Максим и Федор

ВАСИЛИЙ: Погоди, дай закусь какую-нибудь сделаем. Я не жрал с утра.

ЖИТОЙ: Ой, вот до чего я это не люблю, когда начинают туда- сюда… Вовик, колбаса у тебя есть?

(Вовик достаёт из сумки с надписью «Демис Руссос» колбасу и две бутылки вермута, разумеется не итальянского.)

ПЁТР: А какого ты ляда вермут покупаешь, когда в магазине портвейн есть?

ВОВИК: Не хватило на два портвейна.

ПЁТР: Я этой травиловкой себе желудок испортил.

(Пётр раскладывает колбасу, хлеб, приносит с кухни варёную картошку. Василий достаёт из шкафа стопари. Все садятся, один Самойлов стоит, засунув руки в карманы и с ироническим видом смотрит на центр стола. Житой разливает портвейн. Все со словами «ну, ладно», «ну, давай» выпивают и закусывают; Самойлов вертит в руках стопарь, насмешливо разглядывает его).

ВАСИЛИЙ: Садись, что ты стоишь, как Медный Всадник.

(Самойлов садится, снисходительно улыбаясь).

ЖИТОЙ: Давайте сразу, ещё по одной, чтобы почувствовать.

(Разливает. Почти все выпивают. Василий пьёт залпом, как это обычно делает Фёдор, Пётр же, напротив, отопьёт, поставит и снова отопьёт, как Максим).

ВАСИЛИЙ (Мотину): Чего ты? Не напрягайся, расслабься.

МОТИН: Да ну на фиг… Я после работы этой вообще ничего делать не могу. А удивляются, что мы пьём… Мало ещё пьём!

ЖИТОЙ: Верно!

(Разливает ещё по одной).

ВАСИЛИЙ: То, что мы пьём — есть выражение философского бешенства.

САМОЙЛОВ: Потому и пьём, что пока пьяные — похмелье не так мучает.

МОТИН: Я после этой работы вымотан совершенно, куда там ещё картины писать — уже год не могу. Возьму кисть в руку, а краски выдавливать неохота, такая тоска берёт — что я за час, измотанный нарисую?

ВОВИК: А в воскресенье?

МОТИН (в сильном раздражении): А восстанавливать рабочую силу надо в воскресенье? Впереди неделю пахать, как Карло! А в квартире убраться? А с сыном погулять — надо? В магазин надо?

ПЁТР: Каждый живёт так, как того за…

МОТИН (перебивает): Вон Андрей Белый пишет, что мол, Блок, хотя и не был с ним в приятельских отношениях, прислал тысячу рублей, и он мог полгода без нужды заниматься антропософией. Антропософией, а? Вот, гады, жили! (Залпом выпивает). Да избавьте меня на полгода от этой каторги, я вам такую антропософию покажу!..

ЖИТОЙ: А вон эти ваши, как их… Максим с Фёдором — вроде не работают, а, Пётр?

ПЁТР: Не работают.

МОТИН (зло): Как так?

ПЁТР: Да вот так… Как-то.

ВОВИК: Давно?

ПЁТР: Не знаю даже… Василий, ты не знаешь?

(Василий мотает головой).

САМОЙЛОВ: А чем они занимаются?

МОТИН: Да ничем! Пьют! Какого лешего вы с ними возитесь — не понимаю. Алкаши натуральные.

ЖИТОЙ: Это всё ладно, а вот давайте выпьем!

(Разливает).

МОТИН: Это что за колбаса?

ВОВИК: Докторская.

ВАСИЛИЙ: Нет, с Максимом и Фёдором не так просто…

МОТИН (перебивает): Да ладно… Видел я ваших Максима и Фёдора, хватит. Алканавты натуральные.

ЖИТОЙ: Слушайте, а что там, я слышал, убили кого-то?

(В это время Самойлов включает магнитофон. Слышен плохо за писанный «Караван» Эллингтона.)

МОТИН: Выруби.

САМОЙЛОВ: А может, поставим чего-нибудь? Пётр, у тебя битлы есть?

ПЁТР: Нет, сейчас нет. Пусть это будет, убавь звук.

САМОЙЛОВ: А что это?

ЖИТОЙ (Вовику): Ты будешь допивать или нет? Видишь, все тебя ждём!

ПЁТР: Эллингтон.

ЖИТОЙ: Ну, я вермут открываю. Вы как?

ВАСИЛИЙ: Давай.

САМОЙЛОВ: Нет, не надо Эллингтона.

ВАСИЛИЙ: Оставь Эллингтона, говорю!

(Житой разливает).

ВОВИК: Так кого убили-то?

ПЁТР (взглянув на Василия): Сосед там у них был, у Максима с Фёдором, милиционер. Его и убили.

ЖИТОЙ: Кто?

ПЁТР: Неизвестно.

ЖИТОЙ: Как? Не нашли? Его где убили?

ПЁТР (с неохотой): Да там убили, дома.

ЖИТОЙ: Во дали! А кто там ещё живёт в квартире?

ПЁТР: Да один там… Кобот.

ЖИТОЙ: Может, он и убил? Где там этого милиционера убили? Чем?

ПЁТР: Застрелили… В комнате этого самого Кобота.

ЖИТОЙ: А Кобота забрали?

ПЁТР: Нет.

ЖИТОЙ: Тут надо выпить.

(Разливает).

ВАСИЛИЙ: Да нет, так просто не рассказать. Мы с Петром этого милиционера и не знали, я так видал пару раз на кухне. Ну ясно, что это такой человек, считающий себя вправе судить другого. Такие как раз приманка для дьявола — не он убьёт, так его убьют. Просто рано или поздно нужно быть заранее готовым… Как стихийное бедствие. То есть не в том дело, что он просто подвернулся…

САМОЙЛОВ: Да, кто убил-то?

ВАСИЛИЙ: В том-то и дело, что вроде, Кобот, а вроде и нет. Просто Кобот на какое-то время полностью подчинился от страха силам зла, стал их совершенным проводником.

ЖИТОЙ: Не понял.

ВАСИЛИЙ: Ну, так было, что милиционер в чём-то подозревал Кобота — допытывал, допытывал…

ЖИТОЙ: И Кобот его, значит…

ВАСИЛИЙ: Нет. Как бы это объяснить… Ну вот знаешь, если человеку каждый день говорить, что он свинья, то он действительно станет свиньёй. Просто сам в это поверит. Есть такой догмат в ламаизме, что мир — не реальность, а совокупность представлений о мире, то есть если все люди закроют глаза и представят себе небо не голубым, а, например, красным, оно действительно станет красным.

(Самойлов иронически всех оглядывает, подняв одну бровь выше другой. Житой мается.)

МОТИН: Слушайте, а может быть хватит, а?

ВАСИЛИЙ: Сейчас. Так вот Пужатый был до того уверен, что Кобот — преступник, так его замотал, что Кобот совсем запутался и поверил.

ЖИТОЙ: И кокнул?

ВАСИЛИЙ: Да нет же! Не совсем… Просто Пужатый выдумал, создал беса, который его же и убил.

САМОЙЛОВ:

 У попа была собака,  Поп её любил.  Она съела кусок мяса,  Поп её убил.

(Василий с тоской дёргает плечами. Пьёт)

ВОВИК: А это тоже Эллингтон?

(Пётр кивает).

ВАСИЛИЙ: Кобот не убивал! Он, может, вообще спал в это время; но каждая злая мысль — это бес, который…

ПЁТР (перебивает): Не в том дело, Василий. Я сначала совсем не поверил, что Пужатого убили, тем более, что Кобот убил, написал стишок…

ВАСИЛИЙ: Ну?

ПЁТР: А Максим мне сказал — я точно запомнил — «И ты доиграться хочешь?»

ЖИТОЙ: А пока выпьем!

(разливает).