Макушка лета

Путешествовал Антон с Инной, проводив семью в Варненскую.

Возле Каповой пещеры, на реке Белой, видел их завуч школы, в которой работала Вера. Он и рассказал Вере об этом, но через полгода, зимой, Вера, думавшая, что завуч наврал ей из-за своего завистничества, оповестила об этом Антона. Он не сумел солгать. Вера прокляла его, но простила, однако, как только он собрался переехать в Желтые Кувшинки, заявила, что остается в Железнодольске и решения не переменит.

НОВАЯ ВСТРЕЧА С АНЬКОЙ ОТОРВИ ДА БРОСЬ. НАДО УХОДИТЬ, ЧТОБЫ НЕ УЙТИ

1

Инна поплавала, весело выбежала на остров. Касьянов понуро сидел на песке. Она скользнула ладонью по его волосам, задержала ее на затылке. Он прикрыл ее ладонь своей ладонью.

— Уезжал в Москву задорный: кум королю, брат сатане.

— Вернемся, Инна Андреевна, в город. Беспокоюсь я за Ергольского.

— Во-первых, его нет дома, во-вторых, к нему тебя не пустят. Я ездила туда.

— Вел он себя, как иезуит, а, ты знаешь, жаль мне его.

— Он ненавидит тебя. Будь он дома, он скорей выбросится с балкона, чем разрешит нас пустить.

— Уверена?

— Абсолютно. Слушай, Марат, ты спрашивал Мезенцева, почему он велел сломать литейную машину?

— Не довелось.

— Ты так сказал...

— Как?

— Будто бы он был исключительной личностью, а тебе не посчастливилось вызвать его на откровенность.

— Т-ы понимаешь... О нем, сколько я здесь, многие вспоминают хорошо. Казалось бы, знают, что я один из тех, из-за кого он вынужден был уехать из родного места, однако не стесняются говорить о нем по-доброму.

— Неужели?

— Ты понимаешь, ему сострадают и тоже редко пытаются скрыть это.

— Чем объяснишь?

— Завод попадал в экономические цейтноты. Он спасал положение. Вплоть до того, что прорывался по телефону к первым лицам в партии и государстве.

— Естественно.

— То-то. Для другого нарушение субординации смерти подобно. Или предпочтет полный завал преодолению служебного страха.

— Слыхала. Еще?

— Подозреваю — у него было убеждение... Он скрывал его, но смел придерживаться на практике.

— Не раскаиваешься ли ты, что отращивал бороду, худел, желтел, охраняя установку от разрушения?

— Слепой сказал: «Посмотрим».

— Какое убеждение?

— Может статься, я заблуждаюсь.

— Будешь скрытничать?

— Докопайся сама.

— Хотя бы намекни.

— Впрочем, нет, не уверен.

2

Катер подвалил к пристани. Домики базы отдыха построены на стрелке двух рек.

Касьянова окружили лодочники и отдыхающие.

Инна, завидев Рымареву, которая рыбачила близ пристани, поспешила к ней.

Рымарева обрадовалась, по-мужски выбросила навстречу ей ладонь. Рукопожатье Рымаревой было слишком прочно. Инна встряхнула рукой и подула на пальцы не без веселого лукавства,

— Ох и силачка!

— Силы хватает. Не всякий мужчина осмелится бороться со мной. Как жиману — ребра трещат!

— Вы в отпуске?

— До отпуска далеконько. В однодневном доме отдыха.

— Ну, больше не перерубали радиопровод?

— Сама взялась подбирать музыку. У Натальюшки другая натура против работниц. Че я об своей сестре соображаю, у ней в здогаде нет.

— Получается?

— Кое-что подобрала. Девкам понравилось. Сумленье, конечно, берет. Моя девчонка неслух неслухом целую неделю. Хозяйка квартиры жалуется, подружки жалуются — дерется злодейка. Я настропалить ее сбираюсь, а приду да увижу — растоплюсь навроде масла на сковородке. Раньше что намечу, то в порядок произведу. Сейчас — ни в какую. От музыки — определяю. Наслушаешься — прямо блажная станешь. Уводит от здогада.

— Вы взаправду?

— В кривде никто не обвинял. Ежли что — брошу подбирать для них музыку. Слушать и вовсе перестану. А вздуют норму, я устрою им!..

— Ничего вы не устроите.

— Рассвирепею, дак их узел разгромлю.

— Они с благородной целью, с лечебно-защитной! Нельзя ж только по себе судить.

— А им можно, той же Натальюшке?

— Они ищут, выверяют. Не исключено, что дальше эксперимента не двинутся.

— Че вы все умиротворяете?

— Более разумного средства не могу предложить.

3

Касьянов спускался по берегу к женщинам. При его приближении Анька заволновалась.

— Ему, пожалуйста, не говорите.

— Обязательно скажу.

— Ни в коем случае.

— Боитесь?

— Нравится! К вашему сведению, не боятся директора у нас, а уважают. Нет у него в повадке — робость нагонять. Он бьет на сознательность. Бывает из хама пан. Касьянов сам из рабочих, и мы у него в великой чести.

— Его отец из дворян.

— Насмешка.

— Из дворян служивых.

— Трудящихся?

— Его отец был механиком на военном корабле. После Октябрьской революции перешел на сторону народа.

— Офицер, выходит, был?

— Технический.

— Все равно не говорите Марату Денисовичу, о чем сознавалась.

Рымарева, здороваясь с Касьяновым, попыталась до боли сжать его ладонь, но он ответил на ее крепкое рукопожатие. И вот они стоят друг против дружки, мерясь силой. В конце концов, видя, что ничья не берет, они резко расцепили руки.

— Как же я приказы подписывать буду?

— Приказов не читаю, заодно и газеты.

— А приказ о премиях?

— Лаковое пальто себе отцеплю.

— Что, Анна Полуэктовна, функциональную музыку двигаем?

— Подбираем.

— Например?

— Песни подобрала: «Коробейники», «Запрягу я тройку борзых». Арии из опер — эти не одобряю. Симфонический оркестр совсем надо устранять.

— Рымарева — моя, можно сказать, персональная критикесса. На базе отдыха киноустановки не было, она выступила на профсоюзном собрании да и пропесочила меня!.. «Вам только труд отдай. Хлеб дали, дак требуем зрелищ и прежде всего кино».