Магнит для неприятностей

– Я тебя не люблю и никогда не любил.

Больше выносить этой пытки я не могла:

– Убирайся отсюда.

Дважды повторять Ковалевскому не пришлось, не проронив не слова, он вышел из квартиры, а я, услышав звук хлопнувшей входной двери, разрыдалась.

Я не знаю, сколько времени проплакала, и в какой момент мой мозг всё-таки отключился. Я открыла глаза, обнаружив, что так и лежала калачиком на диване. Сев, я осмотрелась и увидела спящего рядышком Ромео, он открыл глаза, почувствовав шевеления с моей стороны, сел, потом сладко потянулся и перебрался ко мне на колени.

От такого порыва кошачьей нежности, я не выдержала и снова спрятала лицо в руках, глотая слезы предательства и обиды. Я до сих пор не верила в случившееся. Все эти ночи, поцелуи, слова - всё было обманом. Каждый раз, приезжая ко мне, Ковалевский делал это просто для того, чтобы разобраться с собственными проблемами.

На смену слезам пришла злость. Даже скорее ярость, я оглядела комнату, и мой взгляд упал на букет лиловых роз, стоявший на столе в высокой стеклянной вазе. Я резко вскочила с дивана и, не задумываясь, подбежала и, схватив вазу, со всей силы швырнула ее об пол. Бывший еще секунду назад целым сосуд, разлетелся на куски, а вода растекающаяся вокруг, намочила мои ноги.

Я стояла в полной тишине, глядя на чертовы цветы, и понимала, что меня вновь охватывает отчаяние. Я опустилась на колени прямо в лужу холодной воды и опустила голову, закрыв руками глаза. Я чувствовала вновь подступающие слезы, но в этот момент мое одиночество прервал звонок в дверь. Видеть отчаянно никого не хотелось, однако человек, желавший попасть в мою квартиру, был невероятно настойчив, и даже через пять минут звонок не стихал.

Я встала и, пытаясь не задеть валявшиеся кругом стекла, подошла к двери. Распахнув ее, я увидела на пороге Михайловскую, стоящую в одной ночнужке с нескрываемой тревогой в глазах. Увидев меня, подруга не стала задавать лишних вопросов, она, молча, обняла меня, а я, не в силах сдерживать эмоции, вновь разревелась, в этот раз на ее плече.

В какой-то момент запас слез в моем организме, видимо, просто иссяк. Мы успели переместиться на диван, где Лиза, по-прежнему не проронившая ни слова, сидела и поглаживала меня по спине, пока я, уткнувшись в ее колени, не потрачу весь лимит выделенных мне на сегодня соленых капель.

Немного успокоившись, я всё-таки смогла поднять лицо и прошептать:

– Всё кончено.

Сейчас у меня не было ни сил, ни желания объяснять ей то, что именно говорил мне Ковалевский. Я обязательно расскажу ей об этом, когда сама окончательно смогу смириться.

Подруга, державшая сейчас меня за руки, посмотрела мне в глаза и тихо, но уверенно сказала:

– Ты сильная, ты справишься.

Я рассеянно кивнула, не понимая еще толком как пережить предательство Ковалевского, однако плакать уже не хотелось. По крайней мере, сейчас. Оставив подругу в холле, я пошла в душ, мельком взглянув на часы. Половина третьего ночи. Я догадалась, что Лиза, видимо, услышала шум, созданный полетевшей в последний путь вазой, и решила проверить всё ли в порядке.

Я отчаянно терла себя мочалкой, пытаясь как будто смыть с себя всю ту грязь, которую сегодня услышала. Слёз больше не было, но и облегчение так и не пришло. Через пятнадцать минут я вышла из ванной и обнаружила, что народу в моем доме прибавилось.

Проследив за моим взглядом, Лиза немного злобно пробубнила:

– Я пыталась закрыть его в квартире, но он всё равно выбрался.

Я смотрела на соседа, который, судя по взгляду, уже знал о нашем разрыве с Ковалевским. Помимо волнения, я видела в его глазах еще и долю растерянности. Не смотря ни на что, Виталик был его братом, поэтому я понимала Глеба. Он не знал, как однозначно реагировать на случившееся.

– Мне жаль.
– сказал сосед, быстро отведя глаза.

Я отмахнулась, давая понять, что на сегодня к этой теме я больше возвращаться не хочу. В этот момент пришла очередь Михайловской удивить меня. Как оказалось, подруга бегала домой отнюдь не за своим парнем, а за коньяком из его запасов.

– Ну, раз уж он всё равно сумел выбраться, значит пусть приносит пользу.
– заключила подруга, выставляя на стол два бокала.

На удивление, не смотря на чертовский недосып и выпитый вчера коньяк, моя голова с утра не раскалывалась. Я села в кровати и осмотрелась по сторонам. В моих ногах, свернувшись рыжим клубочком, спал кот, который, видимо, считал сейчас своим долгом постоянно меня контролировать и находиться где-то неподалеку.

Я вышла в холл и увидела, что все следы нашей вчерашней ночи убраны. Осколков вазы так же не наблюдалось, как и лиловых роз. Я не знаю, во сколько ушли Лиза с Глебом, потому что в какой-то момент под тяжестью эмоций и алкоголя, мой мозг просто выключился, поэтому я попрощалась с ребятами и ушла спать.

Часы показывали двадцать минут девятого, и, хотя, я еще могла успеть в универ с минимальным опозданием, решила остаться дома. Пока что я не хотела туда возвращаться. Я пришла в спальню и легла на кровать. Удивительно, но буквально через несколько минут я провалилась в сон.

Когда я открыла глаза, то не смогла даже примерно понять, какое сейчас время суток. Наша осень в большинстве своем настолько серая, что порой сложно разобраться, то ли на улице еще не до конца рассвело, то ли уже начало темнеть. Сейчас верным оказался второй вариант. Часы на мобильном заверяли, что сейчас начало шестого вечера, а также телефон оповещал о трех пропущенных от Михайловской.

Я набрала подругу, которая ответила практически мгновенно:

– Я уже серьезно задумывалась вызывать МЧС.
– вместо приветствия заявила Лиза.

Я не смогла сдержаться и улыбнулась от этих слов. Я любила ее именно такой, какая она была, с ее бесконечным сарказмом и подколами.

– В этот раз обойдемся без них.

Через десять минут Лиза уже сидела за барной стойкой у меня в квартире, уплетая принесенный ей же тортик и ожидая, пока я сделаю чай.

Когда я расположилась напротив нее, подруга всё же задала неизбежный вопрос:

– Как ты?

– Ну, утонуть в слезах уже, вроде, не рискую.

Я посмотрела ей в глаза и поняла, что Михайловская ждала от меня более честного ответа, поэтому я вздохнула и продолжила:

– Я не знаю, Лиз. Честно, не знаю. В некоторые моменты мне просто кажется, что у меня отобрали душу. Я разговариваю, ем, сплю, но, знаешь, как будто делаю это на автомате, потому что так просто надо.

Действительно, с тех пор как истерика прекратилась, я начала ощущать себя чем-то вроде пустой оболочки. Словно мои чувства просто кто-то взял и заморозил. Я еще раз посмотрела на подругу и поняла, что смогу ей всё рассказать.

Я закончила историю, не проронив при этом не слезинки. Я просто рассказывала факты, заставляя их ровными слоями укладываться в своем мозгу. Я не знаю, для кого больше я проговаривала случившееся вслух. Для подруги или же для самой себя, чтобы, наконец, всё осознав, попытаться смириться со случившимся.