Макароны по-флотски
Шрифт:
– Ту-ту-тууу – каждое утро сигналит горн из репродуктора.
– Большой сбор! Экипажу корабля построиться на вертолётной площадке! Форма одежды – рабочая! – хрипит динамик.
Протирая заспанные глаза, экипаж выползает на утреннее построение. На лицах матросов усталость и безысходность. Уже неделю на корабле аврал. Уже неделю с утра до вечера идёт одна бесконечная большая приборка. Корабль замыливается от киля до клотика. Уже надраены до дыр все попавшиеся на глаза проверяющим медные детали, уже весь корабль провонял гуталином и краской, уже силы и терпение матросов на исходе.
– Смир-р-рно! Равнение на-а-а флаг! Флаг и гюйс… по-о-днять! – командует дежурный по кораблю.
Экипаж, как завороженный, следит, как под звуки горна белое с синей
– Вольно! – командует дежурный по кораблю и делает шаг назад.
Вперёд выходит командир корабля. Он медленно обводит экипаж красными от недосыпа глазами.
– Ворошиловцы! – в какой уже раз начинает он: – На нас возложена высокая честь. Нашему кораблю поручено представлять…
Матросы стоят, ёжась на утренней прохладе. Одни, шевеля губами, повторяют про себя с опережением на несколько слов выученную наизусть речь командира. Другие думают о своём, старательно изучая разводы гуталина на натёртой палубе…
… – Сегодня последний день… – вещает командир, – последний день перед визитом товарища Ярузельского…
Последний! Слава тебе, господи… По строю проходит некоторое оживление…
… – Сегодня у вас есть последний шанс перед визитом Председателя Государственного совета Польской Народной Республики навести образцовый порядок на своих объектах приборки. Сегодня на ваши объекты придут проверяющие. Ворошиловцы, сделаем так, чтобы можно было гордиться нашим родным кораблём!
Командир, заметно осунувшийся и постаревший за последнюю неделю, делает шаг назад. Вперёд выходит дежурный по кораблю:
– На большую приборку разойдись!
Охрипший репродуктор сигналит аврал. Матросы устало разбредаются по своим объектам.
По корабельному расписанию каждый участок корабля закреплён на время приборки за кем-нибудь из матросов. Так получилось, что моему другу Димке Голикову достался, пожалуй, один из самых ответственных участков на всём утверждённом маршруте следования высокого гостя. Согласно штабной разработке, чтобы с верхней палубы корабля попасть в каюту командира, Войцех Ярузельский должен открыть овальную броняшку, перешагнуть через комингс (стальной бортик, ограждающий вход от попадания воды внутрь помещения), войти в маленький тамбур, спуститься вниз по парадному сверкающему медными деталями трапу и пройти несколько метров по небольшому коридору до двери командирской каюты. Так вот – за этот участок, от броняшки до двери каюты командира, и отвечал мой друг, карась Голиков. За последнюю неделю он уже успел сродниться с этим трапом, с этим коридором, с этим тамбуром, он здесь жил, знал каждый выступ, каждый заусенец. За неделю он измылил на этот участок не один ящик хозяйственного мыла и истёр на медных леерах и балясинах (ступеньках) трапа не один кусок зелёной полировальной пасты ГОИ. Эта паста, получившая изначально своё название от Государственного Оптического Института, ввиду непонятности аббревиатуры, на корабле часто именовалась просто «пастагоем».
Прошло несколько часов с момента начала приборки. Всё уже было по несколько раз намылено, вымыто, вычищено, на сверкающий трап было больно смотреть без солнцезащитных очков, с палубы можно есть… Матрос Голиков вытер со лба пот. Он с чувством выполненного долга оглядел трап, нежно погладил рукой надраенные медные балясины и улыбнулся. Ему было чем гордится! Никому другому никогда не удавалось довести эти балясины до такого сияния. А всё потому, что он творчески подошел к заданию. Вместо того, чтобы драить балясины вручную, он их отвинтил (благо, крепились они всего на нескольких болтах), отнёс в мастерскую и там, намотав войлок с «пастагоем» на станочное сверло, за полчаса отшлифовал медные пластины так, что в них можно было смотреться, как в зеркало!..
Скрип открывающейся наверху броняшки вывел Голикова из состояния улыбчивой задумчивости. В тамбур
вошли и спустились по трапу старпом (капитан третьего ранга) и помощник старпома (капитан-лейтенант) – проверяющие.– Товарищ капитан третьего ранга! Ответственный за уборку трапа и коридора офицерского состава, матрос Голиков! – лихо выкрикнул Дима, вытянувшись по стойке «смирно».
Старпом, невысокий, усатый, лет сорока пяти, с энергичным скуластым лицом, придирчиво оглядел трап, коридор, переборки, поднялся наверх и осмотрел тамбур. Он старательно искал к чему придраться…, но не находил. Вдруг глаза старпома вспыхнули. Остановившись перед трапом, он медленно достал из кармана кителя аккуратно сложенный белый платок, деловито развернул его и, прищурясь, торжествующе посмотрел на замершего по стойке «смирно» матроса. Лицо матроса не изменило выражения. Старпом ухмыльнулся и, присев на корточки, засунул руку с платком под трап. Некоторое время он, кряхтя, водил платком, усердно вдавливая его в щель между трапом и палубой. Выудив руку из-под трапа, он, ухмыляясь, развернул платок и долго всматривался в него, силясь обнаружить хоть какие-либо следы грязи… Но платок был девственно чист.
Старпом хмыкнул, передёрнув усы. В глазах матроса промелькнула лёгкая тень улыбки. Ещё три дня назад он зубной щеткой вычистил здесь каждый сантиметр, пройдясь по несколько раз по этой и многим другим подобным щелям и выемкам, и не только под трапом.
Старпом поднялся с корточек и огляделся. Уйти, не отдав дельного указания, теперь было бы не солидно. Вдруг он заводил ноздрями и стал обнюхивать трап.
– Что это за запах? – с силой втягивая носом воздух, спросил старпом, оборачиваясь.
Голиков встревожено наклонился к трапу и понюхал: ничего особенного… Он наклонился ниже, почти коснулся носом ступенек и снова глубоко втянул в себя воздух. Выпрямившись, Голиков посмотрел на старпома и только пожал плечами. Он решительно не находил в этом запахе ничего необычного…
Старпом снова повёл ноздрями.
– Хозяйственным мылом воняет… – заключил он.
Такого подвоха матрос не ожидал: – Так ведь им же и мою! – недоумевая проговорил он.
– Отставить мыть трап хозяйственным мылом!
– Так чем же его мыть-то, товарищ капитан третьего ранга?
– Детским.
– Как детским?! А где его взять-то… детское мыло!? – захлопал глазами Голиков.
– Зайдёшь ко мне, выдам… – старпом кивком головы пригласил матроса следовать за ним и стал деловито подниматься по трапу.
Старший помощник командира корабля оказался мужиком запасливым. В своей каюте он предусмотрительно хранил внушительные запасы всех тех разнообразных вещей, которые только могли понадобиться человеку во время дальнего похода. В холодильнике – вместительная фляга со спиртом и запас непортящейся закуски. Около шконки – рундук (тумбочка), где каждой твари по паре: две зубных щетки, два тюбика зубной пасты, два флакона тройного одеколона и несчётное число пар других полезных вещей; а сигарет, так тех-без малого сорок блоков!
Порывшись в рундуке, старпом выудил оттуда кусок душистого детского мыла и, не без сожаления, протянул его матросу.
– На, держи. Из личных запасов, – важно сказал он. – И чтоб сейчас же весь трап перемыл. Действуй!
Выйдя из каюты, Голиков бросился исполнять приказание. Меньше чем через час, заново намыленный, вымытый и высушенный трап благоухал нежным парфюмерным ароматом. Матрос бросил ветошь в кандейку, вытер со лба испарину и устало прислонился к переборке…
Тут броняшка распахнулась и в коридор спустились новые проверяющие: помощник старпома, старпом и командир корабля – капитан первого ранга. Командир, упитанный, широкоплечий, черноволосый, с осунувшимся и немного посиневшим лицом, внимательно обошел объект приборки, осмотрел тамбур, трап и коридор… Наконец он остановился, продолжая придирчиво оглядываться… Уйти, не дав дельный совет, он не мог, но этот совет пока никак не приходил ему в голову. После некоторой паузы Командир проговорил, серьезно и деловито придавая значение каждому слову: