Махабхарата. Рамаяна

[Рождение Шантану]

Пратипа, влекомый к всеобщему благу, Реки возлюбил дивноликую влагу. У Ганги-реки, благочестия полон, В молениях долгие годы провел он. Однажды к нему, светозарно блистая, Пришла соблазнительная, молодая, Подобна любви вечно юной богине, Прелестная Ганга в чудесной долине. Лицо ее счастьем и миром дышало. К царю на колено, что было, как шала [6] , Могучим и крепким, — на правое, смело, С улыбкою мудрой красавица села. Сказал ей Пратипа: «Чего тебе надо? Чему твое сердце, прекрасная, радо?» «Тебя пожелала я. Ведает разум, Что женщину стыдно унизить отказом». Пратипа ответствовал: «Преданный благу, Я даже с женою своею не лягу, Тем более с женщиной касты безвестной, — Таков мой обет нерушимый и честный». «Владыка, тебя я не ниже по касте, К тебе прихожу я для сладостной страсти, Желанна моя красота молодая, Отраду познаешь ты, мной обладая». Пратипа ответствовал ей непреклонно: «Погубит меня нарушенье закона. Не сделаю так, как тебе захотелось: На правом колене моем ты уселась, Где дочери, снохи садятся, о дева, А место для милой возлюбленной — слева. Супругой мне стать не имеешь ты права, Поскольку ты села, беспечная, справа, Но если ты сблизиться хочешь со мною, То стань мне снохою, а сыну — женою». Богиня промолвила слово ответа: «О праведник, ты не нарушишь обета. Я с сыном твоим сочетаться готова, Найти себе мужа из рода святого. Тебе, о великий подвижник, в угоду Да стану я преданной Бхаратов роду. Чтоб вас прославлять, мне столетия мало, Вы — блага и чести исток и начало. Условимся: как бы себя ни вела я, — Твой сын, о поступках моих размышляя, Вовек да не спросит, откуда я родом, — И счастье с моим обретет он приходом. Своим сыновьям, добродетельным, честным, Он будет обязан блаженством небесным». Сказала — исчезла из глаз властелина. Он стал дожидаться рождения сына. Он, бык среди воинов, подвиги чести Свершал с добронравной супругою вместе, Во имя добра и покоя трудился, И сын у четы седовласой родился, — Тот самый Махабхиша в облике новом, Как было всесильным завещано словом. Пратипа, беззлобный душой, мальчугану Дал скромное имя — Смиренный, Шантану: Пускай завоюет он мир милосердьем, Законы добра исполняя с усердьем. Он рос в почитанье заветов и правил. Пратипа вступившего в возраст наставил: «Красива, прелестна, одета богато, Пришла ко мне женщина, сын мой, когда-то. Быть может, к тебе она явится вскоре С желаньем добра и с любовью во взоре. Не должен ты спрашивать: «Кто ты и чья ты?» Ты с ней сочетайся, любовью объятый. Не спрашивай ты о поступках подруги, Ты будешь иметь сыновей от супруги. Ты с ней насладись, чтоб она, молодая, Тобой насладилась, тебе угождая». Пратипа, последний сказав из приказов И сына Шантану на царство помазав, Бесхитростный, чуждый корысти и злобе, Ушел — и в лесной поселился чащобе. [7]

6

Шала— высокое величественное дерево.

7

…Ушел — и в лесной поселился чащобе. — По религиозным законам, жизнь брахмана разделялась на четыре стадии — ашрама. В третьей стадии брахман должен был уходить в лес, с тем чтобы посвятить себя служению богу.

[Сыновья Ганги и Шантану]

Шантану, сей лучник, искавший добычу, Охотился часто за всякою дичью, Всегда избирал потаенные тропы, Где бегали буйволы и антилопы. У Ганги-реки, на пути одиноком, Встречался, отважный стрелок ненароком С певцами небесными [8] , с полубогами; Звенела земля у него под ногами. Однажды красавицу встретил Шантану, И он удивился прелестному стану. Иль то божество красоты приближалось, На лотосе чистом пред ним возвышалось? [9] Свежа, белозуба, мила и беспечна, В тончайших одеждах, во всем безупречна, Она воссияла светло и невинно, Как лотоса редкостного сердцевина! Смотрел властелин, трепеща, восхищаясь. Глазами он пил ее, не насыщаясь. Она приближалась, желанна до боли, — И пил он, и жаждал все боле и боле! Он тоже, в блистании царственной власти, Зажег в ней пылание радостной страсти: Смотрела на воина с жарким томленьем, Смотрела, не в силах насытиться зреньем! Спросил повелитель, исполненный жара: «Певица небесная ты иль апсара? Змея или данави — жизни врагиня? Дитя человеческое иль богиня? Небесной сияешь красой иль земною, — Но, кто бы ты ни была, будь мне женою!» Услышав звучащее ласково слово, Условие с васу исполнить готова И, голосом звонким царя услаждая, Сказала, разумная и молодая: «Твоею женою покорною стану, Но, что бы ни делала я, о Шантану, Хорошей тебе покажусь иль дурною, — Клянись, что не будешь ты спорить со мною. А если меня оскорбишь и осудишь, — Уйду я и ты мне супругом не будешь». «Согласен!» — сказал он, ее одаряя Отрадой, не знавшей ни меры, ни края. Ее получив, как желанную долю, Могучий, с женой наслаждался он вволю, Решил он: «Пойдет она прямо иль косо — Смолчу, никогда не задам ей вопроса». И царь был доволен ее красотою, Ее добродетелью и чистотою, Ее обхожденьем, спокойным и ровным, Ее угожденьем на ложе любовном. То Ганга была, та богиня-царица, Что в трех мирозданьях блаженно струится! Приняв человеческий облик отныне, Она красоту сохранила богини. С тех пор стал супругом Реки богоравный Шантану, царей повелитель державный. Она услаждала властителя пляской, Истомною негой, искусною лаской, И ласкою ласка ее награждалась, — Его услаждая, сама наслаждалась. Шантану, любовью своей поглощенный, Усладами лучшей из жен обольщенный, Не видел, как месяцы мчатся и годы, А мчались они, словно быстрые воды. Шло время. Сменялись и лето и осень. Жена сыновей родила ему восемь. Так было: едва лишь ребенок родится, Тотчас его в Гангу бросает царица. Шантану страдал от сокрытого горя, Однако молчал он, с женою не споря. Когда родила она сына восьмого, Чудесного, сердцу отца дорогого, Он крикнул, восьмой не желая утраты: «Не смей убивать его! Кто ты и чья ты? Возмездье за это злодейство свершится, Страшись, о презренная, сыноубийца!» Сказала супругу: «Ты сердце не мучай, Желающий сына отец наилучший! Погибнуть не дам я последнему сыну, Но только тебя навсегда я покину. Я — мудрым Джахну возрожденная влага, [10] Я — Ганга, несметных подвижников благо. Жила я с тобой, ибо так захотели Бессмертные ради божественной цели. Я встретила восемь божеств, восемь васу, Подвластных проклятия гневному гласу: Их Васиштха проклял, чтоб гордые боги В людей превратились, бессильны, убоги. А стать их отцом, о властитель и воин, Лишь ты на земле оказался достоин, И я, чтоб вернуть им бессмертья начало, Для них человеческой матерью стала. Ты восемь божеств произвел, ясноликий, Тем самым ты стал и на небе владыкой. С тобою узнала я радость зачатья, И васу избавила я от проклятья. Дала я поверженным верное слово: Когда в человеческом облике снова Родятся, — их в Ганге-реке утоплю я, Бессмертие каждому снова даруя. Теперь я тебя покидаю навеки. Меня дожидаются боги и реки. Смотри, богоравного сына храни ты. То будет мудрец и храбрец знаменитый. В обетах он будет подобен булату, — Дарованный Гангою сын Гангадатту!»

8

С певцами небесными… — то есть с гандхарвами, небесными певцами и музыкантами, увеселяющими богов.

9

Иль то божество красоты приближалось, // На лотосе чистом пред ним возвышалось? — Имеется в виду богиня красоты, счастья и богатства — Лакшми (Шри), которая, по легенде, стояла на лотосе.

10

Я — мудрым Джахну возрожденная влага… — Джахну — мудрец-риши. По преданию, Ганга первоначально протекала на небесах. Когда мудрец Бхагиратх низвел ее на землю, она нарушила благочестивые размышления Джахну, и тот, рассерженный, выпил ее. Однако впоследствии он раскаялся и выпустил реку через ухо. Поэтому Гангу называют иногда Джахнави.

[Проступок восьми васу]

Спросил у возлюбленной царь над царями: «Бессмертные васу владеют мирами. За что же проклятью их Васиштха предал, За что же им смертными стать заповедал? И кто он такой, этот Васиштха гневный, Богов обрекающий доле плачевной? За что Гангадатту наказан сурово И сделался отпрыском рода людского? Какие об этом расскажешь рассказы?» Ответила Ганга: «О царь быкоглазый, Великий деяньем! Рожден от Варуны, Властителя вод, этот Васиштха юный, Подвижник, от мира решил удалиться. Обитель святая была у провидца На склоне владычицы гор, светлой Меру, Где жил он, храня в целомудрии веру, Где множество было различных животных, И трав неисчетных, и птиц быстролетных, Где в летнюю пору и в зимнюю пору Цветы украшали цветением гору. В лесу для подвижника были даренья: Вода в ручейке, и плоды, и коренья. Однажды в лесу, пред жилищем святого, Красива, сильна, появилась корова: Богиня, дочь Дакши, в нее воплотилась, [11] Даруя просящему благо и милость. Ее молоко, на зеленой поляне, Подвижник для жертвенных брал возлияний. Важна и степенна, средь леса густого, С теленком бесстрашно бродила корова. Однажды пришли в этот лес благовонный Могучие васу, а с ними — их жены. Они с наслажденьем бродили повсюду, Сверканью цветов удивляясь, как чуду. Вдруг старшего васу жена молодая Увидела, по лесу с мужем гуляя, Корову на мягкой, зеленой поляне: Ее молоко — исполненье желаний! И так восхитила богиню корова, Что мужу, владыке небесного крова, Сказала с восторгом: «О Дьяус, взгляни-ка!» Увидел корову небесный владыка: Крупна и красива, с глазами живыми, Полно молока многомощное вымя… Ответствовал Дьяус: «О тонкая в стане! Корова, чья цель — исполненье желаний, Не ведает равных себе во вселенной, А ею владеет отшельник смиренный, Рожденный Варуной подвижник суровый. Когда молоко этой чудной коровы Вкусит человек, — вечно юным пребудет, И кровь его время не скоро остудит, И так проживет, не печалясь, на свете Он десять блаженнейших тысячелетий!» И Дьяус, душою и разумом бодрый, Услышал желанье жены дивнобедрой: «Средь мира людского подругу нашла я. Царевна Джинавати, прелесть являя, Чарует и юностью и красотою. Отец ее славится жизнью святою. Ты добрых сердец награждаешь заслуги, Прошу, потрудись и для милой подруги, Могуществом, властью своей знаменитый, Корову с теленочком к ней приведи ты. Подруга, отведав напитка благого, Единственной станет из рода людского, Не знающей старости или недуга. Когда же счастливою станет подруга, Мне тоже, всеправедный, будет отрада, — Отныне отрады иной мне не надо!» Глаза дивнобедрой, как лотос, манили, И Дьяус, покорный их ласковой силе, Пошел, повинуясь возлюбленной слову, И с братьями вместе увел он корову. Он мужа святого украл достоянье, Не зная, к чему приведет злодеянье. Как видно, отшельника подвиг суровый Не смог отвратить похищенья коровы. С кошелкою, полной кореньев и ягод, Вернулся подвижник, не ведавший тягот. Увидел в смятенье, увидел в печали: Корова с теленком исчезли, пропали! Он долго, исполненный праведной мощи, Обыскивал заросли, чащи и рощи, Пока не постигнул провидящим взором, Что васу виновны, что Дьяус был вором! Он проклял их в гневе, возмездье взлелеяв: «За то, что все васу, все восемь злодеев, Коровы лишили меня многодойной, С красивым хвостом, удивленья достойной, — Людьми они станут, бессмертье утратив, Те восемь божеств, восемь проклятых братьев!» Богам присудил он, в безумии гнева, От матери смертной явиться из чрева. Узнав о проклятье провидца лесного, Направились васу к отшельнику снова, Надеясь, что ярость прощеньем сменилась, Но не была братьям дарована милость. Сказал им подвижник, познавший законы, В раздумье о благе душой погруженный: «Послушались старшего младшие братья. Избавлю я вас, семерых, от проклятья, Но Дьяус, зачинщик деяния злого, Останется жить среди мира людского. В обличье людском он прославится громко, Однако уйдет, не оставив потомка. Родит его смертная заново в муках, Он сведущим будет в различных науках, Достигнет он в мире людском уваженья, Но с женщиной он не захочет сближенья». Остался отшельник в молитвенном месте, А васу, все восемь, пришли ко мне вместе: «Стань матерью нам, чтобы вышли мы снова Из чрева небесного, не из земного. Когда сыновей своих бросишь ты в воду, Тогда возвратимся к небесному роду!» Богов от проклятья избавить желая, К тебе как жена, о Шантану, пришла я. Один только Дьяус — твой сын Гангадатту, Который в обетах подобен булату, Останется жить в человеческом мире, И слава его будет шире и шире». Сказала богиня — исчезла нежданно, Ушла, увела своего мальчугана. Шантану, утратив дитя и царицу, Терзаемый скорбью, вернулся в столицу…

11

Богиня, дочь Дакши, в нее воплотилась… — Подразумевается божественная корова Сурабхи, которая утоляла желания и которую чтили как источник молока.

[Шантану находит своего восьмого сына]

Был честен Шантану в речах и деяньях, Он был почитаем во всех мирозданьях, Его прославляли и люди и боги, Отшельник в лесу и властитель в чертоге. Настойчивый, сдержанный, щедрый и скромный, Являл он величье и разум огромный. С желанием блага, с душою открытой, Для Бхаратов был он надежной защитой. Он жил, постоянно к добру тяготея. Казалась белейшей из раковин шея, Широкими были могучие плечи, Как слон в пору течки, был яростным в сече. Ничтожным считал он того, кто корыстен, Добро почитал он превыше всех истин. Ему среди воинов не было равных, — Царю и вождю властелинов державных. Из всех знатоков, мудрецов и ученых, Он сведущим самым считался в законах. К нему прибегали, желая охраны, Цари, возглавлявшие многие страны. При нем, восприняв благочестья условья, Познали отраду четыре сословья [12] : Судьбы наивысшей был жрец удостоен, Жрецу подчинялся с охотою воин, Тому и другому служили умельцы, И люди торговые, и земледельцы, А им угождали покорные шудры, — Таков был закон стародавний и мудрый. В столице, в чарующем Хастинапуре, Блистал государь, словно солнце в лазури. Владел он, моленьем молясь неустанным, Землей, опоясанною океаном. Не ведая зла, небожителям равен, Как месяц, был светел, правдив, добронравен. Как Яма, бог смерти, с виновными гневен, Он был, как земля, терпелив и душевен. При нем не должны были в страхе таиться От смерти напрасной ни вепрь и ни птица. При нем не знавали убийств и насилий: Животных лишь в жертву богам приносили. Он правил, исполненный праведной власти, Людьми, что отвергли желанья и страсти. Он стал для несчастных и слабых оплотом, Отцовскую жалость питая к сиротам, Увидел он в щедрости — жизни основу, И правду он сделал опорою слову. Он, женскую ласку познав, веселился, Но минули годы — он в лес удалился… Таким же правдивым, познавшим законы, Был сын его, юноша, Гангой рожденный. Он Гангея имя носил в это время, Бог васу, — людское украсил он племя, Воитель, из лука стрелок наилучший, Отвагой, душою и сутью могучий. Однажды вдоль Ганги-реки за оленем Охотясь в лесу, увидал с изумленьем Шантану, что стала река маловодной. Задумался праведник, царь благородный: «Что сделалось ныне с великой рекою?» И вот, озабоченный думой такою, Заметил он: юноша, сильный, пригожий, На Индру, Борителя Градов, похожий, Великоблестящий, высокий и смелый, Вонзает в речное течение стрелы. Из стрел среди русла возникла запруда, — Под силу ли смертным подобное чудо? Не сразу Шантану, средь шума речного, Узнал в этом юноше сына родного. А тот на отца посмотрел, сильнозорок, И создал волшебный, таинственный морок, И скрылся, отца подчиняя дурману… Очнувшись, тотчас заподозрил Шайтану, Что сына скрывает речная долина, И Ганге сказал: «Приведи ко мне сына». И женщиной Ганга предстала земною, Явилась нарядно одетой женою, Держащею сына за правую руку. Шантану, так долго влачивший разлуку, Не сразу признал ее в ярком уборе, А Ганга промолвила с лаской во взоре: «Узнал ли ты нашего сына восьмого? Веди его в дом и люби его снова! Великий стрелок и воитель победы, Он с помощью Васиштхи выучил веды, Он сведущ в вождении войск, мощнорукий, В священной науке и в царской науке. На радость тебе родила я такого, — Возьми же отважного сына восьмого!» И с юношей, блеском затмившим денницу, Отправился гордый Шантану в столицу.

12

Четыре сословья— четыре варны (буквально: «окраска»): брахманы — жрецы и ученые, знатоки священных книг, кшатрии — правители и воины, вайшья — торговцы и земледельцы, и шудры - рабы, которые должны были обслуживать три другие варны.

[Шантану женится на рыбачке Сатьявати]

В столице, похожей на Индры обитель — На город, где жил Городов Сокрушитель, Был счастлив Шантану, блюститель закона, И сына нарек он наследником трона. Царевич был вежлив, умен, образован, Отвагой его был народ очарован. Четыре прошло многорадостных года. Царевич был счастьем отца и народа. Однажды у влаги, под сенью древесной, Шантану почувствовал запах чудесный. Окинул он реку внимательным взглядом, — Увидел красавицу с лодкою рядом. Спросил: «Благовонная, с прелестью кроткой, О, кто ты и чья ты, представшая с лодкой?» Сказала: «Я дочь рыбака. И удачу Я в праведном вижу труде: я рыбачу. Отец мой над всеми царит рыбаками, — Едим, что добудем своими руками». К прелестнодушистой, к божественноликой Внезапно охваченный страстью великой, — Пришел он к царю рыбаков, восхищенный: «Отдан мне, — сказал ему, — дочь свою в жены». Глава рыбаков властелину державы Сказал: «Есть обычай, священный и правый, — Невестой становится дочь при рожденье. Но выслушай волю мою и сужденье. Коль дочь мою в жены ты просишь с любовью, О царь, моему подчинись ты условью. Условье приняв, удостоишь ты чести Отца и подаришь блаженство невесте». «Поведай условье, — воскликнул Шантану, — И знай, что раздумывать долго не стану, Отвечу я «да» или «нет» непреложно: Нельзя — так не дам я, и дам, если можно!» А тот: «Сын, рожденный рыбачкой-женою, Да царствует после тебя над страною». Шантану отверг рыбака притязанья, Ушел, унося в своем сердце терзанья, Сжигаемый страстью, вернулся, угрюмый… Однажды к царю, погруженному в думы, Приблизился Гангея с речью такою: «Отец, почему ты подавлен тоскою? Послушны тебе все владыки и страны, — Какие же в сердце скрываешь ты раны?» Шантану ответствовал мудрому сыну: «Узнай моей скорби сокрытой причину. Ты — отпрыск единственный Бхаратов славных, Но смерть не щадит и вожатых державных. Ты ста сыновей мне милей, но не скрою: Умрешь ты, — наш род прекратится с тобою. Нужна для продления рода царица, Однако мне трудно вторично жениться. Бездетен, — согласно уставам старинным, — Отец, что владеет единственным сыном. Огню возлиянье, труды богомолий — Не стоят потомства шестнадцатой доли. А ты, столь воинственный, смелый, горячий, — В сражении смерть обретешь, не иначе! Наш род от стрелы прекратится случайной, — Теперь ты узнал о тоске моей тайной». Поняв миродержца смятенье и горе, Сын Ганги ушел и с тревогой во взоре Советнику царскому задал вопросы, — Поведал царевичу седоволосый: «Шантану понравилась дочь рыболова, Но слишком условие брака сурово». Тогда к рыбаку, с благородною свитой, Приехал царевич как сват именитый. Рыбак, по обычаю, вышел навстречу, Приветствовал свата почтительной речью: «Хоть сын для отца — наилучший ходатай, Невесту отцу с разумением сватай. Почетно и лестно, скрывать я не стану, Сродниться с блистательным родом Шантану. Жених-миродержец — награда невесте, И кто от подобной откажется чести? Не станет наследником царским, однако, Дитя, что родится от этого брака, — Не сможет соперничать, властный, с тобою, О, бык среди Бхаратов с гордой судьбою! Ты даже и бога и демона вскоре Осилишь, как слабых соперников, в споре! Об этом подумай. Скажу тебе кратко: Иного не вижу в тебе недостатка». Радея о пользе отца ежечасно, Ответствовал Гангея твердо и властно: «Я слово даю безо лжи и коварства, Что станет твой внук повелителем царства!» Рыбак, добывая для внука державу, Сказал: «Ты защитник Шантану по праву, Я верю, что будешь ты верной защитой И нашей Сатьявати, муж знаменитый. Не жду от такого, как ты, вероломства, Но я твоего опасаюсь потомства». Услышав сомненье того рыболова, Ответил царевич: «Узнай мое слово. Клянусь я в присутствии царственной свиты, — О царь рыбаков, эту клятву прими ты: От царских отрекся я почестей громких. Отвергнув престол, говорю о потомках: Безбрачья обет возглашаю отныне. Бездетный, — возжажду иной благостыни: Познав целомудрия свет вожделенный, Войду я в миры, что вовеки нетленны!» Глава рыбаков задрожал от восторга. «Бери!» — он сказал без дальнейшего торга. Тогда полубоги, богини и боги, А также святые в небесном чертоге, Цветы проливая в пространстве надзвездном, Назвали царевича Бхишмою — Грозным. Сказал он Сатьявати: «На колесницу Взойди же, о мать, мы поедем в столицу». Вот Бхишма, обет возгласивший суровый, Приехал к Шантану с царицею новой. Восславили Бхишму цари и владыки. «Он — Грозный!» — хвалебные слышались клики. Шантану сказал с ликованием: «Смело Исполнил ты труднотворимое дело. Дарую награду великому сыну: Ты сам своей смерти назначишь годину!»

[Бхишма похищает девушек]

Шантану, покончив со свадебным пиром, Жену свою принял с любовью и миром, И вот принесла ему сына царица, — Никто из людей не мечтал с ним сравниться, Везде славословье Читрангаде пелось, — За силу его, за великую смелость. Затем родила она сына второго, По имени Вичитравирья, — такого Из лука стрелка, что склонились впервые Пред ним, несравненным, мужи боевые. Еще он и юношей не величался, Когда многомудрый Шантану скончался, И Бхишма, хоть был он и первенцем-сыном, Читрангаду провозгласил властелином. Гордился Читрангада мощью военной, Он равных не видел себе во вселенной. Богов и царей он преследовал жестко… Однажды гандхарвов глава, его тезка, С ним битву затеял, что длилась три года, И не было битве конца и исхода. Однако, средь копий дождя проливного, Был витязь небесный сильнее земного, И пал от меча в этой схватке кровавой Читрангада, тигр, обладавший державой. Исполнили люди обряд погребальный, А Бхишма, блистательный, властный, печальный, Поставил царем над державною ширью Незрелого мальчика Вичитравирью. Он в царской науке ребенка наставил, Чтоб честно страной своих праотцев правил. Был Бхишма защитником младшего брата, И мальчик во всем ему следовал свято, И Бхишма, с разумной Сатьявати вместе, Царя наставлял ради славы и чести. Приблизился к юности отрок созрелый. Женить его Бхишма решил крепкотелый. «Есть царь, — он услышал, — Каши. Пред царями Он вправе гордиться тремя дочерями. Теперь сваямвару в том царстве справляют: Три девушки сами мужей выбирают». Об этом в известность поставив царицу, Взошел многодоблестный на колесницу В доспехах военных, в блестящем уборе, — И в город Варанаси прибыл он вскоре. Съезжались туда женихи-государи: Мужья избирались на той сваямваре. Царей называл поименно глашатай, А Бхишма, отвагой и силой богатый, Ворвался в толпу на своей колеснице, Похитил трех девушек в шумной столице И голосом грома сказал властелинам: «Напомнить хочу о законе старинном! Одни дочерей предлагают с приданым Достойным мужам, женихам долгожданным; Другие же дочь свою выдать готовы, Когда приведет им жених две коровы; У третьих — жених по душе своей милой; Невест добывают четвертые силой; А пятые, воины, полные жара, Считают, что лучше всего — сваямвара [13] . Средь прочих невест наивысшее место Похищенная занимает невеста! Насильно я трех похищаю царевен. Хотите сраженья? Я грозен и гневен!» Всем бросил он вызов и поднял десницу. Трех дев усадил на свою колесницу. Тогда, кулаками грозя, потрясая, В неистовой ярости губы кусая, Весь мир оглашая воинственным кличем, Цари приказали своим колесничим, Чтоб в дышло коней запрягли наилучших! Помчались, подобные молниям в тучах, Цари на своих боевых колесницах За Бхишмой, похитившим дев смуглолицых. И грянула битва на древних дорогах, — В той битве один воевал против многих. Взлетали — за тысячей тысяча — стрелы, Но Бхишма стоял невредимый и целый. Тогда, будто на гору — ливень из тучи, На Бхишму обрушился ливень летучий Бесчисленных стрел, но и ливень смертельный Рассек он, отвагой богат беспредельной. Воителя нечеловеческой силе Хваления даже враги возносили! И в каждого по три стрелы он направил, Царей-властелинов пронзил, обезглавил. Врагов разгромив в небывалом сраженье, Всесильный в своем боевом снаряженье, Стремительный Бхишма, от вражеской мести, Погнал колесницу с царевнами вместе. Но шалвов [14] правитель, возмездия ради, Ударил его неожиданно сзади, — Как слон, ударяющий бивнями сзади Другого, что самку угнал в его стаде! «Эй ты, женолюб! Острой сабли попробуй!» — Возглавивший шалвов воскликнул со злобой, И Бхишма, сражавшийся неукротимо, От слов этих вспыхнул, как пламя без дыма. Свою колесницу, снаружи спокоен, К врагу повернул многодоблестный воин. Цари увидали, что два полководца, Что Шалва и Бхишма решили бороться. Враги, как быки, постепенно сближаясь, Ревели, как бы из-за самки сражаясь. Вот Шалва, властитель и лучник умелый, На Бхишму обрушил разящие стрелы. Казалось, что Бхишмы повержена сила, — И гордая радость царей охватила. Владыки, что прибыли на сваямвару, И Шалве хвалу вознесли и удару! Внимая царям и враждебному стану, Разгневался отпрыск Реки и Шантану. «Направь колесницу, — велел он вознице, — К царю, у которого стрелы в деснице. Властителя шалвов, отвагой владея, Убью, как Гаруда — свирепого змея». Сын Ганги, сей праведник, ярость умножил И Шалвы четверку коней уничтожил, — Убил превосходных коней и возницу И в бегство его обратил колесницу. Но Шалву, красавицам внемля, простил он, Властителя царства живым отпустил он. И Шалва, что сильным считался по праву, В унынье в свою воротился державу, Разъехались также цари-государи, Что ждали избранья на той сваямваре, А Бхишма, сын Ганги, с добычей прекрасной Отправился в Хастинапур многовластный.

13

Сваямвара— форма брака, при которой невеста выбирала жениха из числа претендентов, приглашенных ее отцом.

14

Шалвы— жители государства Шалва.

[Женитьба и смерть Вичитравирьи]

Леса одолел он, хребты и ущелья, Приехал с царевнами, полон веселья. Как снох-дочерей, этот праведник строгий, Как юных сестер, опекал их в дороге. Он младшему брату, отвагой добытых, Царевен привез, красотой знаменитых. В неравных сраженьях подобный булату, Он подвиг свершил, чтобы младшему брату Достались прелестные, чистые жены, — Закон соблюдал изучивший законы, И стал он, заботясь о каждой невесте, Ту свадьбу готовить с Сатьявати вместе. Из трех наистаршая, Амба сказала: «Знай: Шалву в мужья избрала я сначала, Он тоже избрал меня, шалвов правитель, — Сей выбор одобрил Каши, мой родитель. К властителю шалвов душа моя склонна, — Даруй же мне милость, блюститель закона!» Той девушке, слово сказавшей в печали, И брахманы и царедворцы внимали. И после раздумий и долгой беседы С мужами закона, познавшими веды, Сын Ганги ей волю решил предоставить, К владыке над шалвами Амбу отправить. Но Амбике, Амбалике — нет возврата: Да станут супругами младшего брата! И Вичитравирья, стремившийся к счастью, На жен посмотрел с вожделеньем и страстью: Хорошего роста, и стройны, и смуглы, С ногтями, что выпуклы, красны, округлы, С глазами, подернутыми поволокой, С широкими бедрами, с грудью высокой, С кудрями, что, иссиня-черные, вились, — Такими они перед мужем явились! Пришелся им Вичитравирья по нраву, Они почитали его по уставу, А он, что соперничал мощью с богами, Своей красотою — с зарей над лугами, Желанный, как сладостное сновиденье, — Всех женщин манил, погружая в смятенье! Он прожил семь весен, заботы не зная, — Внезапно сухотка вошла в него злая, Бессильными были врачи и лекарства, — Как солнце, погас властелин государства. Сочувствуя матери многострадальной, Над Вичитравирьей обряд погребальный Свершили жрецы и вожатые рати, И Бхишма рыдал о возлюбленном брате. Тоскуя о сыне умершем, о младшем, Пред Бхишмой предстала Сатьявати с плачем, Увидев, что пламень великий потушен, Закон продолжения рода нарушен! Сказала: «Ты тот, кто Шантану возвысит, Ты тот, от которого ныне зависят Продление царского рода, и слава, И жертв приношенье, и вера, и право. Как правды для жизни незыблемо лоно, Незыблем ты в праведном лоне закона. Законы постигнув и веды изведав, Познав откровенья священных заветов, Ты стал для семьи и для рода защитой, Опорою в явной беде и в сокрытой. Поэтому ныне стою пред тобою, Всеправедный воин, с великой мольбою. Мой сын и твой брат, государь без порока, Бездетным на небо ушел раньше срока. Две юных вдовы, две красавицы, страждут, — Они сыновей, дивнобедрые, жаждут. От них, чтобы род храбрецов был продолжен, Родить сыновей ты, блистательный, должен. Прими этих жен, и престол, и державу, Потомками Бхараты правь по уставу». Но праведный воин с обличьем суровым Царице ответил возвышенным словом: «О мать, назвала ты, над нами нависший, Продления рода закон наивысший. Но связан я давним и твердым обетом, — О мать, ты обязана помнить об этом. О мать, за тебя, как свели мы знакомство, Свой выкуп я внес: мой отказ от потомства. Тебе говорю, о Сатьявати, снова: Ни царства богов не хочу, ни земного, Отвергну и более славную долю, Но правду отвергнуть себе не позволю. Земля может запах утратить, а море — Всю влажность, а солнце — сиянье во взоре, А ветер — утратить касаний способность, А свет — выявлять каждый признак, подробность, Без звука способно остаться пространство, Огонь — потерять теплоты постоянство, Смерть — силу утратит, а Индра — удачу, Но я свою правду вовек не утрачу!» Сказала Сатьявати слово ответа: «Ты — праведный муж, ты — блюститель обета, Захочешь, всесильный в делах созиданья, — И новые три сотворишь мирозданья. Я знаю, ты прав, но в тяжелое время Прими во внимание праотцев бремя. От клятвы своей отступись ты без гнева, Чтоб дальше росло родословное древо. Исполни, великий, для блага народа, Закон наивысший продления рода!» Царице, о сыне тоскующей громко, Ушедшей от правды во имя потомка, Сын Ганги сказал: «Осужденья достоин Высокую правду отринувший воин. Но знаю закон, исцеляющий рану. Есть средство, чтоб род сохранился Шантану. К нему ты прибегни для славы и чести, И действуй с жрецами домашними вместе».

[Совет Бхишмы]

«Однажды, — так Бхишма повел свое слово, — Убил Джамадагни, жреца и святого, Вождь хайхаев [15] , Арджуна тысячерукий. Был сын у святого, познавшего муки, По имени Рама. И вот, гневнолицый, Он тысячу рук отрубил у убийцы, От воинской касты, без помощи ратной, Очистил он землю семь раз троекратно. Жрецы, чтобы воины в мире остались, Со вдовами ратных людей сочетались. Есть древний закон, почитаемый свято: Дитя может быть от другого зачато, Но отпрыском мужа законного будет, Коль к этому рода продленье побудит, — И жрец со вдовой ратоборца сходился, Чтоб воинский род на земле возродился… Вот случай другой: благодатью богатый, Подвижник Утатхья был мужем Маматы. Был брат у святого меньшой, Брихаспати: Он силу обрел от ученых занятий. Наставник богов, он, без жалости к брату, Упорно преследовать начал Мамату. Сказала она: «Постыдись, Брихаспати! От мужа, мне данного, жду я дитяти. Растет твой племянник, зачатый в законе, И веды в моем изучает он лоне. От старшего брата мне радостно бремя, — Иди и другой подари свое семя!» Так правильно сказано было Маматой, Но жрец не сдержал себя, страстью объятый, Познал он Мамату в запретное время, И крикнул ему, испустившему семя, Зародыш, уже находившийся в лоне: «Эй, младший, ступай-ка, ты здесь посторонний, Я — первый, нет места второму во чреве!» И проклял тогда Брихаспати во гневе Дитя, что еще пребывало в утробе: «За слово, которое крикнул ты в злобе, При этом — в чувствительный миг наслажденья, Да будешь во мрак ты повергнут с рожденья». И вправду, родился Утатхьи потомок Незрячим и назван был: «Житель Потемок». Жрецу Брихаспати могуществом равный, Сынов произвел сей слепец добронравный. Сыны, ослепленные жадностью скряги, Решили: «К чему нам заботы о благе Слепца многодряхлого, еле живого?» На доску отца посадили слепого, И доску по Ганге пустили жестоко, И плот оказался во власти потока. Поплыл по теченью слепец белоглавый, И минул он многие страны-державы. Купался Бали, царь земли, утром рано. Жреца на плоту он увидел нежданно. Приблизясь, узнал повелитель слепого Законоучителя, старца святого. Избрав его для обретения сына, Воскликнул: «Тебя мне послала судьбина! От жен моих мне сыновей подари ты, Да будут им тайны законов открыты». Согласьем ответил подвижник безгрешный — Сынов породить от царицы Судешны. Слепца презирая, велела царица Молочной сестре своей к старцу явиться. От старца слепого и шудры бесправной Родился Какшиван, певец достославный, А также одиннадцать, мудрых в беседах. Бали, увидав этих сведущих в ведах, Воскликнул: «Мои они все, не иначе!» «О нет, — возразил ему старец незрячий, — Мои все двенадцать, — сказал он неспешно. — Отринув незрячего старца, Судешна Свела старика, оказавшись немудрой, С молочной сестрою, бесправною шудрой». Бали, ради милости старца святого, Царицу Судешну послал к нему снова. Подвижник сказал, прикоснувшись к царице: «Твой сын будет равен блистаньем деннице». И сын у Судешны родился — ученый, Святым изучением вед поглощенный. От брахманов мудрых — так делалось часто — Умножилась доблестных воинов каста… Мне дороги Бхараты род и наследство, Чтоб род продолжался, скажу тебе средство: Пусть брахман со вдовами младшего брата Детей породит, — и да ждет его плата».

15

Хайхаи— племя, которому приписывается скифское происхождение. Их вождем был Арджуна Картавирья (Тысячерукий).

[Сатьявати с помощью мысли призывает перворожденного сына]

Тогда, со стыдливой улыбкой, смущенно, Сказала Сатьявати стражу закона, — Был полон волнения голос дрожащий: «Ты правильно учишь, великоблестящий, Но, царскому роду продленья желая, О грозный, признание сделать должна я. Ты — правда, ты — благо, ты — жизни защита. Да будет тебе мое сердце открыто. Однажды, в невинную девичью пору, Я в лодке плыла по речному простору. К Ямуне-реке, в святожительской славе, Приблизился Парашара к переправе. Ко мне обратился он, робкой и юной: «На землю меня переправь за Ямуной», — И стал многознающий, в лодке рыбачьей, Меня уговаривать речью горячей, Исполненной нежности, пламени, страсти… Проклятья страшась и родительской власти, Величью даров подчиняя свой разум, Ему я не смела ответить отказом. Могучий, всю землю окутал он тьмою И взял — над беспомощной — верх надо мною. Мой рыбный развеял он запах отвратный, Другой даровал мне — душистый, приятный. Сказал он: «Родишь мне на острове сына, Но девственна будешь, чиста и невинна». И я разрешилась, в девичестве строгом, На маленьком острове мальчиком-йогом. Обрел он, известный делами благими, Двайпаяны — Островитянина — имя. Затем обособил он веды четыре, Под именем Вьясы прославился в мире. За темную кожу зовут его Кришна, — Повсюду его песнопение слышно. Подвижник, живущий правдиво и свято, Сынов сотворит он со вдовами брата. Сказал он: «Какой бы ни шел я тропою, Едва меня вспомнишь — явлюсь пред тобою». Источником стал он познанья и света, И, если согласен ты будешь на это, Придет он, к продлению рода готовый, Сойдутся с ним брата умершего вдовы, — Потомки его да пребудут на свете Как Вичитравирьи законные дети». Услышав о муже великой науки, Сказал, поднимая молитвенно руки, Сын Ганга: «Стремятся одни к сладострастью, Другие — к земному богатству и счастью, Цель третьих — любви и добра постиженье, А в нем — наивысшему благу служенье. Лишь самые мудрые в том преуспели: Понять и разъять три различные цели. Твое же стремление — рода продленье, И это есть к высшему благу стремленье. Ты выход найти наилучший сумела, Я слово твое одобряю всецело». От Бхишмы услышав: «Сомненья излишни!» — Решила Сатьявати думать о Кришне. Он мудрые веды читал вдохновенно, Но, матери мысли постигнув мгновенно, Предстал перед ней после долгой разлуки, И мать, поднимая почтительно руки, Его обняла, разразилась рыданьем. Всезнающий, движимый к ней состраданьем, Сказал, окропив ее влагой святою: «Я все, что прикажешь, свершу и устрою». Хваленья домашних жрецов благосклонно Воспринял певец и блюститель закона. Сатьявати первенцу-сыну сказала: «С тобой я судьбу государства связала. Отцу сыновья подчиняться согласны, Однако и матери дети подвластны! Ты — первый, а Вичитравирья — мой третий, Вы оба, от разных отцов, мои дети. По матери, в лодке рыбачьей зачатым, — Ты Вичитравирье приходишься братом. О Вичитравирье скорбеть не устану, И Бхишма и он — оба дети Шантану, Но Бхишма, обет исполняя тяжелый, Не хочет потомства, не ищет престола. Ты, память храня о покойнике-брате, В продлении рода ища благодати, Содействуя Бхишме и мне повинуясь, Волненьем существ беззащитных волнуясь, — Обязан исполнить мое повеленье, О сын, безупречный в святом устремленье! Невестки твои хороши, как богини, Но обе остались бездетными ныне. Потомство от них породи, о беззлобный, Достойное дело исполнить способный!» А Кришна: «Тебе все законы известны, Земной ты постигла закон и небесный, О мать, и поскольку закон есть основа Тобой изреченного веского слова, — Твоим повинуюсь желаниям правым: Я тоже знаком с этим древним уставом! Подобных богам сыновей сотворю я, Умершему брату детей подарю я. Пусть обе вдовы, для продления рода, Обет исполняют в течение года, Иначе пускай они ложа не стелят: Нечистые ложа со мной не разделят!» А мать: «Мы должны, о мой сын, торопиться, — Зародыш скорей да получит царица. В стране без вождя — нет дождя и цветенья, Страна без царя — есть земля запустенья. Даруй же скорее стране господина, А Бхишма да будет воспитывать сына!» А Кришна: «Коль надобно быстро трудиться, Уродство мое да потерпит вдовица, И запах мой острый, и облик, и тело, — Чтоб семя могучее в лоне созрело». Добавив: «Готов я к желаемой встрече», — Внезапно он скрылся, внезапно пришедший.

[Дети Кришны от двух цариц и рабыни]

Вот Амбике, участь изведавшей вдовью, Сатьявати слово сказала с любовью: «Ты ныне услышать, красавица, вправе О древнем законе, о старом уставе. Ты видишь ли нашу печаль и невзгоду? Грозит прекращение Бхаратов роду! Но Бхишма, постигнув, о чем я тоскую, Мне подал, всезнающий, думу благую, И если ее ты исполнить захочешь, То Бхаратов род возродишь и упрочишь. Должна ты родить, дивнобедрая, сына, Должна подарить нам царя-властелина». Согласье с трудом получив от невестки, Сиявшей в своем целомудренном блеске, Сатьявати всем приготовила яства, Чтоб ели жрецы, и святые, и паства. Избрав для зачатья и день и мгновенье, Невестке велев совершить омовенье И лечь на постели, разостланной пышно, Сатьявати слово сказала чуть слышно: «Твои деверь придет к тебе ради сближенья. Встречай его ласково, без небреженья». Прелестная, слово услышав свекрови, О Бхишме подумала с трепетом крови. Светильники вспыхнули ярче и строже. Всеправедный Кришна взошел к ней на ложе. Но рыжие волосы, взгляд его властный, И пламя его бороды медно-красной, И лик его черный увидев средь ночи, Царица закрыла в смятении очи. Он сблизился с нею, познал ее тело, Но в страхе она на него не смотрела. Он вышел. И мать вопросила тревожно: «Скажи, мне на внука надеяться можно?» Воскликнул подвижник, при помощи знаний Раздвинувший чувств и мышления грани: «Являя величье, и ум, и здоровье, Он будет могуч, словно стадо слоновье, Он сто сыновей породит, многомощный, Однако вдовицы поступок оплошный К тому приведет, что слепым он родится». Промолвила первенцу-сыну царица: «Не надо стране государя слепого, Ты нам подари властелина другого». Обличием темен и разумом светел, Согласием праведный Кришна ответил. Родился от Амбики мальчик незрячий, Сатьявати, царству желая удачи, Вступила в беседу с невесткой второю, — И Кришна пришел к ней ночною порою. Взглянула невестка — и сделалась бледной, Его устрашась бороды красно-медной. Увидев, что Амбалика побледнела, Как только она на него посмотрела, Сказал ей не ведавший помыслов праздных: «Поскольку, страшась моих черт безобразных, Ты сделалась бледной, — царевич наследный, Твой сын, — будет прозван Панду, то есть — Бледный». И вышел подвижник, чья праведна сила. Сатьявати первенца-сына спросила, И Кришна ответил, что царь всепобедный Родится в их доме — по прозвищу: Бледный. Вот Амбалика, в надлежащую пору, Венцу и стране даровала опору: Блистал красотою и мощью владыки Панду, повелитель царей, Бледноликий. И пять он обрел сыновей, величавый, И стали те пятеро зваться: пандавы. А дети того Дхритараштры слепого, В честь предка Шантану, в честь Куру святого, Названье с тех пор обрели: кауравы, И стали царями обширной державы… Сатьявати, чтобы упрочилось дело, Тогда своей старшей невестке велела К могучему Кришне приблизиться снова, И Амбика ей не сказала ни слова, Но пахнущий рыбой, уродливый ликом Страшил ее, глупую, страхом великим. Украсив служанку свою, как богиню, Невестка отправила к Кришне рабыню. Рабыня вошла, перед Кришной склонилась, Чтоб ласку свою даровал ей как милость. Он сблизился с нею, с бесправной по касте, И в этом рабыня увидела счастье. Он встал и сказал ей: «Была ты рабыней, Но матерью славною станешь отныне. Блистающий разумом и правосудный, Твой сын удивит этот мир многолюдный!» И сын у рабыни родился счастливой — То Видура, сведущий и справедливый, Стал братом Панду, Дхритараштры слепого: То Дхарма, то бог правосудия снова, Приняв человеческий облик, родился: Он Видурой стал, он в него воплотился! А Кришна, закон продолжения рода Исполнив и срока дождавшись ухода, — Ушел по тропе, озаряемой светом, — Кончается наше сказанье на этом.

[Скитания пандавов]

Столицей слепого царя Дхритараштры стал богатый город Хастинапур. У царя от его жены Гандхари родилось сто сыновей и одна дочь. Панду, младший брат Дхритараштры, умер молодым, оставив пятерых сыновей: Юдхиштхиру, Бхимасену (Бхиму), Арджуну и близнецов Накулу и Сахадеву. Трое старших родились от Кунти, близнецы — от Мадри, которая после смерти мужа последовала за ним на погребальный костер, а сыновей своих поручила заботам Кунти.

Пандавы, считавшиеся сыновьями Панду, в действительности были рождены его женами от различных богов. Росли они вместе со своими двоюродными братьями-кауравами при дворе Дхритараштры. Прославленный брахман Дрона, лучший знаток оружия, наставлял царевичей в военном искусстве и в науках. Успехи пандавов, среди которых выделялся необыкновенной силой и воинским умением Арджуна, вызвали ненависть к ним со стороны кауравов, а больше всех их ненавидел старший сын Дхритараштры — Дуръйодхана. Между кауравами и пандавами возникла вражда.