Макамы

И я понял, что он не хочет со мною разговаривать, отстал от него и удалился.

КАЗВИНСКАЯ МАКАМА (восемнадцатая)

Р ассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

К границам Казвина вместе с другими отправился я в поход, шел тогда семьдесят пятый год [60] . Дорога то подымала нас на вершину, то опускала в низину, пока наконец не привела в одно селенье. Полуденный зной заставил нас укрыться в тени кустов тамариска, где протекал ручей — словно лента блестящей парчи, чистый, как язычок свечи; он по камням струился, змейкой вился. Мы поели сколько могли, в тени устроились и отдохнуть прилегли. Но не успел овладеть нами сон, как мы услышали голос противней, чем крик осленка, и шорох шагов легче шагов верблюжонка, а вслед за этим раздались звуки барабана громкие, словно львиный рык, — тут уж все встрепенулись и проснулись.

60

Семьдесят пятый год [хиджры] — 694 г.н.э. В это время Казвин был одной из крайних точек мусульманского государства. Однако герои макам живут в другую эпоху. По мнению Прендергаста (78)*, в виду имеется 375 г.х. (985 н.э.). Эта дата подходит по времени, хотя в этот год ни одного похода к северо-восточным пределам халифата не было.

* The Maqamat of Badi' al-Zaman al-Hamadhani / Translated from the Arabic with an introduction and notes… by W.J.Prendergast. London; Dublin, 1973.

Я широко раскрыл глаза, стараясь разглядеть пришельца, но его скрывали от меня деревья. Я прислушался — и вот какие стихи произносил он в такт барабанному бою:

Я прибегаю к помощи Аллаха, И к области обширной, плодородной, И к райскому возвышенному саду, Где спелые плоды висят свободно. О люди! Я неверие отринул И бросил край, Аллаху неугодный. А сколько дней я был далек от веры, Как я грешил, язычник сумасбродный! Я пил вино, я жадно ел свинину [61] , Был чревом сыт, но дух мой был голодный. И Бог меня на верный путь направил И прочь увел из пустоши бесплодной. Читал тайком от родичей молитвы, Стараясь жизнь вести богоугодно. К Каабе не решался повернуться — Боялся разбудить я гнев народный. Измученный дневною суетою, Молился я тогда в ночи холодной: «О Боже, забери меня отсюда, Я им чужой, ни с кем из них не сходный!» От них бежал я ночью, а со мною — Одна решимость да мешок походный. Младенцы поседели бы от страха Там, где я шел пустынею безводной. И наконец обрел покой душевный — Я прибыл в царство веры благородной! Теперь я возношу хвалу усердно: Прозренье — дар от Бога превосходный.

61

Я пил вино, я жадно ел свинину.— Как известно, и то и другое в исламе строго запрещено.

О люди! Не любовь земная сюда меня привела, не бедность меня доняла, нет, я покинул виноградники и сады, и дев удивительной красоты, и родню, и верных рабов, объезженных скакунов, шелка разноцветные, богатства несметные — все оставил, что прежде любил, руку правую с левой соединил [62] , ушел незаметно, как змея из норы выползает, как птица из гнезда вылетает. Предпочел я веру благам земным и в пути дневной переход сочетал с ночным.

О, если бы искры костра могли его загасить, а камни города нечестивого могли его развалить! В походе на Византию мне помогите и по мере сил поддержите. К лишним тратам себя не принуждайте, сколько можете, столько и дайте. Если кто из праведников богат и даст мне тысячу или десять тысяч динаров, я буду рад, но приму и даник [63] , не отвергну и финик. Для каждого из вас у меня будет две стрелы: одну из них я приберегу для встречи с Господом, у другой же я кончик заострю, древко расщеплю, лук молитвы во тьме ночной натяну и, в небо пуская стрелу, каждого из вас помяну.

62

Руку правую с левой соединил— иносказательное выражение, которому Мухаммад 'Абдо* дает два возможных толкования: а) ушел с пустыми руками (так как в противном случае их соединить невозможно), б) собрал все свои силы.

* Ал-Хамадaн, Аб-л-Фадл.Ал-Макaмaт / Каддама лахa ва шараха гавaмидахa... Мухаммад 'Абдо. Бейрут, 1973. — 89, примеч. 9.

63

Даник — мелкая монета, равная 1/6 дирхема.

Г оворит Иса ибн Хишам:

Его удивительные слова взволновали меня, я покровы сна с себя стряхнул и к остальным примкнул. Пригляделся — и, клянусь Богом, это наш шейх Абу-л-Фатх Александриец стоит и размахивает обнаженным мечом! Правда, внешность свою ухитрился он так поменять, что его очень трудно было узнать. Увидев меня, он подмигнул и сказал:

— Да снизойдет милость Божья на того, кто от длинного шлейфа нам кое-что уделил и нас по возможностям своим одарил.

Затем он взял то, что ему было дано, и ушел, я — за ним, а когда мы остались наедине, спросил:

— Ты набатейского рода [64] ?

Он ответил:

Все зависит от времени — Неужель до сих пор не знал? По его повелению Я свой род на другой сменял. Набатеем был с вечера, А наутро арабом стал.

САСАНСКАЯ МАКАМА (девятнадцатая)

64

Ты набатейского рода? — Набатеи (ан-набт)— так средневековые арабы называли оседлых сельских жителей, населявших, в частности, низменность ал-Батих между Васитом и Басрой, воспринимая их как чужаков-иноплеменцев.

Р ассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

Любовь к путешествиям меня привела в Дамаск. Вот как-то раз подхожу я к дому — и вдруг предо мной люди из Бану Сасан [65] шумной толпой встали стеной, у всех одежда окрашена охрой, голова обвита чалмой. Они под мышкой камни держали и оттуда их доставали, когда принимались милостыню просить, чтобы в грудь себя ими бить. А когда предводитель их к ним обращался, каждый в лад ему откликался. Он взывал — и каждый ему отвечал. Увидев меня, предводитель сказал:

65

Бану Сасан («Дети Сасана») — По легенде, это прозвище восходит к имени родоначальника 4-й династии персидских царей — Сасанидов. Согласно этой легенде, Сасан в юности был изгнан его отцом Бахманом, ушел в горы к курдам, где собирались бездомные бродяги, стал их предводителем и некоторое время прожил среди них.

Хочу я лепешку свежую, Как следует пропеченную, К лепешке — зелень отборную, И соль, хорошо измельченную, И уксус, крепко настоенный, А с ним — и мяса вареного: Ягненка или козленочка, От груди едва отлученного. И дай мне воды холодной В красивом кубке точеном, Кувшин вина принеси мне — Хочу уснуть опьяненным. И нужен мне виночерпий — Красавец, радость влюбленному. Хочу я рубаху с джуббой [66] И с чалмой удлиненною, Хочу я сандалии прочные — Ходить в места отдаленные, Хочу я гребень, и бритву, И ковш, и мочалку крученую. Иль стань хозяином щедрым, А я — к тебе приглашенным. Мне хватит — разве я буду Попрошайкой бесцеремонным?

66

Джубба — широкая верхняя одежда.

Я ему дирхем дал и сказал:

— Вот тебе наше приглашение, а нам предстоит подготовиться и собрать снаряжение, поусердствовать и укрепить положение. Мы дали тебе обещание, а этот дирхем пусть послужит напоминанием. Прими его как подношение и ожидай исполнения обещанного решения.

Он принял дирхем и поспешил навстречу другому прохожему. Я подумал, что он сейчас обратится к нему с той же речью. Но он заговорил так:

О славный, стройный, как пальма, Чьи ветви тянутся в небо! Возжаждали зубы мяса — Но с них довольно и хлеба. Хоть что-нибудь дай, не скупись, Но с даром поторопись. Ты милость мне окажи И кошелек развяжи. Прижми свою руку к боку [67] , Как сказано было Пророку.

67

Прижми свою руку к боку* — цитата из Корана (20:23), слова Бога, обращенные к Моисею (Мсе). Полностью этот стих звучит так: «Прижми свою руку к боку: она выйдет белой без всякого вреда, как другое знамение». То, что рука Моисея становится белой, комментаторами объясняется по-разному: то ли Моисей был негром (Коран (К)**, 547, примеч. 41), то ли рука его была наделена особой белизной в знак его пророческой миссии (Коран (О)***, 461, примеч. 56), то ли она была очищена от проказы (ас-Санани, II, 16****; ср.: Библия, Исх. 4:6, 7). Герой макамы, приводя эту неполную цитату, намекает на расхожее употребление эпитета «белая» (рука) в значении «щедрая».

*Здесь и далее цитаты из Корана приводятся в переводе И.Ю.Крачковского.

** Коран / Пер. и коммент. И.Ю.Крачковского. М., 1986.

*** Коран / Пер. с араб. и коммент. М.-Н.О.Османова. М., 1995.

**** Ас-Сан'aн, 'Абд ар-Раззaк.Тафср ал-Кур'aн / Тахкк Мустафa Муслим Мухаммад. I—III. Ар-Рийад, 1989.

Г оворит Иса ибн Хишам:

Слова эти поразили мой слух, и я понял, что он далеко еще не исчерпал запасы своего красноречия. Тогда я вслед за ними пустился, возле дома их очутился и незаметно там притаился. Тут хозяева сняли с лиц своих покрывала, и теперь уж ничто не скрывало — Абу-л-Фатх Александриец был у них запевалой. Я взглянул на него и воскликнул:

— Горе тебе! Что это за хитрость такая?

А он ответил стихами:

Наши дни — сплошное злополучие, Беды их и точат нас, и мучают. Глупость нынче на почетном месте, Ум считается пороком и бесчестьем. А богатство — призрачная птица, Лишь над недостойными кружится.

ОБЕЗЬЯНЬЯ МАКАМА (двадцатая)

Р ассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

По дороге из Мекки я заехать был рад в Город мира [68] — Багдад. По берегу Тигра иду не спеша, и приятной прогулке радуется душа. Я диковинки города обозреваю: постою, полюбуюсь — и снова путь продолжаю. Вдруг вижу: толпа, все тянут шеи вперед, хохот им разрывает рот, а мне любопытно: что сюда согнало народ?

И вот я в толпу врезаюсь, толкаюсь, вперед продираюсь — голос слышу, лица не вижу. Оказалось, там обезьянщик свою обезьянку заставил плясать, а людей — во все горло хохотать. Тут и я заплясал, словно собака цепная, кое-как продвигаясь, подскакивая и хромая, перешагивая через головы сидящих, расталкивая стоящих, чье-то плечо бросало меня вперед на чей-то живот. Наконец я пробился куда хотел, на чью-то бороду сел, отягченный давкой и теснотой, и от стыда подавился слюной.

68

Город мира (Маднат ас-салам)— одно из средневековых названий Багдада.