Маковое Море

— А кто говорит, что легко?

Джоду соскользнул по мачте и спиной к тиндалу уселся на рее. Море было исполосовано широкими черными тенями, отмечавшими прогалы между волнами. Наверху мотало сильнее — казалось, ты сидишь на раскачивающейся пальме. Джоду крепче ухватился за леер — если грохнешься в море, это верная смерть. Чтобы развернуть шхуну при таком ветре, уйдет не меньше часа, а потому никто не станет менять курс, ибо шанс спасти утопающего будет ничтожен. Но опасность лишь добавляла специй в пьянящий напиток высоты.

Мамду был того же мнения.

— Хорошо здесь! А бедолаги внизу вдосталь накупаются! — Старшина показал на утлегарь, который ласкары называли «дьявольским языком» — он слизнул немало матросских жизней. — То-то Гхазити радость!

«Язык» вместе с оседлавшими его ласкарами то и дело окунался в волны, а вынырнув, окатывал водяными фонтанчиками гирмитов, выбиравшихся из трюма на дневную кормежку. Сквозь переплетение снастей Джоду разглядел две фигурки в сари, присевшие на корточки возле баркаса. В одной из них он признал Мунию, которая, судя по наклону головы, тоже на него смотрела.

Этот перегляд не ускользнул от внимания Мамду, и он ткнул Джоду локтем в ребра.

— Опять на девку загляделся, дубина стоеросовая?

— Чего, уж и поглядеть нельзя? — набычился Джоду, удивленный строгостью тона.

— Слушай, парень, ты не скумекал, что ли? Ты ласкар, она кули, ты мусульманин, она неверная. Тебе ничего не доспеется, кроме порки. Усек?

— Че так серьезно-то? — рассмеялся Джоду. — Какой вред, если маленько похохмить? Так быстрее время летит. Сам говорил: Гхазити в моем возрасте творила, что хотела, — дескать, ни одной койки не пропустила.

— Тьфу! — Старшина длинно сплюнул по ветру, послав плевок точно за борт, и хмуро проговорил: — Раз не сечешь разницы, то, пожалуй, стоит отлучить тебя от мачты.

*

Даже в ручных кандалах А-Фатт поражал своей сноровкой. Мало того что он ловил мух на лету — не прихлопывал, а именно ловил двумя пальцами, — так еще умудрялся делать это в темноте. Бывало, ночью Нил безуспешно отмахивался от мухи или комара, и тогда А-Фатт перехватывал его руку и просил полежать спокойно.

— Тсс! Дай послушать.

Просить тишины в камере было нелепо: куда денешься от скрипа корабельных досок, плеска воды под днищем, топота матросских ног на палубе и голосов гирмитов за переборкой? Однако А-Фатт как-то исхитрялся отключиться от одних звуков и сосредоточиться на других: стоило насекомому вновь подать голос, как рука китайца выстреливала в темноте, и гуденье или жужжанье прекращалось. Не имело значения, если злыдень сидел на Ниле — китаец умудрялся сцапать его так, что ощущался только легкий щипок.

Однако нынче он шикнул не из-за жужжанья или шлепков Нила.

— Тсс! Слушай.

— Что?

— Слушай.

Звякнули кандалы, а затем раздался неистовый пронзительный писк. Потом что-то хрустнуло, точно сломанная кость.

— Что это?

— Крыса.

В камере завоняло, когда А-Фатт, сняв крышку, бросил дохлую тварь в парашу.

— Не постигаю, как ты их ловишь голыми руками, — сказал Нил.

— Обучен.

— Ловить мух и крыс?

— Нет, — усмехнулся А-Фатт. — Слушать.

— Кем обучен?

— Учителем.

Нил, имевший кучу наставников, не мог представить себе того, кто обучает столь необычному навыку.

— Что же это за учитель?

— По боксу.

— Тренер по боксу? — еще больше изумился Нил.

— Странно, да? — опять усмехнулся А-Фатт. — Отец велел учиться.

— Зачем?

— Он хотел, чтоб я стать как англичанин. Уметь все, что надо джентльмен, — гребля, охота, крикет. Но в Гуанчжоу нет охоты и полей для крикета, а в лодке гребет слуга. Поэтому он велел учиться боксу.

— Значит, ты жил с отцом?

— Нет. С бабушкой. В лодке.

Вообще-то судно являло собой плавучую кухню: на широком носу мыли посуду и разделывали свиней; в надстройке под бамбуковой крышей был устроен камбуз, где стояла четырехглазая печка, а в центре лодки под навесом располагались столики и лавки для клиентов. На высокой квадратной корме уселась двухъярусная халупа, в которой жили А-Фатт, мать и бабушка, а также наезжавшие в гости родственники.

Лодку-кухню подарил отец, что позволило семье, до рождения мальчика ютившейся в крохотной лодчонке, на ступень подняться в общественной иерархии. Чувствуя свою вину перед незаконнорожденным сыном, Барри был готов на большее и охотно купил бы дом в городе или окрестной деревеньке, но воспитанная рекой китайская семья сушу не жаловала. Зная об этом, Барри не перечил, хотя дал понять, что лучше бы они обзавелись чем-нибудь более престижным — например, ярким прогулочным баркасом, которым он мог бы похвастать перед своим компрадором Чункуа. Однако Чимей и ее матушка были весьма расчетливы, а потому жилье, не приносящее дохода, виделось им чем-то бесполезным вроде яловой свиноматки. Обе настояли на покупке лодки-кухни и пришвартовали ее на виду у фактории «белоголовых», из окон которой был хорошо виден А-Фатт, приставленный обслуживать клиентов, едва он научился ходить по покатой палубе.

— Ну ты ловкач, Барри! — посмеивались соплеменники. — Пристроил сынка в лодочники! Стало быть, дочкам в Бомбее — особняки, а ублюдку — ничего? Верно, он нам чужой, но как-то оно не того, а? Нельзя просто забыть о нем…

Это было несправедливо, поскольку и сородичи, и все другие видели, что Барри — заботливый неуемный отец, который мечтает, чтобы его единственный сын обрел положение в обществе и стал эрудированным, деятельным и воспитанным джентльменом, извергающим мужественность, точно кит фонтаны воды. Поскольку школы не принимали незаконного отпрыска лодочницы, Барри нанял частных учителей, чтобы те, обучив мальчика грамоте на китайском и английском, открыли ему путь к карьере переводчика. В Кантоне было много никудышных толмачей, превзойти которых и сделать себе имя не составило бы труда.

Отыскать учителей, кто согласился бы преподавать на китайской лодке-кухне, было непросто, но благодаря протекции Чункуа они нашлись. А-Фатт учился охотно, с каждым годом перечень его достижений становился все длиннее, а каллиграфия все изящнее. Из Бомбея Барри привозил шикарные гостинцы компрадору, приглядывавшему за успехами его сына, а тот обычно отдаривался книгой для мальчика.

На тринадцатый день рожденья А-Фатт получил роскошное издание знаменитого романа «Путешествие на Запад». ^[71]

71

«Путешествие на Запад» — один из четырех классических романов на китайском языке. Опубликован в 1590-е гг. без указания автора. В XX в. утвердилось мнение, что написал его книжник У Чэньэнь. Сатирический роман в 100 главах повествует о путешествии по Шелковому пути: монах Сюаньцзан и царь обезьян Сунь Укун отправляются в Индию за буддийскими сутрами. Книга представляет собой цепь занимательных эпизодов, в которых прозрачная буддийская аллегория наслаивается на канву плутовского романа. Сюжет послужил основой одноименной пьесы в жанре цзацзюй, известной своей феноменальной продолжительностью: шесть пьес объединены в одну.

Услышав перевод названия, Барри воодушевился:

— Пусть читает о Европе и Америке, это полезно. Когда-нибудь я его туда отправлю.

Смущенный Чункуа разъяснил, что речь здесь о другом, ближнем Западе: мол, книга повествует о родине мистера Модди — Хиндустане, или, как его именовали в древних рукописях, Джамбудвипе.

— Вот как?

Барри сник, однако передал сыну подарок, еще не подозревая, что вскоре в этом раскается. Позже он пришел к мнению, что именно книга виновата в капризе мальчика: «Хочу на Запад».