Макаров
Шрифт:
Ковалевский заканчивает свои дряблые, безвольные рассуждения неожиданным либеральным всплеском: уж кто-кто, но мы-то, поборники просвещенного европеизма, не страшимся «обвинения в обскурантизме»... Бедный Владимир Иванович горько заблуждался на собственный счет. Именно он, как и его патрон Витте, и были истинными обскурантами при всем своем уме и образовании, ибо не глядели дальше собственного носа, не понимали задач, стоящих перед страной, которой они призваны были руководить. «Умные бескрылые люди», – сказал позже Александр Блок о духовных наследниках Витте, всех этих Милюковых, гессенах, маклаковых, винаверах и прочих. Макарову и деятелям его типа было тесно и душно среди этих мелкотравчатых оппортунистов и безликих чиновников.
Неизвестно, чем бы кончилась бумажная борьба
В начале ноября 1899 года на Балтике неожиданно ударили сильные морозы. Финский залив замерз, множество судов безнадежно застряли во льду. Судовладельцы слали в министерство финансов и самому Макарову отчаянные телеграммы. Хуже того: между Кронштадтом и Петербургом сел на мель и под давлением льдов дал течь тяжелый крейсер «Громобой». И вновь «Ермак» снялся с якоря и устремился на помощь судам, затертым льдами. «Громобой» удалось освободить довольно легко. Однако это оказалось только началом. В ту зиму неудачи словно преследовали русский военный флот. Не успел «Ермак» закончить дело с крейсером, как получена срочная телеграмма: броненосец «Генерал-адмирал Апраксин» на полном ходу наскочил на камни у острова Гогланд. Макарову предписывали спасти корабль. Задача была нелегкая. Броненосец много тяжелее ледокола. Остров Гогланд – место глухое, пустынное, там не то что мастерских, и дома-то приличного нет. А ведь мало расколоть лед и стащить каким-то образом корабль с мели, требуется еще заделать пробоину. И привести поврежденный броненосец сквозь лед на базу.
Когда «Ермак» подошел к Гогланду, положение «Апраксина» сделалось уже критическим. На том злосчастном месте, где застрял броненосец, преходило сильное морское течение. Напор льдов был так велик, что треск стоял над пустынным островком. Началась упорная борьба за спасение гибнущего корабля. Длилась она не один день и даже не один месяц. В течение зимы «Ермак» четыре раза ходил через лед в Кронштадт и шесть раз – в Ревель: нужно было подвозить оборудование, топливо и т. п., эвакуировать больных. Наконец «Апраксин» удалось стащить с мели. Огромную пробоину кое-как заделали пластырями. С таким, так сказать, «днищем» во льдах идти было опасно, но выхода не оставалось. Семь часов подряд, как заботливый поводырь, бережно вел «Ермак» тяжелый броненосец через замерзший залив. И благополучно привел в порт.
Это был большой и неоспоримый успех, ибо судьба крупного боевого корабля висела на волоске. Макаров не преминул заметить по этому поводу в одном из своих сочинений: «Броненосец „Генерал-адмирал Апраксин“, стоящий четыре с половиной миллиона, был спасен ледоколом „Ермак“, который одним этим делом с лихвой окупил затраченные на него полтора миллиона». Успех «Ермака» был столь очевиден, что власти опять сменили гнев на милость, и Макаров с Васильевым получили несколько лестных поощрений.
В то же самое время комиссия Бирилева с тем же упорством, с каким экипаж ледокола боролся за спасение «Апраксина», доказывала, что «Ермак» вообще не приспособлен для полярных плаваний. Тем не менее весной 1900 года Макаров и его сторонники взяли верх.
Было решено, что исследования Арктики на «Ермаке» будут продолжены. Однако опыт прошлых экспедиций показал, что ледокол нуждается в некоторых конструктивных усовершенствованиях. После долгих обсуждений постановили укрепить носовую часть, а также удлинить ее (предполагалось, что так будет легче раскалывать тяжелые ледяные поля). Специальная комиссия утвердила эти предложения. Летом 1900 года «Ермак» вновь пришел в Ньюкасл для соответствующих переделок. Работы потребовали довольно много времени. Только в феврале следующего года ледокол снова прибыл в Кронштадт.
Все это время Макаров оставался на Балтике – он был назначен главным командиром Кронштадтского порта, и его занимали неотложные служебные дела. Однако он непрерывно продолжал заниматься подготовкой новой экспедиции на север. Деятельность эта была самой разнообразной. В частности, Макаров подготовил к печати книгу о первых двух полярных плаваниях «Ермака». Поразительна все-таки работоспособность этого человека!
Его новая книга (в
двух частях) содержала более 500 страниц, включая рисунки, карты, таблицы и пр. Основную часть текста составили дневниковые записи адмирала, сделанные им во время экспедиций. Но ведь эти записи необходимо было обработать. А потом проделать весь трудоемкий цикл по превращению рукописи в печатный том. К тому же Макарову пришлось издавать книгу без чьей бы то ни было помощи и на свой счет – все соответствующие ведомства не сочли его труд достойным внимания (повторилась история с «Морской тактикой»).И напрасно – в том нет теперь никаких сомнений. Научный материал экспедиции был представлен широко и полно. Не только своим материалом интересно это сочинение. Дневниковое построение книги дает возможность создать необычайно динамичный и колоритный рассказ о романтике полярного путешествия, содержит множество любопытнейших подробностей, которые может поведать только бывалый очевидец. Например, как охотятся на белых медведей и о том, как медведи, в свою очередь, «охотятся» на тюленей. О повадках полярных птиц, о рыбной ловле и о многом другом.
Весной 1901 года новая книга Макарова вышла из печати тиражом в 2000 экземпляров (каждый экземпляр обошелся автору почти в четыре рубля – сумма затрат набежала изрядная!). Называлась книга – «Ермак» во льдах». Заголовок получился многозначительный, хотя вряд ли сам Макаров преследовал подобную цель (всякие намеки и иносказания были ему чужды). И тем не менее так оно и есть: «Ермак», то есть дело полярных исследований на благо России, оказался затерт льдами – не столько теми, полярными, а тяжеловесными глыбами холодного казенного равнодушия.
Маршрут новой экспедиции был утвержден следующий: надо было пройти мимо северной оконечности Новой Земли и далее через Карское море к устью Енисея и обратно. 16 мая «Ермак» вышел из Кронштадта навстречу полярным льдам.
Плавание с самого начала проходило в неблагоприятных условиях. В двадцатых числах июня ледокол подошел к Новой Земле. Обычно море здесь в такое время года свободно ото льда, на сей же раз ледовая обстановка в этой части Баренцева моря оказалась необыкновенно тяжелой. Чистой воды почти не было, и «Ермак» с трудом прокладывал себе путь вперед. Однако Макаров категорически не желал отступать. Он приказал пробивать лед «с набега». Огромный корабль на полном ходу врезался в льдину. Треск, грохот... «Ермак» продвинулся на 30 метров. Новый удар – продвижение метров на 6, не больше. Еще удар – и продвижения вперед почти нет... Позднее Макаров так объяснял причину этого явления: «Лед, который изломан, обращается в песок или ворох снега и образует подушку. Вся сила удара тратится на преодоление трения об эту подушку и на ее деформацию, и когда нос приблизится к сплошному льду, то запасы силы уже почти не остается».
Что только не предпринимал Макаров в своем стремлении прорваться вперед! На лед лили горячую воду. Забивали якорь в лед впереди корабля и подтягивались на канате. Ломали льдины вручную и оттаскивали их в сторону, чтобы повернуть корабль. В этих тяжелых трудах принимала участие вся команда, включая ученых и даже самого адмирала. Но положение с каждым днем становилось хуже, и, наконец, «Ермак», израсходовав огромное количество угля, остановился среди ледяного поля. Всякое продвижение сделалось невозможным.
Итак, «Ермак» был затерт льдами. Сильный ветер нес ледяные поля на северо-восток, то есть в направлении, прямо противоположном обратному движению к незамерзающему пространству океана. Положение экспедиции становилось угрожающим. 24 июля 1901 года Макаров записал в дневнике: «Проснулся в 4 1/2 часа и до утра не мог заснуть. Мысль, что мы совершенно во власти природы, меня страшно гнетет». Очень тревожны были, видимо, мысли адмирала, коль скоро этот необычайно уравновешенный человек с железными нервами стал страдать бессонницей. В те дни он писал жене (не зная еще, что так и не сможет письма отправить): «Эта работа вовсе без результатов в высшей степени тяжелее физически и психически. Неделю тому назад это у меня отозвалось на неправильности работы сердца, но я сейчас же бросил курить и пить кофе, доктор дал лекарство, и теперь я опять здоров...»