Магнус Чейз и боги Асгарда. Книга 1. Меч Лета

Вопрос третий про Летний Меч. Если считать, что это тот самый, который я вытащил из реки, как он вообще в воде оказался? И почему он так важен? Вон сколько лет убил дядя Рэндольф на его поиски. И Сэм, перед тем как исчезнуть, сказала, что надо его найти. Значит, он действительно принадлежал моему отцу? Но тогда зачем же бессмертный бог позволил столь важной вещи валяться и ржаветь в течение тысячи лет на дне реки?

Я поглядел на пустой карман. В голове у меня вертелись слова норн, которые я с удовольствием предпочел бы забыть.

Харбингер Волка… Я наконец вспомнил, кто такой этот Харбингер. Предвестник, который сигнализирует о приближении могущественной силы. Ну, как привратник, объявляющий о выходе президента страны. Или как красное небо предупреждает, что быть урагану. Но я не хотел быть предвестником волка. И без того навидался этих зверюг на всю оставшуюся жизнь. Предпочту предвещать мороженое или фалафель.

Выбор сделан был неправильно тобой…

Не поздновато ли признавать ошибочку, если я уже все равно угодил в эти долбаные эйнхерии? Имя мое написано на двери, и ключ от мини-бара мне выдали.

Был убит не для Вальгаллы тот герой…

Эта строка мне нравилась больше. Она вполне могла означать, что я сумею отсюда выбраться. Как, впрочем, и то, что таны меня испарят вспышкой света или скормят своей волшебной козе.

Девять дней к востоку солнце пролетит,Связан зверь, но летний меч освободит.

Вот что меня и тревожило больше всего. Когда я последний раз проверял, солнце по-прежнему двигалось с востока на запад. Но вдруг и впрямь повернет в обратном направлении? Кто этот зверь? Волк. Готов об заклад побиться. Вечно только проклятый волк! Если меч должен освободить его, лучше пускай остается потерянным.

Меня мучило смутное воспоминание. Связанный волк. Я взглянул на детскую книжку мифов. Мне на какой-то миг захотелось поднять ее с пола и вновь полистать, но я и так уже был достаточно выведен из себя.

«Ты должен найти меч. Ты должен остановить их», – сказала мне Сэм.

Стоило мне подумать о ней, на душе становилось скверно. Да, я по-прежнему на нее злился за то, что она затащила меня сюда. Тем более если вообще по ошибке. Но мне совершенно не нравилось, что ее вышибли из валькирий из-за подредактированного видео, которое выставляло меня абсолютным болваном. (Ну ладно, скромнее: чуть большим болваном, чем я был обычно.)

Мне вдруг расхотелось о чем-либо думать, и я счел за лучшее лечь и поспать, хоть пока и не чувствовал никакой усталости. Наверное, у меня сработало чувство самосохранения, оберегавшее от перегрева мозги.

Кровать показалась мне слишком мягкой. Я перебрался в атриум и лег на траву, уставясь на небо и звезды, видневшиеся в ажуре ветвей и листвы.

В итоге сон все же меня сморил.

Я проснулся от двух резких звуков: громко хрустнула ветка, и кто-то выругался.

Небо над моей головой уже стало серым, как перед рассветом. Несколько листьев, кружась, приземлились рядом со мной на траву. Ветки качались, словно по ним пронесся кто-то тяжелый.

Я замер, глядя и слушая. Ничего. Мне что, эти треск и голос почудились?

Под входную дверь с тихим шуршанием проскользнул листик бумаги. Я поднялся и побрел на ватных спросонья ногах в переднюю.

Вдруг управляющий выставил мне счет и позволяет отсюда выписаться? Дрожащей рукой я поднял бумажку. Нет, не счет. Это была записка.

«Привет, сосед! – было начертано в ней очень красивым почерком. – Присоединяйся к нам завтракать в гостиной номер девятнадцать. Это налево по коридору. Захвати с собой оружие и латы.

Ти Джей».

Ти Джей… Томас Джефферсон-младший. Парень из комнаты напротив.

Учитывая мой вчерашний позорный провал, я был удивлен, зачем ему понадобилось приглашать меня на завтрак. Еще больше меня удивило, что к завтраку нужно явиться с латами и оружием. Или у этих викингов сперва воюют с едой, и она только после этого дает себя съесть?

Больше всего мне хотелось забаррикадировать дверь и как следует спрятаться ото всех в своем номере. Тогда есть надежда, что обо мне здесь в конце концов все забудут, и я, пока эта публика занимается своей йогой до смерти, смогу по-тихому найти нужную дверь и выбраться в Бостон.

С другой стороны, я хотел выведать кое-какие сведения. Мне надо было отыскать маму. Мысль о том, что она где-то здесь, если уж это место для геройских мертвых, по-прежнему не оставляла меня. Вдруг кому-то известно, в какую жизнь она перешла после смерти? Ну хотя бы тому же Ти Джею. Стоит, пожалуй, с ним пообщаться. Тем более парень он вроде вполне дружелюбный.

Я поплелся к ванной и туалету. Унитаз вызывал у меня опасения, и я на него опустился с бдительностью шпиона в тылу врага. Вдруг это какая-нибудь хитроумная шуточка викингов с топорами и арбалетом, которые мигом сработают, едва только сядешь или нажмешь на кнопку спуска воды? Но нет. Эта штука себя повела ничуть не опаснее, чем общественные уборные в парках.

Медицинский шкафчик в ванной порадовал меня еще больше. В нем оказались все туалетные принадлежности, которыми я пользовался и которые любил, пока не лишился дома.

Ну а уж душ… Целая вечность прошла с тех пор, как я последний раз принимал его спокойно и с удовольствием. Вы, вероятно, помните, что процесс моего перехода в Вальгаллу сопровождался волшебной химчисткой, но после сна на траве я был вполне расположен к старому доброму способу освежиться с помощью мыла и теплых ласковых струй воды.

Я в темпе сбросил с себя все слои рубашек и… Куда девался мой собственный торс и чьи это плечи? Откуда взялись на них все эти рельефные выпуклости?

Обычно я избегаю глазеть на свое отражение. Это совсем не то зрелище, которое может мне нравиться. Но сейчас я таращился в зеркало и не мог оторваться.

Волосы на голове оставались такими же, как и прежде. Разве что чище обычного и меньше спутаны. Но все привычно: разделены на прямой пробор и доходят до подбородка. Цвет их тоже не изменился – русый.

«Ты выглядишь, как Курт Кобейн, – дразнила меня раньше мама. – Мне все нравится в Курте Кобейне, кроме того, что он умер».

Видишь, мама. Теперь у нас с Куртом и это общее.

Глаза у меня не мамины. Они серые и большие, в точности как у моей кузины Аннабет. Только, в отличие от нее, у меня еще в них застыла пугающе-призрачная пустота. Совсем, между прочим, неплохо, если вынужден жить на улице.

То есть в волосах и в лице я ничего нового не обнаружил, а вот торс был чужой.