Магнус Красный: Повелитель Просперо

И в единый миг шквалы отступили, словно осознав, что его не одолеть; десантный корабль ворвался в око бури.

Внезапное спокойствие после неистово бурлящего хаоса ошеломило всех. «Грозовая птица» облегченно вздрогнула, Пертурабо медленно повел ее вниз по дуге.

— Мать-Олимпия… — пробормотал Барбан Фальк. — Это что такое?

Примарх не знал.

Внизу до самого горизонта кипел океан, с клокочущей поверхности взметались гейзеры перегретого пара. Точно под машиной расстилалась исполинская, прикрытая силовыми щитами стальная агломерация, опоры которой уходили в глубину. По величине этот механический надводный мегаполис не уступал орбитальным верфям Юпитера.

— У Моргенштерна была раньше космическая платформа вроде «Ваальбары» или «Родины» [81] ? — спросил Барбан, все еще стараясь осознать масштабы увиденного. — Возможно, она рухнула? Может, мы наткнулись на нее?

— Это не остов упавшей орбитальной станции, — возразил Пертурабо. — Платформу построили здесь!

Десантный корабль облетел стоящие друг за другом башни, исхлестанные волнами и громадные, как жилблоки улья. Стены построек пульсировали титанической энергией.

81

Ваальбара, Родина (Родиния) — гипотетические суперконтиненты Земли.

Внутри очерченного ими круга диаметром в несколько сотен километров океан низвергался в бездонный провал, рядом с которым отвесные горные ущелья Олимпии показались бы крошечными трещинками.

Примарх направил машину вниз, решив осмотреть грохочущий водопад. Закладывая вираж, он увидел в гигантских стенах разлома слои породы из древних геологических эпох планеты.

— Последний раз эти скалы видели солнце миллионы лет назад, — заметил Фальк.

Железный Владыка понимал, что перед ним, но не верил своим глазам.

Он указал на расколы в осадочных пластах и ровные изломы между породами разных эонов.

— Перед нами край литосферной плиты, — объяснил Пертурабо, начиная осознавать, какую исключительную работу проделали здесь неизвестные строители.

За годы, проведенные в исследованиях хребтов Олимпии, примарх изведал устойчивость гор. Он понимал концепцию «глубокого времени» [82] , знал, что для сотворения или разрушения планеты требуются миллионы лет. Но сейчас этот процесс совершался у него на глазах.

82

Глубокое время — концепция геологического времени, исходящая из чрезвычайно медленного характера протекания геологических процессов и неимоверной древности Земли.

— Город-машина толкает одну тектоническую плиту под другую, — сказал Железный Владыка. Та часть его разума, что была сродни металлу и камню, анализировала чудовищные, невозможные события, происходившие на Моргенштерне. — Матосы геологикус давно предполагали, что сдвиг достаточно массивной континентальной плиты под ее соседку и далее в мантию приведет со временем к глобальному искажению геомагнитного поля. Правда, обычно скорость погружения не превышает пары сантиметров в год, и эффекты столь постепенного воздействия почти не заметны на протяжении жизни отдельного человека.

— Ну, здесь они вполне заметны, — отозвался Барбан.

Исполинские отвесные стены разлома уходили на сотни километров в недра планеты. Обширные камнепады сыпались в эту адскую пасть, глубины которой напоминали старинные представления о кошмарном подземном мире, где проклятые души претерпевали вечные муки.

— Они построили станцию с одной-единственной целью, — неверяще произнес олимпиец. — Уничтожить свой мир.

— Для ее создания наверняка потребовались колоссальные ресурсы, людские и материальные, — предположил Фальк. — Как эти фанатики из Сынов Шайтана сумели не только возвести платформу, но и скрыть ее от имперского командования?

Пертурабо уже какое-то время раздумывал над тем же. Когда он нашел ответ, тот оказался настолько очевидным, что примарх рассердился на себя за недогадливость.

— Им не нужно было прятаться, — буркнул Железный Владыка.

— О чем вы?

— Губернатор с ними заодно.

— Кто ты? — потребовал ответа Магнус.

— Ты ведь способен распознать собственную плоть и кровь? — спросило нечто в теле Атхарвы.

Легионера окружал световой ореол, будто сплетенный из множества фонарных лучей, каждый из которых отбрасывал на соседей грязно-бурую тень.

— Говоря через моего сына, ты не становишься им, — возразил Циклоп. — Прекрати этот поганый фарс. Как твое имя?

— Имя мне — легион, поскольку нас много, но ты будешь называть нас Шай-Тан.

— Шай-Тан? На Моргенштерне у этого слова свое значение.

Тело-марионетка вскинуло руки, как проповедник в церкви, и необузданная пси-энергия засочилась с его пальцев, подобно каплям ртути. Из ниоткуда подул ветер, тысячелетняя пыль на полу закружилась безумными вихрями.

— Так называется мой звездолет, — ответил Шай-Тан, проведя рукой по стене. На металле остались болезненно яркие борозды. — Корабль-сеятель давно погибшей империи Старой Земли, он вез по бескрайним просторам космоса десятки тысяч людей, надеявшихся на светлое будущее.

Голос принадлежал Атхарве, но сквозь него проступали и другие — голоса множества истерзанных душ, получивших наконец шанс выразить свою ярость.

— Что же с вами случилось? — осведомился примарх.

— Мы умерли! — взревел Шай-Тан, и буря кин-силы пронеслась по отсеку, словно ударная волна орбитальной бомбардировки.

Магнус лишь наклонился вперед. Легионеров же сбило с ног и впечатало в переборки; рухнув на пол, они в считанные секунды снова были на ногах и передернули затворы болтеров, готовясь дать залп.

— Прикажете стрелять, мой господин? — подал голос Ариман.

— Запрещаю. Это ваши братья.

— Уже нет, — заявил Шай-Тан. — Теперь они — наши вместилища.

Тела Атхарвы и еще пятерых воинов шагнули вперед, покидая тошнотворные переливы пси-света. Походка их была скованной и неуклюжей, словно сила внутри них еще не до конца вспомнила, как управляться с плотью.

— Расскажи мне, что здесь произошло, — попросил Магнус, говоря медленно и размеренно.

— Ты уже знаешь. По крайней мере, догадываешься. — Над кончиками пальцев Шай-Тана возникли искрящие шаровые молнии, его глаза полыхнули огнем.

— Расскажи.

— Нет. Я хочу услышать это от тебя. — Создание метнуло в Циклопа сгусток электричества. Примарх отразил его собственным заклятьем и судорожно вздохнул, опаленный жаром. Как только пламя угасло, Магнус подавил искусством Атенейцев новую вспышку агрессии своих легионеров.

Шагнув к противнику, он направил разум в самые дальние пределы Исчислений. Коснувшись обжигающей ауры психического конгломерата, примарх ощутил, что в похищенном теле его сына завывают от боли тысячи душ. Их неистовый гнев был взрывоопасным, как чистый фуцелин, и безудержным, словно лавина.