Махатма Ганди
Шрифт:
И потому одиноко звучит голос целомудреннейшего из людей над рокотом людского океана. Сколько времени еще будут прислушиваться к нему? В ожидании этом — величие и трагизм!
IV
Весь 1921 г., в течение которого движение развертывалось все быстрее, полон сомнений и тяжких неудач. Ганди не остался от них в стороне.
Всюду происходило революционное брожение, и жестокие преследования правительства ускоряли темп движения. Кровавые восстания вспыхнули в Малегаоне, в округе Назак, разразились беспорядки в Джиридихе; в Бегаре. В начале мая 1921 г. — еще более тяжелые события в Ассаме: 12 тысяч кули, бросив работу на частных плантациях, подверглись при выходе нападению Гурков, состоявших на службе правительства. Служащие железных дорог и пароходных обществ в восточной Бенгалии объявляют общую забастовку в знак протеста, которая продолжается два месяца. Ганди все еще играет роль примирителя; в мае месяце происходит продолжительное свидание его с вице-королем Индии, лордом Ридингом. Ганди предлагает свое посредничество для переговоров с братьями Али, обвиняемыми в призывах к насилию; он добивается от друзей своих мусульман формального обещания никогда не прибегать к насилию.
Но сила движения не ослабела, и мусульманский элемент Индии продолжает вести себя вызывающе. 18 июля, в Карачи, конференция Калифата всей Индии вновь предъявляет требование ввести ислам, объявляет, «что служба в армии и содействие набору солдат мусульманам непозволительны», и угрожает английскому правительству, что если оно
В августе разражается жестокое восстание племени Моплах, которое длится много месяцев подряд. Ганди хочет отправиться вместе с Маулана Магометом Али, чтобы внести успокоение. Правительство не разрешает и в сентябре отдает приказ арестовать Маулана Магомета Али, его брата Маулана Шауката Али и несколько других мусульманских почетных граждан за внесение предложения об сказании гражданского неповиновения, принятого на конференции Калифата. Немедленно же Центральный Комитет Калифата в Дели вновь подтверждает резолюцию Калифата, которую энергично поддерживают сотни митингов. 4 октября Ганди объявляет себя солидарным с своими братьями мусульманами. Совместно с пятьюдесятью именитыми членами конгресса он выпускает манифест, в котором требует для каждого гражданина права свободно выражать свое мнение об отказе от участия в управлении страной, подтверждает, что не подобает индусу находиться на службе в качестве должностного лица или солдата у правительства, которое вызвало моральный, экономический и политический упадок Индии, и провозглашает обязанностью каждого отложиться от него. Суд над братьями Али состоялся в Карачи. Их приговорили вместе с остальными подсудимыми к двум годам каторги. Индия ответила на это протестом еще большей силы. Манифест Ганди был одобрен 4 ноября Комитетом Конгресса всей Индии в Дели. Комитет делает решительный шаг: он уполномочивает каждую провинцию, под личной ответственностью, приступить к гражданскому неповиновению, начав с отказа платить налоги. Он ставит условие, чтобы сторонники бойкота присоединились открыто к программе Свадеши и Отказа от сотрудничества с правительством; в программу входило также ручное ткачество и, как главнейшее обязательство, непротивление злу насилием. Таким образом, комитет силится успокоить под руководством Ганди восставшие племена, применяя учение и заповедь самопожертвования. Чтобы ясно подчеркнуть эту сторону своей про граммы, Комитет предупреждает приверженцев бойкота и их семьи, что они не могут рассчитывать на денежную помощь конгресса.
Наступал день великого неповиновения, когда 17 ноября высадился в Бомбее принц Уэлльский. Бойкот принца был проведен средними и низшими классами. Богачи, парсы, должностные лица не приняли в нем участия. Толпа жестоко расправилась с ними, не пощадив и женщин, а затем вспышка эта быстро заглохла. Были разграблены дома, были убитые и раненые. Эта жестокая вспышка была единственной во всей Индии, где предписанный харталь (священная стачка) проводился с чувством религиозного трепета, мирно, без всяких инцидентов. Но этот взрыв, как говорит Ганди, «пронзил его, как стрела». При первом известии о беспорядках, он прибежал на место происшествий, где был встречен приветственными криками бунтарей; от этого ему стало еще стыднее, он резко оборвал толпу и приказал ей разойтись. Он говорил, что парсы в праве были чествовать принца, если им хотелось, и что нет оправдания позорным насилиям. Толпа смолкла, но потом беспорядки вспыхнули снова. Худшие элементы вышли из-под земли: двадцать тысяч восставших людей нельзя образумить мановением руки. Во всяком случае мятеж не разрастался дальше. Самый ничтожный день наших европейских революций оставляет после себя больше зла. Ганди обратился к гражданам Бомбея и к отказавшимся от сотрудничества с призывами, преисполненными отчаяния, которые были воспроизведены и прессой. Он объявлял, что подобные события делают невозможным в данный момент осуществление общего гражданского неповиновения, и отменил свое прежнее распоряжение. Чтобы покарать себя за насилия, учиненные другими, — он возложил на себя религиозный пост в течение двадцати четырех часов в неделю.
Европейцев Индии в меньшей степени встревожили беспорядки, происходившие в Бомбее, чем поразительное единодушие, с которым проводился безмолвный харталь на всем протяжении Индии. Они умоляли вице-короля действовать. Провинциальными властями был принят целый ряд насильственных мер, не считавшихся с законами. Выкопали старый закон 1908 г. против анархистов и тайных сообществ; стали применять его к добровольцам Конгресса и Калифата, Было произведено несколько тысяч арестов. В ответ на это тысячи новых добровольцев потребовали занесения их в публикуемые списки. Провинциальные комитеты получили приказы приступить к организации добровольных отрядов и ввести среди них единообразную военную дисциплину. На 24 декабря, день посещения Калькутты принцем Уэлльским, был объявлен харталь. И в указанный день принц нашел Калькутту совершенно безлюдной.
В эти дни, в которые, казалось, зарождалась революция, открылся в Ахмедабаде Национальный Конгресс всей Индии. На нем чувствовался торжественный подъем Генеральных Штатов 1789 г. Только что посадили в тюрьму его председателя. Речи были кратки. Конгресс вновь подтвердил тактику отказа от сотрудничества, предложил гражданам записываться в «добровольцы», чтобы подвергнуться заключению, приглашал народ Индии созывать всюду митинги провозгласил неизменность своей веры в гражданское неповиновение, равное по силе вооруженному восстанию, но превосходящее его своей гуманностью, и советовал приступить к его организации, как только народные массы усвоят в достаточной степени методы непротивления злу насилием. Предвидя, что большая часть членов Конгресса будет арестована после закрытия его сессии, он вверил все свои полномочия Ганди, фактически установив, таким образом, его диктатуру, предоставив ему право избрать себе преемника; конгресс превратил Ганди в полного властелина индийской политики, под одним только условием не изменять национального Символа веры и не заключать мира с правительством без согласия Комитета Конгресса. Одна из фракций Собрания внесла предложение, которое сводилось к применению насильственных способов воздействия в целях скорейшего установления полной независимости Индии. Большинство Собрания отвергло это предложение, придерживаясь принципов Ганди. В течение ряда недель, которые последовали за этим, вся Индия была охвачена религиозным энтузиазмом. 25.000 мужчин и женщин с радостью пошли в тюрьму.
За ними поднимались другие тысячи, ожидая своей очереди, чтобы доказать силу своей убежденности. Ганди готовился снова подать сигнал к общему неповиновению. Начать движение должен был образцовый край, ревностный исповедник его идей, — город Бардоли, в Бомбейской провинции. [98] Ганди извещает об этом вице-короля открытым письмом от 9 февраля 1922 г., представлявшим
весьма учтивое, но решительное объявление войны. Ганди говорит в нем, что он является ответственным вождем движения. Бардоли становится первым центром массового восстания Индии против правительства, которое грубо посягнуло па свободу слова, собраний и печати. Ганди дает лорду Ридингу семь дней сроку, для изменения правительственной политики. Если он не изменит ее, будет отдан приказ, и восстание начнется. [99]98
140 деревень, 87.000 жителей.
99
В тот же день Jowuj India опубликовывает этот ультиматум Индии еще в более резкой форме. Если вице-король не даст, ответа, приказ не будет взят обратно, общегражданское неповиновение должно быть проведено во что бы то ни стало, если бы даже большинство высказалось против него.
Едва было отправлено письмо вице-королю, как в округе Гаракхпура в Чаури-Чаура разыгралась еще более кровавая драма, чем предыдущие. Во время процессии полиция напала на толпу. Атакованная, в свою очередь, полиция открыла огонь и поспешила укрыться в Тхана, [100] толпа подожгла здание. Тщетно осажденные просили о пощаде, они были перебиты и сожжены, столкновение вызвано было полицией, и ни один доброволец из числа отказавшихся от сотрудничества не принимал участия в убийствах. Ганди был, таким образом, в праве отклонить от себя всякую ответственность. Но он стал поистине совестью Индии. От преступления любого индуса кровью обливалось его сердце. Он принимал на себя все прегрешения народа. Его душевные муки были так велики, что он во второй раз остановил движение, которое только что собирался вызвать. На этот раз положение оказалось значительно более тягостным, чем после возмущения в Бомбее. Всего несколько дней тому назад он отправил свой ультиматум вице-королю Индии. Как выйти из положения, не став смешным в его глазах? Гордость, «сатана», как он говорил, не позволяла ему отступить. Тем скорее он на это решился.
100
Здания, занимаемые полицией.
16 февраля 1922 г. появился в Joung India самый удивительный документ его жизни, [101] Меа Culpa, [102] его публичное покаяние.
До глубины души истерзанный скорбью, он обращает первые слова свои к богу, чтобы восславить и возблагодарить его за то, что унизил его гордость:
«Бог в щедротах своих оказал милость мне (God has ben abundantly kind to me). В третий раз предостерег он меня, указав, что Индия не прониклась еще духом истины и непротивления злу насилием, который только и может оправдать общее гражданское неповиновение, единственно достойное имени гражданского, т. е. кроткое, смиренное, мудрое, добровольное и все же любовью проникнутое, отнюдь не преступное и злобное. Он предостерег меня в первый раз в 1919 г., когда началась агитация против закона Раулэта. Тогда в заблуждение впали Ахмедабад, Вирамгам и Кхеда, тогда в заблуждение впал и Амритсар и Казур. Я отказался от своего решения, я признал свое заблуждение ошибкой, громадной, как Гималаи, я смирился перед богом и перед людьми, я не только остановил гражданское неповиновение масс, но отказался и сам от него… Во второй раз он предостерег меня событиями, разыгравшимися в Бомбее. Бог сделал меня очевидцем их… я приостановил неповиновение масс, которое должно было начаться в Бардоли. Унижение было еще более тягостное, но мне оно было по душе. Я знаю, что нация только выиграла от этой отсрочки: Индия осталась благодаря ей носительницей идеи истины и непротивления злу насилием. Но самое горькое унижение испытываю я сейчас… В Чаури-Чаура бог ясно сказал свое слово… В этот час, когда Индия притязает занять трон свободы, отказавшись от противления злу насилием, насилия, совершенные толпой, печальное предзнаменование… Нужен бдительный надзор сторонников отказа от сотрудничества над духом насилия, господствующим в стране. Это станет возможным тогда, когда будут обузданы хулиганы (люди без стада и совести) Индии»…
101
The Crime of Clwuri-Chaura (Преступление в Чаури-Чаура).
102
Моя вина.
И 11 февраля он собирает в Бардоли Комитет действия Национального Конгресса и излагает перед ним свои сомнения. Многие из его сотоварищей оказались несогласными с ним. Но «благословение неба», как он говорит, было на нем, и он встретил среди них снисходительность и уважение к себе. Они поняли муки его совести и согласились на его настояния, отказались от гражданского неповиновения, предложив всем организациям воспитать в народе дух непротивления злу насилием.
«Я знаю, продолжает Ганди, что все это покажется политикой недостаточно мудрой; но это разумно с точки зрения религии; благодаря испытанному мною унижению и благодаря исповеди моей в прегрешениях страна только выиграет. Единственная добродетель, по которой я томлюсь, это Истина и Непротивление злу насилием. Я нисколько не притязаю на сверхчеловеческие силы. Я не придаю им никакой цены. У меня такая же бренная плоть, как у слабейшего, и я также впадаю в заблуждения. Мои услуги очень ограниченны; но бог до сих пор благословлял их, несмотря на все мои личные несовершенства. Исповедь заблуждений это — взмах метлы… Я чувствую себя более сильным, потому что я исповедался, и дело должно выиграть от самого факта отсрочки. Никогда человек не достигал своей цели, настойчиво уклоняясь от прямого пути… Мне указывают, что преступление Чаури-Чаура не имеет ничего общего с предположенным движением в Бардоли. Я нисколько не сомневаюсь в этом. Народ Бардоли, по моему мнению, самый миролюбивый народ в Индии. Но Бардоли только одна точка. Усилия Бардоли могут увенчаться успехом лишь тогда, если между ним и другими частями Индии установится полная согласованность… Крупинка мышьяка отравляет целый горшок молока… Чаури-Чаура — смертельный яд… И это не исключительный и не единственный яд. Тут и там проявляются печальные симптомы народной злобы… Истинное неповиновение не терпит никаких злобных порывов. Гражданское неповиновение это школа безмолвного страдания, его действие чудотворно, хотя и неприметно и кротко… Трагедия в Чаури-Чаура это перст, указующуй нам путь. Если мы не хотим, чтобы насилье создалось из непротивления злу насилием, мы должны поспешно вернуться назад, восстановить атмосферу спокойствия и не помышлять о возобновлении массового неповиновения, прежде чем не приобретем уверенности, что мир будет сохранен, несмотря ни на что… Пусть противник обвиняет нас в трусости. Лучше дурная слава, чем измена своему богу»…
И апостол хочет искупить кровь, пролитую другими. «Я должен подвергнуться личному очищению. Я должен приобрести способность более чутко отмечать самые легкие колебания нравственной атмосферы вокруг себя. [103] Мои молитвы должны быть более правдивы и более смиренны. Нет лучшего очищения, чем пост: им достигается наиболее полное выявление своей истинной сущности, обуздание плоти духом…»
Он публично возлагает на себя пост продолжительностью в пять дней.
103
Надо обратить внимание на эти слова, бросающие свет па мистическую силу этой_ души, запечатлевающей в себе малейшее волнение своего народа.