари, давно насытившийся, резвился у кромки прибоя. Стоило набежать волне, и он несся вдоль белого пенного барашка, расплескивая брызги.

Мальчик-солдат удовлетворенно оглядел опустевшие тарелки и бутыли и широко зевнул.

— Думаю, нам почти пора, — сказал он. — Начинается прилив.

— Давай задержимся еще чуть-чуть… о, вот и они!

Неожиданная улыбка предвкушения, вспыхнувшая на ее лице, удивила меня. Мальчик-солдат проследил за ее взглядом. К нам приближались несколько человек с фонарями. Свет метался и подпрыгивал на ходу. Я подумал, что слуги пришли за хозяйской посудой. Оликея пригладила волосы и села немного прямее. Я узнал приготовления женщины, ожидающей важных гостей. Не знаю, понял ли это мальчик-солдат.

Когда фонари приблизились, я увидел, что они укреплены на шестах. Их держали два мальчика, шагающие по бокам от пухленькой молодой женщины. За ней следовал подросток с деревянным сундучком в руках. Мы наблюдали за ними, и, когда они совсем приблизились, Оликея нахмурилась.

— Она же еще совсем дитя, — с неудовольствием пробормотала она вполголоса. — Я вовсе не этого ожидала. Позволь мне с ней поговорить.

Мальчик-солдат ничего на это не ответил. Ни один из них не встал, но Ликари торопливо подбежал к нам, чтобы с любопытством разглядеть приближающуюся процессию. Мальчик-солдат, похоже, разделял со мной глубокое удовлетворение от сытости и думал в основном о том, чтобы хорошенько выспаться. Он продолжал наблюдать за чужаками, но не поднялся на ноги и не приветствовал их. Оликея тоже ждала в молчании.

— Кто это? — спросил Ликари.

— Тише. Если не ошибаюсь, они от Кинроува. Ликари, молчи. Говорить буду я.

В ее чаше еще оставалось несколько глотков вина, она подняла ее одной рукой и наклонилась через стол.

— Ты сыт, великий? — спросила она. — Тебя хорошо накормили?

— Вполне.

— В таком случае, думаю, мы закончили здесь с торговлей и завтра отправимся ко мне домой. Там тебя ожидает все, что нужно для твоего удобства.

Она произнесла это громко, так, чтобы ее услышали приближающиеся люди. Она глянула на них, а затем повернулась ко мне, словно они ее нисколько не занимали.

Они остановились невдалеке от нас.

— Оликея, кормилица гернийского великого! — прочистив горло, крикнула девушка. — Мы пришли с посланием и дарами, но не хотим прерывать трапезу. Мы можем приблизиться?

Оликея отпила из своей чаши и словно бы всерьез задумалась над их вопросом.

— Мой великий говорит, что он насытился, — ответила она наконец, — думаю, вы можете подойти.

Мальчики приблизились к нашему импровизированному столу и укрепили шесты в щелях между камнями. Нас залил колеблющийся свет — оплетка фонарей отбрасывала странные тени. Следом подошла девушка. Она была одета во все белое, причем и платье, и туфли оставались безукоризненно чистыми. Гладкие черные волосы, зачесанные назад, удерживало несколько дюжин костяных заколок. Она была спеком, но в неверном свете качающихся фонарей было трудно разглядеть ее отметины. Она прижала к груди ладони, продемонстрировав больше дюжины колец с яркими камнями, приветственно склонила голову, всплеснула руками в обычном для спеков жесте покорности и наконец заговорила.

— До Кинроува дошли вести, что на ярмарке объявился новый великий, никем прежде не виданный, из народа, который мы издавна почитаем за врага. Это стало неожиданностью для всех нас. И величайший из великих воспылал желанием встретиться с ним. Меня послали передать новому великому приглашение навестить нынче ночью лагерь Кинроува и его кормильцев, где ему окажут гостеприимство, а также обменяются с ним новостями. Его кормилица, конечно же, тоже приглашена. Кормильцы Кинроува прислали дары в надежде, что они доставят ей удовольствие и она убедит своего великого пойти с нами.

Девушка подала знак, и подросток выступил вперед. Когда он вышел на свет, стало заметно, что лицо у него широкое, а живот пухлый. Его руки и ноги показались мне скорее мягкими и округлыми, чем по-мужски мускулистыми. Он приблизился к Оликее и медленно опустился перед ней на колени. Та промолчала. Подросток устроил целое искусное представление, открывая сундучок. Когда он закончил, к ним подошла девушка. Она вынула из сундучка кружевную шаль, увешанную по краю крошечными колокольчиками, расправила, встряхнула так, чтобы колокольчики зазвенели, снова сложила и протянула Оликее. Та степенно приняла подарок, но по-прежнему не произнесла ни слова.